Тим Лири: оценка личности уолтер Хьюстон Кларк

Многие люди спрашивали меня, что я думаю о Тимоти Лири. Когда я впервые приехал в окрестности Бостона в 1961 году, в Гарварде только и было разговоров, что о профессоре Лири. Он увлеченно рассказывал о воз­можностях псилоцибина, и поскольку я был настроен несколько скептически по этому поводу, то решил при­нять участие в его семинарах, которые он организовал для студентов, изучающих религию.

Некоторые люди в Гарварде говорили мне, что его исследования бессмысленны, но я чувствовал, что дол­жен сам пообщаться с теми из его подопытных осуж­денных, о которых он говорил, что они «вещают, как

Уолтер Хьюстон Кларк получил степень доктора философии Гар­вардского университета в 1944 году И стал одним из самых выдаю­щихся специалистов по психологии и религии. Он был профессором Богословской семинарии Эндовера Ньютона и деканом Хартфордс­кой семинарии. Он автор книг «Психология и религия» и «Химичес­кий экстаз» и один из основателей Международной федерации внут­ренней свободы и Лиги духовных открытий. Он ушел от нас в

1994 году. Настоящая статья была впервые опубликована в апреле

1976 года в Journal of Humanistic Psychology.

средневековые мистики». К моему изумлению, я обна­ружил, что в его словах была изрядная доля правды. Тю­ремное начальство в Конкорде и Департаменте испра­вительных учреждений были настроены с большим энтузиазмом. У меня была возможность побеседовать с шестью осужденными на длительные сроки людьми (пять вооруженных грабителей и один насильник), прямо или косвенно принимавших участие в его исследованиях. Еще недавно неисправимые рецидивисты, теперь они были условно освобождены из тюрьмы, оставив кто пять, а кто и тридцать причитавшихся им лет заключения, что явилось следствием энтузиазма тюремного начальства, пошедшего на беспрецедентный риск этого замечатель­ного эксперимента. (Хотя и не во всех случаях удачно­го.) Позже я имел свой собственный опыт знакомства с этими веществами и полностью разделил оптимизм Тима по поводу их возможностей, при условии их разумного использования - не на заключенных, а с ними, в каче­стве полноценных, равноправных партнеров в экспери­менте - для того, чтобы по возможности сократить чис­ло Аттик по всей Америке.

В 1963 году, за несколько недель до конца года и окончания срока его контракта, Тим был уволен из Гар* варда без всяких предложений к возобновлению со­трудничества. Не было предпринято никаких попыток изучения его исследований, и в течение нескольких лет вся информация, имевшаяся о них в Гарварде, была уте­ряна. К этому времени общественная истерия по пово­ду Лири достигла апогея, и всякий, кто поддерживал хотя бы косвенные с ним отношения, подвергался ост­ракизму. Члены Наблюдательного совета семинарии Эндовера Ньютона запугивали меня увольнением, ко­торого я избежал только благодаря поддержке моих коллег (включая горстку последователей Лири, остав­шихся в Гарварде). С большим трудом мне удалось про-

должать читать лекции и жить той жизнью, которая со­ответствовала моим собственным убеждениям.

Разозленное популярностью, которую приобрел Лири по всей стране в результате огласки истории с его увольнением и всего, что было связано с этим, прави­тельство США арестовало его, когда небольшое коли­чество марихуаны было обнаружено в его машине во время приграничного инцидента, который, как уверял Лири (и я ему верю), был подстроен. Власти Калифор­нии приговорили его к десяти годам тюрьмы, и еще пять лет ему добавили за побег. Сейчас он находится в зак­лючении в федеральной тюрьме в Сан-Диего.

The Newsletter предложил мне написать свое мнение о Тимоти Лири, потому что я хорошо его знаю и общался с ним на протяжении нескольких лет. Однако, поскольку Тим весьма сложная личность, читатель должен понимать, что моя оценка далека от истины в последней инстанции.

