Навыки общения и социальные ценности

 

Детям охотников-собирателей позволяют играть друг с другом сколько угодно, поэтому у них имеются неограниченные возможности для развития навыков общения и постижения ценностей, которые стоят в обществе на первом месте. Социальные игры (любые, где количество игроков больше одного) по своей природе учат детей общаться, обращать внимание на желания других и принимать совместные решения.

Никто никого не заставляет играть. Каждый может в любой момент выйти из игры. Участники социальной игры знают: если кому-то что-то не нравится, он уйдет, а если все уйдут – игра закончится. Чтобы игра продолжалась, нужно, чтобы участники думали не только о своих желаниях, но и о том, чего хотят другие. Поэтому стремление детей играть друг с другом заставляет их быть внимательными к желаниям других и договариваться, если случаются разногласия. Исследования, которые проводились в нашем обществе, показывают, что даже у дошкольников есть масса поводов договариваться и идти на компромисс во время игры (подробнее об этом я расскажу в восьмой главе). Одна из самых великих целей социальной игры с эволюционной точки зрения заключается в том, что дети учатся, как обходиться друг с другом с уважением, на равных, так, чтобы все были довольны, несмотря на разный рост, силы и возможности. Эти навыки ценятся в любом обществе, а охотникам-собирателям они необходимы для выживания. Нам всем нужны помощь и поддержка окружающих. Чтобы их получить, мы сами должны помогать друг другу и друг друга поддерживать.

Как уже говорилось выше, дети охотников-собирателей всегда играют в разновозрастных компаниях. Даже если они захотят играть только с ровесниками, это будет невозможно. Группы охотников-собирателей довольно маленькие, дети рождаются в разное время, поэтому редко можно найти больше двух-трех детей примерно одинакового возраста в одной группе. Исследование, проведенное в нашей культуре (подробнее я расскажу о нем в девятой главе), показывает, что игры с детьми разного возраста существенно отличаются от игр с ровесниками[65]. В них меньше конкуренции и больше заботы. В разновозрастных группах все стараются вести себя как можно лучше, но при этом никто ни с кем не соревнуется. Когда участники игры сильно различаются по возрасту, росту или силе, нет никакого смысла доказывать, что ты лучше других. В силу разного возраста участников и духа равенства в обществе в играх детей охотников-собирателей очень много общения и нет конкуренции.

В 50–60-х годах ХХ века Джон Робертс с коллегами сравнили игры детей из разных стран по всему миру. Они пришли к выводу, что единственное общество, где в играх нет соревнования, – общество охотников-собирателей[66]. С этим выводом вполне согласуются ответы исследователей, которых мы опрашивали. Они тоже говорят об отсутствии соревновательного духа в играх племен, которые изучали. Например, антрополог Персивал Гриффин[67]отмечает, что единственное правило, которое он наблюдал в играх детей племени агта, – «никто не должен побеждать, чтобы это было видно». Лорна Маршалл[68]дала наиболее обширное и детальное описание игр бушменов. Она подчеркивала, что во всех их играх нет формальностей и конкуренции. И даже в формальные игры, где существуют определенные правила и которые предполагают соревнование, все равно играют без соревнований[69].

Например, дети бушменов (мальчики и девочки в возрасте от пяти до 15 лет) часто играют в игры, где нужно бросать цени – это кожаный ремешок длиной примерно 15 сантиметров с небольшим грузилом на одном конце и с перышком на другом. Игрок с силой бросает цени при помощи палки как можно выше, пытается поймать на палку, когда он подлетает, а затем уже из этого положения бросает снова. Многие дети очень ловко играют в эту игру и вполне могли бы устроить соревнования, например кто выше подбросит и большее количество раз поймает за одну попытку. Однако Маршалл пишет, что так никто не играет. Все стараются сделать как можно лучше, но никто никого не сравнивает с другими.

Во многих играх охотников-собирателей требуется четкая взаимная координация движений всех игроков. Это касается и танцев, и игр, в первую очередь похожих на танцы, но и для других игр это тоже характерно. Например, когда играют в охоту с сетью, то охотник, у которого сеть, и тот, кто гонит или ищет добычу, согласуют свои действия аналогично тому, как это делают взрослые. Или вот еще один пример. Когда дети качаются на деревьях, им тоже нужно действовать сообща, чтобы наклонить ветку к земле. После этого все, кроме одного, отпускают ветку, а последний оказывается на верхушке или взлетает в воздух[70]. В таких играх дети не только учатся работать в команде, но и налаживают эмоциональные связи в коллективе.

