Общий характер минойских фресок.

Искусство Крита, расцвет которого совпадает с утверждением и высоким подъемом Нового царства в Египте, в целом близко к искусству стран Древнего Востока; однако оно не монументально, асимметрично, беспокойно, в нем нет строгости и каноничности.

По крайней мере за несколько столетий до появления первых дворцов минойцы уже определились в своем эстетическом отношении к окружающему их миру и выработали то, что может быть названо ≪стилистической формулой≫ их культуры. В самом сжатом виде суть этой формулы может быть выражена словосочетанием ≪живописный динамизм≫. Это означает, что критские художники были наделены особой восприимчивостью в равной мере и к цвету, и к движению. Весь мир представлялся им постоянно меняющейся комбинацией подвижных цветовых пятен или полос. Сначала это проявилось в их ранней керамике. [18]

Умение окрашивать стены, покрытые штукатуркой, было известно критянам еще в III тысячелетии до н. э. В эпоху Старых дворцов стены также расписывались, преимущественно однотонной краской; излюбленным был красный цвет. Есть свидетельства того, что в Старых дворцах стены украшались полосами разных цветов; можно предположить, что они расписывались и другими простыми орнаментами. Во всяком случае, древнейшие дошедшие до нас фигурные композиции, найденные в ранних слоях Новых дворцов и современных им зданий, настолько сложны и совершенны, что, несомненно, должны были существовать предшествовавшие им более скромные росписи.

На распространение на Крите фресок могло оказать влияние знакомство с искусством Египта, где стенные росписи достигли высокого расцвета в эпоху Среднего царства. Наблюдается известное сходство в трактовке человеческой фигуры и передаче пространства в критских и египетских росписях, хотя в целом стиль их различен. Важной причиной этого отличия являлись технические приемы, использовавшиеся египетскими и критскими художниками. Египтяне исполняли свои росписи клеевыми красками по сухой штукатурке, что позволяло тщательно выписывать детали и обеспечивало сохранение ярких локальных цветов. Техника же критских мастеров была настоящей фресковой: живопись водяными красками по влажной известковой штукатурке. Она требовала быстроты исполнения и хорошо соответствовала известной импрессионистичности, свойственной критским росписям. Минеральные краски изначально имели несколько приглушенный тон.[19] Фресками, были покрыты стены дворцов, общественных зданий и богатых домов. Они располагались на стенах в виде фризов или панелей.

Для минойского декора характерен принцип индифферентного отношения к той плоскости, которую он украшает: все стены одинаково равны, роспись не выделяет ни середины стены, ни углов; в ней нет композиционного центра — она строится на ритмических повторах, на бесконечном развертывании рассказа. Не так ли и критская архитектура строится на непрерывной смене отдельных помещений, ни одно из которых не является центральным?[20]

Изобразительное искусство Крита характеризуется своеобразными чертами, отличающими его от современного ему искусства стран Ближнего Востока.

Многие исследователи отмечают праздничную, приподнятую декоративность, считая ее наиболее характерной чертой изобразительного искусства Крита. Образное и смысловое содержание критских стенных росписей явно связано с религиозно-мифологическими представлениями. Но истолкование отдельных сцен и образов очень затруднено тем, что мы не знаем ни религии, ни мифологии критян и можем строить о них лишь догадки на основании сохранившихся произведений искусства, а также сравнений с религией и мифологией различных народов Древнего Востока.[21]

Поражают идеалы человеческой красоты этого древнего народа, поражают в хорошем смысле. На фресках изображены прекрасные женщины и мужчины, красота их совершенно не архаичная и даже не "естественная", напротив - красота очень цивилизованная, искусственная, "сделанная" - потому-то и восхитительная. Косметика, одежда, украшения, сложные прически... И даже тела - эти невероятные тонкие талии у обоих полов...

Но минойское искусство было, прежде всего, религиозным. В настоящее время большинство исследователей отказывается от традиционной трактовки этих росписей как образцов ≪реалистической жанровой или пейзажно-анималистической живописи≫ на сюжеты из светской жизни или из жизни природы, справедливо считая такую их трактовку недопустимой модернизацией. Сложные многофигурные композиции из того же Кносса, как правило, изображают различные религиозные церемонии и празднества. Весьма вероятно, что их основное назначение заключалось в том, чтобы закреплять и усиливать магический эффект обрядового действа.

Но что значит "религиозное" в понимании древних народов, которые еще не отделяли четко повседневное от сакрального? Нам кажутся, к примеру, изображения природы сугубо светскими, созданными только для эстетического удовольствия. Но критский художник вкладывал в них религиозное чувство - чувство священности этой самой природы и ее явлений.