Соревнуясь с заочным осуждением, которое вынес Тимоти Гарвард, некая группа в Сан-Франциско недав­но организовала свой суд, чтобы расследовать «обма­ны Лири», также в его отсутствие. Я не хочу сказать, что Лири никогда не лгал. Я допускаю,'что, если бы его мать пряталась в шкафу от убийцы, он соврал бы ему, ска­зав, что не знает, где она, так же как сделал бы это в каких-нибудь обстоятельствах, чтобы защитить себя или своих друзей. Но я могу свидетельствовать, что я никогда не подозревал, что он может говорить мне не­правду, и даже не допускаю подобной мысли. Напро­тив, я не раз имел случай убедиться в его абсолютной честности по отношению ко мне и другим людям.

Я также могу сообщить, что с тех пор, как я посту­пил в Гарвард еще в 1925 году и получил три научные степени, я не встречал более одаренного гарвардского профессора, чем Тимоти Лири. Более того, ключ к раз­гадке его личности можно найти в выдержке из Уильяма

 

Джеймса²⁰, которая иллюстрирует его определение свя-тости в «Разнообразии религиозного опыта»:

«1. Ощущение причастности к более великой жиз­ни, чем жизнь этого мира с его эгоистичными, мелоч­ными интересами; и убеждение, не вполне интеллекту­альное, но, как правило, чувственное, в существовании Идеальной Силы...

2. Чувство дружеского участия Идеальной Силы в
нашей жизни и желание полностью отдаться в ее власть.

3. Чувство огромной радости и свободы по мере ра­створения личности в Абсолюте.

4. Смещение эмоционального центра в сторону чув­ства любви и гармонии, по направлению к "да, да", и отдаления от "нет, нет", то есть от областей, где кон­центрируется негативное эго».

Вышеприведенный пассаж не является массовым стерео­типом священного, но он вполне подходит к Тиму. Один из самых опасных массачусетских преступников сказал мне, что Тим был первым человеком в его жизни, которому он смог полностью доверять, когда тот сказал, что он на его стороне. Другой осужденный, не менее опасный, сказал, что Тим был единственным человеком, о котором ни один из осужденных не сказал ни одного слова критики. С по­добными признаниями должны посчитаться даже самые ярые враги Тима. Несмотря на то, что он был предан, ог­раблен и подставлен тысячами людей, я никогда не видел его раздраженным или обиженным, за исключением од­ного случая, когда один самонадеянный и наглый адвокат привел ему полный дом гостей, которых Тим обнаружил, вернувшись среди ночи домой. Мишель Ошар, его дове­ренное лицо в Швейцарии, который несет ответственность

²⁰ Уильям Джеймс (1842-1910) - один из наиболее влиятельных американских философов и психологов, основатель прагматизма.

за его арест швейцарской полицией, убедил его подписать долгосрочный контракт с ним как с деловым агентом, бла­годаря чему получил возможность нагреть Лири на тысячи долларов, удостоился от него только нескольких, написан­ных с мягкой иронией слов в книге «Confessions of Hope Fiend» («Признания Адепта Надежды»). Многие люди, встречавшие его в жизни, свидетельствовали о его добро­те и человечности. И я никогда не замечал никаких прояв­лений высокомерия с его стороны.

Иисус учил своих учеников «быть мудрыми, как змии, и простыми, как голуби». Тим часто казался мне «мудрым, как змий». Однако, несмотря на неординарные творчес­кие способности, навряд ли кто-нибудь мог бы назвать его чрезмерно хитрым. Он не придавал значения мелочам, тратил деньги - когда они у него случались - только чтобы поскорее истратить их. Кроме того, его «радость и свобо­да», его поспешность сказать «да, да!» практически все­му, что посылала ему жизнь, часто приводила к таким си­туациям, из которых его не всегда удавалось вытащить даже близким и друзьям. Блестящий в творческом плане, он принимает все, кроме системы. Это освобождает его ум для более широкого, чем у прочих, обзора (некоторые называли его грандиозным), и даже друзья (включая меня) не уверены, не дурачит ли он всех в своей «Терра II»²¹. По­чти, как Джонатан Свифт, он облекает свои утопические идеи в форму сверхироничной риторики.