Колин Тернбул[71], изучавший племя мбути в Центральной Африке, описывал традиционные игры с перетягиванием каната, в которых участвует все племя каждый год на празднике меда. Мужчины и мальчики берутся за один конец каната из лозы, а девочки и женщины – за другой, и пока они тянут, то попеременно поют. Тернбул утверждает, что, когда мужская половина начинает выигрывать, «один из них переходит на сторону женщин, присоединяя свою часть лозы к их концу, и принимается фальцетом их подбадривать, очень преувеличенно высмеивая и изображая мимикой женщин». Когда начинает выигрывать женская половина, «одна из них точно так же бросает свою часть веревки, перестраивается к мужчинам и низким басом кричит, подражая им». Тернбул продолжает: «Каждый, кто переходит на соседнюю сторону, старается превзойти насмешки предыдущего, и все начинают больше и больше смеяться до тех пор, пока уже не могут ни петь, ни тянуть. Они бросают веревку, падают на землю и бьются в истерике от смеха. И хотя на соседнюю сторону переходят все – и стар, и млад, больше всех смеются над другими молодые. Но в этих насмешках нет враждебности – это скорее переживание и отождествление себя со второй половиной. В подобной игре мы видим всю глупость соревнований. Это пример того, как избегают жестокости и агрессии, когда выигрывает противоположный пол»[72].

Несколько исследователей говорили об играх, в которых дети охотников-собирателей обмениваются предметами со взрослыми или с более старшими детьми[73]. Малыши от года или даже моложе с радостью отдают игрушки старшим ребятам, которые с ними играют, потом берут их назад, снова отдают и так далее. Дети радуются этому занятию, потому что в основе этой игры лежит нормальный инстинкт человеческого детеныша. В Соединенных Штатах провели серию не очень известных экспериментов, в которых выявили, что почти все дети (их было более ста в возрасте от 12 до 18 месяцев) не задумываясь отдают игрушки взрослым[74]. В нашем обществе по поводу такого поведения никто особенно не высказывается, но в некоторых сообществах охотников-собирателей этому весьма рады. Среди детей бушменов такое поведение очень культивируется. Чаще именно бабушки учат детей делиться, они дают им бусы и просят раздать их остальным[75]. Это единственный пример, который мы можем найти в описаниях охотников-собирателей, как взрослые преднамеренно и систематически влияют на игру ребенка. Желание ребенка отдавать и делиться – самая важная черта для жизни в обществе охотников-собирателей.

Для того чтобы быть успешным взрослым членом сообщества охотников-собирателей, человек должен не только уметь делиться и взаимодействовать с другими. Еще нужно научиться заявлять о своих желаниях и при этом не настраивать против себя остальных. Когда во время социальных игр дети договариваются друг с другом о правилах и решают, кто какую роль будет играть, они как раз практикуют навык заявлять о своих желаниях. Кроме того, дети охотников-собирателей учатся говорить, что им нужно, когда передразнивают споры взрослых. Например, Тернбул описывал, как дети племени мбути от девяти лет и старше переигрывают споры взрослых и стараются сделать их лучше: «Дети могут начать с настоящего спора, который они видели в поселении, когда спорили взрослые прошлым вечером. Они распределяют роли и подражают взрослым. Это фактически форма оценки поведения взрослых. Если взрослые избегают спора, то дети, подражая им, тоже бросают его. Однако если спор взрослых прошел безуспешно и все пошли спать в плохом настроении, а дети видят возможность улучшить ситуацию, показать, как можно сделать лучше, они это обязательно попробуют сделать. Если у них не получается, они все обращают в шутку и будут играть до тех пор, пока не начнут все вместе кататься по земле от смеха. Это происходит точно так же, как улаживается большинство потенциально опасных споров у взрослых»[76].

 

Самообладание

 

Исследователи, изучающие общество охотников-собирателей, часто говорят о необычайном жизнелюбии и стоицизме этих людей. Антрополог Ричард Гулд[77]писал о жизнелюбии охотников-собирателей, цитируя другого исследователя: «Я часто замечаю, что люди, проживающие в пустыне Гибсона[78][охотники-собиратели Австралии], всегда в хорошем расположении духа и готовы смеяться и шутить, даже если их мучает страшная жара, досаждают мухи или им нечего есть. Такое ощущение, что жизнелюбие необходимо им при всех многочисленных лишениях и трудностях, а жалобы только ухудшат ситуацию»[79].