Миниатюрность — характерная черта критских росписей. Большая часть их отличается небольшими размерами. Фигурные изображения заполняли неширокий фриз, проходивший по средней части стен; сверху он обычно был обрамлен полосами орнамента; нижняя часть стены была украшена росписью, воспроизводившей мраморную облицовку. Потолки также покрывались орнаментальными узорами.[22]

Я не согласна с утверждением, что искусство Крита"не выходит за границы древневосточной торжественности и зрелищности, неизменно сохраняя черты узорности и плоскостности"[23]. Конечно, оно плоскостное, но его торжественность и зрелищность совершенно иные, чем в том же Египте. Росписи Крита "неприлично" радостны, свободны и беззаботны. Таково, по крайней мере, мое первоначальное впечатление. Но есть в минойской живописи и существенные недостатки, на мой взгляд.

Конкретная человеческая личность во всем ее своеобразии и богатстве внутренней жизни не нашла своего воплощения в произведениях критского искусства и, по всей видимости, очень мало интересовала минойских художников. В подавляющем большинстве случаев они довольствовались простым повторением универсального, максимально приближенного к стандарту канона идеальной мужской или женской фигуры. Из такого рода стандартных изобразительных единиц, различающихся между собой лишь позами, жестами, поворотами головы, иногда одеждой, конструировались многофигурные композиции[24].

Едва ли не самой трудноуловимой деталью во всех этих композициях остается человеческое лицо. Я бы не сказала, что лица "смазаны" или схематичны - они вполне четкие, живые, но, конечно, слабо индивидуализированы. Встречаются примеры неумелой, но живой передачи лица.

Душевное состояние одного человека учитывается лишь постольку, поскольку в нем находит свое выражение и состояние коллектива. Индивидуальные особенности мужчин и женщин, участвующих в этом коллективном всплеске эмоций, почти совершенно скрадываются или в лучшем случае отражены в незначительных различиях поз и жестикуляции во всем остальном совершенно одинаковых человеческих особей. Этот прием использовали и создатели миниатюрных фресок из Кносского дворца. Показательно, что даже в тех немногочисленных случаях, когда среди толпы, изображенной на фреске, появляется некая фигура, выделяющаяся среди всех прочих своим внешним обликом, одеждой или какими-нибудь иными атрибутами, она ничем не нарушают общего ритма движения человеческой массы, а стало быть, и владеющего ею коллективного чувства.

Среди фресок Кносского дворца трудно найти хотя бы одну композицию, запечатлевшую какой-нибудь важный или второстепенный эпизод из истории правящей династии и всего государства. По существу здесь нет ни исторических событий, ни "исторических личностей. Все происходящее в этих сценах существует как бы вне времени, т. е. вечно и неизменно повторяясь в годичных циклах религиозных празднеств. Здесь явно доминирует архаичное, внеисторическое, восприятие времени как некоего замкнутого круга, в котором все постоянно возвращается к исходной точке, прошлое и настоящее как бы слиты в одно застывшее целое, а будущего вообще нет[25].

Правда, открытие миниатюрного фриза из Акротири как будто дает основание для пересмотра давно уже сложившихся представлений о внеисторичности минойского искусства. Художники, создавшие эту необыкновенно сложную, буквально ≪перенаселенную≫ множеством фигур людей и животных живописную композицию, явно пытались запечатлеть в ней какое-то конкретное событие из истории их родного острова Феры. Но в произведениях древневосточного искусства, изображающих подлинные или вымышленные исторические события, почти всегда присутствует ярко выраженное личностное героическое начало. В основных эпизодах ≪морского фриза≫ царит, напротив, полная анонимность. Здесь, как это вообще принято в минойском искусстве, различаются между собой только большие группы лиц, но не сами эти лица[26].

Таким образом, можно предположить, что минойцы знали только один вид героизма — героизм массовый. Но непонимание роли личности в истории, как правило, свидетельствует о неразвитости или размытости самого исторического чувства.

Правда,странный отпечаток взвинченности, который лежит на многих произведениях критского искусства, я недостатком назвать не могу. "Изображенные на них фигуры людей и животных нередко как бы вибрируют от страшного внутреннего напряжения, совершают резкие конвульсивные движения и вытягиваются, как в эпилептическом припадке. Сцены такого рода выдают скрытый невротизм психического склада минойцев, очевидно, присущую ему раздвоенность, довлеющее над ним ощущение пограничности и крайней непрочности своего положения в мире на стыке добра и зла, жизни и смерти."[27]

Это очень важно, это приоткрывает нам правду о том, что жизнь и мировоззрение минойцев не были идиллическими, как это может показаться при беглом знакомстве с их искусством. Ю.В. Андреев назвал их искусство "экстатическим" - именно поэтому оно волнует, и оно прекрасно.

Далее, нельзя не отметить странное и притягательное сочетание реальности и фантасмагории в минойской живописи. Так, критские художники замечательно передавали стремительное движение (оттого их искусство называют еще "кинетическим"), на что не решались даже прославленные творцы эллинской классической эпохи, но тот же "летящий галоп" любили приписывать и быкам, которым он не свойствен; реалистически изображенные птицы и растения сочетают в себе черты разных видов; есть и другие примеры такого рода "сюрреализма". Одни называют это первобытным архаизмом, но я бы просто сказала, что они видели мир иначе, чем мы.