²¹ В 1973 году, будучи в Фолсонской тюрьме строгого режима, Лири написал несколько книг. Если «Неврология» касалась проблем эволюции разума, то «Терра II» была посвящена космической миг­рации, и в то время казалась фантазией о побеге из тюрьмы. Позднее Тим вспоминал, что в тюрьме его посещал Карл Саган, чтобы пого­ворить о межзвездных путешествиях. В настоящее время НАСА, ка­жется, серьезно рассматривает предложение Джеральда О'Нила о строительстве космической станции (см. журнал The CoEvolution Ouaterly: Fall 1975, p. 4-28). Тим, как обычно, настолько забежал впе­ред своего времени, что лишь немногие могут оценить широту его мысли. - Прим. авт.

Вдобавок к этим качествам он еще и весьма упря­мый человек. Достаточно вспомнить хотя бы историю с его молчанием в течение года в Уэст-Пойнте. Достой­ное всякого сожаления деспотическое поведение гар­вардского начальства могло запугать кого угодно, но только не Тимоти Лири, в результате чего он приобрел у истеблишмента дурную славу гамельнского дудочни­ка, который искушает молодежь веществами типа ЛСД. Это не раз ставилось ему в вину, в том числе даже не­которыми из его приверженцев, поскольку вызванный им скандал явился причиной сворачивания научных ис­следований психоактивных веществ.

Я и сам в то время был раздосадован на него за это, пока не задал себе вопрос, а действительно ли Гарвард продолжил бы эти исследования, если бы не шум, под­нятый из-за Лири. Вскоре после его увольнения все серьезные исследования с психоделиками в Гарвардс­ком медицинском институте были закрыты. После это­го я не припомню ни одного гарвардского ученого, ко­торый пошел бы на риск продолжить эксперименты на человеке с этими интересными и в минимальной сте­пени опасными веществами.

Если бы я был на месте Лири, я не стал бы действо­вать подобным образом. Хотя и у меня были моменты, когда я восхищался той смелостью, с которой он открыл молодым и открытым душам достоинства ЛСД. Другие страны не рискнули и, соответственно, не приобрели славы открытия новых горизонтов сознания путем ис­пользования психоактивных веществ. Как писала мек­сиканская газета Tiempo, Гвидо Бельсассо, выпускник Гарварда периода Лири, поддержал полицейский рейд на Институт психосинтеза. Полицейские, размахивая пистолетами и автоматами, ворвались в институт и аре­стовали доктора Сальвадора Роке, его ассистентов и двадцать пять пациентов групповой терапии. Роке и его

ассистент Пьер Фавро провели пять месяцев в тюрьме и были освобождены, только когда доказали свою не­виновность. Подобные эксцессы имели место в других странах при попытках использования психоделиков для облегчения человеческих страданий, даже несмотря на то, что эти попытки были успешны, как в случае с док-тором Роке. Столь же печальные вещи происходили и у нас, я имею в виду изгнание из Гарварда профессора Лири и попытки правительства подорвать то доверие, которым он пользовался у молодежи.

Мы все помним, что потребовалось целое столетие, прежде чем медицинская общественность наконец при­знала несомненную пользу вакцинации в борьбе с оспой. А сейчас мы становимся свидетелями того, что феномен ЛСД, который был открыт обществу десять лет назад, становится предметом дискуссии в кругах, отвечающих за душевное здоровье. На них мы возлагаем свои надеж­ды на конструктивное использование этих мощных хи­мических инструментов. И, не будь Тимоти Лири, разве мы узнали бы об их неоспоримых достоинствах?