Кажется, что охотники-собиратели принимают все повороты судьбы и используют их в свою пользу, а не жалуются. Их отношение к тому, что у нас называется лишениями и трудностями, хорошо проиллюстрировано в уже ставшей классической книге Жан Ледлофф The Continuum Concept. In Search of Lost Happiness[80]. Когда Жан Ледлофф была молодой и жаждала приключений, она поехала в экспедицию на поиски алмазов в джунгли Венесуэлы вместе с двумя итальянскими исследователями. Однажды ей, двум итальянцам и нескольким местным южноамериканцам из племени таурипан, нанятым в качестве помощников, пришлось перетаскивать деревянное каноэ через горы. Лодка была тяжелой и неудобной, а солнце заставляло чувствовать себя как на раскаленной сковородке. Чтобы немного отдохнуть от тяжкой работы, Жан остановилась и поотстала, сказав всем, что хочет сделать фотографию. В отчете она описала сцену, какой увидела ее со стороны:

 

«Передо мной было несколько человек, и все они делали одно дело. Двое итальянцев были напряжены, хмурились, срывались по любому поводу и постоянно ругались в манере, свойственной тосканцам. Остальные [таурипаны] прекрасно проводили время. Они смеялись над громоздкой ношей, превращая тяжкий труд в игру. Толкнув каноэ, они отдыхали и смеялись, когда получали царапины. Особенно их позабавило, когда каноэ пошатнулось и придавило собой носильщика. Когда парень снова смог дышать, он прислонился голой спиной к раскаленному граниту и громко захохотал от облегчения… Когда я закончила фотографировать и вновь присоединилась к остальным, то решила получать удовольствие от совместной работы, и у меня это получилось, причем довольно искренне»[81].

 

После этого Ледлофф прожила некоторое время среди таурипанов и в двух других группах аборигенов в Венесуэле. Больше всего ее впечатлило, насколько веселыми были эти люди, как расслабленно они относились к жизни и как мило друг с другом общались, даже когда было трудно. В то время, когда Ледлофф изучала их, это были не совсем охотники-собиратели. Они разводили небольшие огороды, но при этом все равно придерживались взглядов, которые характерны для общества охотников-собирателей.

Способность охотников-собирателей радоваться жизни перед лицом трудностей настолько удивительна, особенно для нас, изнеженных любителей пожаловаться, что я не могу удержаться, чтобы не привести еще один пример. Элизабет Маршалл Томас в книге про бушменов рассказывает историю о девочке, которая ушла далеко от поселения и наступила в поставленную биологом, изучавшим дикую природу, ловушку для гиены. Стальные зубцы ловушки прошли сквозь ногу девочки, а сама ловушка была прикреплена к земле, поэтому все, что она смогла сделать, – встать на другую ногу и ждать. Несколько часов спустя дядя девочки, который охотился неподалеку, увидел ее издалека и подошел узнать, что случилось. Он не смог разжать ловушку и пошел за помощью. Вот что пишет по этому поводу Томас:

 

«Я никогда не забуду, какая спокойная она была, когда мы принесли ее в лагерь и перевязали рану. Одна в лесу с гиенами, она ничего не могла сделать с ловушкой, у нее болела нога, но при этом девочка вела себя так, будто ничего не произошло. Вообще ничего. Она болтала о том о сем в довольно грубой манере. Мне кажется, оставаться спокойной в такой ситуации было бы невозможно. Я, помню, подумала, что, вероятно, нервная система у бушменов лучше, чем у нас. Но разумеется, наши нервные системы совершенно одинаковые, просто они контролируют себя намного лучше… Эта способность прочно закрепилась у них еще с давних времен. Ничто так не привлекает хищника, как одинокое животное, которое плачет, борется изо всех сил, но не может убежать[82]».

 

Чтобы выжить, гораздо правильнее вести себя так, словно все в порядке, а не стонать, нервничать и выглядеть беспомощно, причем важно это не только чтобы не привлечь внимание гиен, но и чтобы приободрить своих спутников, которым нужно, чтобы мы были сильными. В тех случаях, когда нам особенно трудно, подобное самообладание поможет ситуации не ухудшиться, позволит взглянуть на нее с юмором или даже получить удовольствие при любых невзгодах.