Как знать, на пороге XXI векабудет ли Тимоти Лири восприниматься как искуситель молодежи, нанесший вред своими исследованиями психоделиков, или же один из выдающихся мыслителей нашего времени? Он сложная фигура, у него есть свои недостатки, но при этом ему присущи и блестящие интуитивные прозре­ния. Я не знаю другого человека, который допустил бы столько ошибок. Но я и не знаю другого человека, пе­ред которым я испытываю такое же восхищение и в ко­тором я чувствую такую глубокую цельность, и не важ­но, как много раз он ошибался. Я не знаю, как история оценит эту привлекательную личность. Но если мне по­зволительно высказать мое предположение, то я думаю, что не пройдет и двадцати пяти лет, как он займет по­четное место одного из самых выдающихся мыслителей

 

нашего времени, одного из пионеров, создавших ин­теллектуальную закваску, из которой вырастут многие новации грядущего века.

Если ограничиться только его вкладом в медицин­скую науку, можно сказать, что он стоит в одном ряду с такими выдающимися учеными, как Рональд Лэйнг, Ста­нислав Гроф, и особенно Сальвадор Роке, наиболее одаренным, тонким и при этом смелым из всех наших психоделических пионеров. Все эти люди чем-то обя­заны Тимоти Лири, и им известно, какие скрытые силы прячутся в психоделических веществах и какую пользу они могут принести при правильном использовании. Землекоп не станет пользоваться киркой, если земля поддается лопате, но это не значит, что кирка беспо­лезна. Психоделики в умелых и опытных руках - это мощные психотерапевтические лопаты, используя ко­торые можно целить души, когда возможности других инструментов исчерпаны. Эти виды целительства свя­заны с глубинным опытом, к которому прежде всего подходит термин «религиозный», несмотря на то, что официальные религии его не признают.

Без малого пятнадцать лет я изучал и исследовал эти потрясающие вещества. Я пришел к мнению, что Тимо­ти Лири вкупе с психотерапевтами, которых я упоминал выше, и многие другие, кто сочетал истины, почерпну­тые из психоделиков, с большой личной смелостью, ос­тавили далеко позади официальных психиатров, которые уже выцвели до полной бледности в своих попытках раз­гадать загадки человеческой природы. Но с самого на­чала человеческой истории были первооткрыватели, та­кие, как Сократ и Галилей, которые отказывались от компромиссов, подвергались преследованиям, претер­певали тюрьмы и казни.

РАМ ДАСС ВСПОМИНАЕТ ТИМ А

Интервью Рам Дасса,

Взятое РобертомФорте

И Ниной Грабой

Р. Ф.: Когда мы обратились к тебе с просьбой по­участвовать в книге воспоминаний о Тимоти, ты сказал: «Это будет трудно». Что ты имел в виду?

Р. Д.: Дело в том, что Тимоти был одним из самых сложных людей, которых я встречал в своей жизни, и со­ответственно мое отношение к нему тоже было очень слож­ным. Так что выразить его в обычной и понятной манере не так-то просто. Подчас отношения между людьми могутбыть весьма тонкими и неконцептуальными, и вот именно таки­ми были наши с Тимом отношения. Описать их не очень просто, потому что там и любовь, и уважение, и разочаро­вание, но и огромная признательность, в общем, весь спектр возможных отношений.

Р. Ф.: Тимоти достаточно глубоко повлиял на очень многих людей, но, наверное, ни у кого не было с ним

Рам Дасс (урожденный Ричард Алперт) - автор многочислен-ных книг, наиболее известные из которых «Психоделический опыт (в соавторстве в Тимоти Лири и Ралфом Метцнедом), «Будь здесь», «Это только танец», «Зерно на мельницу». В 1960-1963 годах, буду-чи приглашенным преподавателем педагогического факультета Гар-вардского университета, стал одним из основателей Международ-ной федерации внутренней свободы и Лиги духовных открытий.