Как же охотники-собиратели развивают эту удивительную способность контролировать себя? Этого никто толком не знает, и, насколько мне известно, никто даже не пытался поразмышлять над этим. Я думаю, что они развивают эту способность, по крайней мере частично, через постоянные игры. В 1930-х годах великий русский психолог Лев Выготский[83]однозначно заявил, что, играя друг с другом, дети в первую очередь учатся контролировать свои реакции и эмоции. Желание ребенка играть позволяет ему не замечать трудностей и сдерживать возбуждение, поэтому он может продолжать соблюдать правила игры. Эта способность сохраняется и в реальной жизни. В последнее время исследования поведения животных (об этом я расскажу в главе 8) показывают, что игры необходимы для развития тех областей мозга, которые отвечают за контроль страха и злости и помогают правильно вести себя в стрессовой ситуации. Так что не случайно люди с повышенной способностью самоконтроля вырастают в обществе, где детям дают больше свободы и позволяют больше играть.

Я уже слышу, как вы кричите: «Отлично, все это прекрасно и работает для охотников-собирателей, но какое отношение все это имеет к образованию наших детей в нашем обществе?!»

Хороший вопрос. Может быть, нашим детям и не нужно учить больше, чем учат дети охотников-собирателей, но то, что нужно выучить, сильно отличается от того, что учат в племенах. Для начала: охотники-собиратели не учат детей писать, читать и считать. Более того, наша культура гораздо более разноплановая, чем культура племен, и дети видят далеко не все. Совсем не очевидно, что инстинктов, которые заставляют детей охотников-собирателей учиться, будет достаточно, чтобы дети в нашем обществе потянулись к образованию.

Однако читайте дальше. В следующих главах вы найдете убедительные доказательства того, что способов, которыми пользуются дети в племенах, достаточно и для наших детей. Если, конечно, мы обеспечим такие же условия, как родители в обществе охотников-собирателей, чтобы при этом они подходили для нашей жизни. Чтобы сделать это, нужно приложить усилия, но совсем не так много, как требует от нас современное принудительное школьное образование.

Для начала немного истории, чтобы понять, как появились современные школы.

 

 

Глава 3

Почему школы именно такие. Краткая история образования

 

Как же реальность Квая превратилась в реальность Эвана? Как от условий, при которых дети радостно учились сами, мы пришли к ситуации, при которой приходится заставлять их делать то, от чего они становятся несчастными, что их тревожит и приводит к депрессии?

Дети должны ходить в школу, сейчас это закон. Общество тратит много денег на содержание школ, почти все они устроены одинаково, и везде возникает невероятное количество проблем. Напрашивается вывод: раз система продолжает существовать, то для этого есть логические предпосылки. Вероятно, они в том, что, не заставляй мы детей ходить в школу или работай школы по-другому, дети вырастали бы неспособными жить в современном мире. Или, может быть, чиновники, руководящие образованием, все хорошо просчитали? Или, может, они пробовали другие способы научить детей и эти попытки провалились?

Позже я расскажу, что на самом деле есть альтернативные и весьма успешные способы обучения. Инстинкты детей, направленные на самообучение, сейчас работают точно так же, как раньше. Если дать детям свободу и возможности, они смогут и будут учиться и прекрасно жить в современном мире. Школы, к которым мы привыкли, не продукт логики или науки, они – продукт истории, а история нелогична, в ней никогда нет запланированного результата, к которому должны привести события, и не обязателен прогресс, если мы его понимаем как улучшение условий жизни людей. И если мы хотим понять, почему школы устроены именно так, а не иначе, то должны немного погрузиться в историю, узнать, как они появились.

Сотни тысяч лет люди оставались охотниками-собирателями, их инстинкты были приспособлены к такому образу жизни, и он почти не менялся все это время. Затем на смену пришло земледелие. Согласно археологам, в Плодородном Полумесяце, регионе Передней Азии, сельскохозяйственные культуры начали выращивать примерно 10 или 11 тысяч лет назад, в Восточном Китае – примерно девять или 10 тысяч лет назад, в Южной Америке и Мексике – пять или шесть тысяч лет назад, а в Северной Америке – примерно три или четыре тысячи[84]. Нам достоверно неизвестно, как именно развивалось сельское хозяйство в каждом из этих регионов, но наверняка это происходило постепенно. Какие-то сообразительные люди решили, что могут до определенной степени контролировать запасы пищи, взятые у природы. Например, можно расчистить место и выращивать на нем съедобные растения. Или выкопать оросительные каналы для полива растений во время засухи. В конце концов это привело к тому, что сначала люди начали сажать в землю семена или клубни и выращивать урожай, а потом одомашнили животных. И вот вам земледелие и животноводство во всей красе.

С появлением сельского хозяйства был запущен постоянно набирающий скорость водоворот перемен в жизни общества, которые, в свою очередь, сильно изменили подход к воспитанию детей. Вот коротко о том, как это произошло на Западе.