таких близких отношений, как у тебя в гарвардский пе­риод. Можно ли сказать, что ваши отношения, так ска­зать, сформировали образец для коллективного подра­жания?

Р. Д.: Сильно сомневаюсь. Наши с ним отноше­ния - это продукт коллективного невроза. Мои невро­зы того времени для меня вполне очевидны. Я вряд ли подхожу на роль типичного гражданина в смысле типич­ной реакции на окружающих. В то время мы были за­действованы в невероятно интенсивной психодинами­ке, протекающей в пропорциях мифов и архетипов. И я не знал, что я был по отношению к Тимоти «самым близ­ким». Конечно, мы проводили много времени вместе и мы были очень близки, но Тим, в некотором смысле, был близок к кому угодно. Тим мог проводить с каким-ни­будь человеком больше времени, чем с другими, но я думаю, что люди, которые были по-настоящему близки ему, сами никогда не чувствовали себя такими. Я думаю, мы обычно ожидаем, чтобы люди были нам близки пси-ходинамически, но Тим никогда не интересовался этим планом сознания.

Р. Ф.: А каким планом сознания он интересовался?

Р. Д.: Тимоти всегда почитал Истину, суть, - я имею в виду метафизическую истину, впрочем, так же как и психологическую и социальную истины, и он стремил­ся быть ученым в высшем смысле этого слова. Он хо­тел добиться понимания вселенной в систематическом плане. Он был настоящий педант. Он много читал и по­том словно пропускал все сквозь волшебный фильтр своего сознания, и, когда говорил об этом, казалось, что его мысль идет из самых глубин, у него было мощ­ное сознание, я все время чувствовал эту мощь, когда мы были вместе.

Н. Г.: Была ли его роль духовного революционера аутентичной или это была игра для его «я»?

Р. Д.: Ну, я бы не стал здесь говорить об его «я». Я бы сказал, что он был скорее социоцентричным, чем эгоцентричным. Он играл социальную роль. Я не думаю, что в случае с Тимом можно говорить о самовлюблен­ном эгоцентристе. Он просто играл разные роли, на­полняя их обаятельным содержанием.

Н. Г.: Почему он так провокационно эпатировал ис­теблишмент?

Р. Д.: Ну, это особая история. Тим - ирландский бунтарь против англичан. Он был подпольным борцом с истеблишментом. Это один из главных мифов его жиз-ни. Если вы дружили с властью, то вы не могли подру­житься с Тимоти. Я постоянно должен был беспокоить­ся о сглаживании углов в его отношениях с властью. Мне не всегда это удавалось, но тем не менее я пытался, а Тимоти постоянно смешивал мне все карты.

Р. Ф.: Я помню, я один раз задал тебе какой-то воп­рос о нем и ты сказал: «Тимоти, конечно, великий чело­век, но у него проблемы с властями». И я подумал, что это как раз то, что в первую очередь делает его великим, потому что авторитаризм - это большая проблема.

Р. Д.: Вне всяких сомнений, мозаика его личности включала и роли, которые он играл в обществе. Все это было необходимо. Именно поэтому антиавторитарная часть его личности ставила под большой вопрос то, что психиатры говорили об ЛСД, в то время как мне - вы­ходцу из благополучной еврейской семьи - и в голову не приходило ставить мнение психиатров под сомне­ние. Тимоти открыл мне глаза на то, что мнение пред­ставителей официоза не обязательно является истиной. Я был воспитан не ставить их под сомнение.

Р. Ф.: Это еще одна из его мистических ролей.

Р. Д.: Да, роль, а с другой стороны, но какой влас­тью он обладал! Он был единственным в те времена, кто позволял себе вести себя подобным образом. Фрэнк

 

Бэррон тоже мог бы многое сказать, но он не был готов протрубить об этом всему свету. Тимоти боролся за сво­боду совести, а это была, прежде всего, общественная, политическая позиция.

Р. Ф.: Свобода совести? Что именно ты под этим подразумеваешь?

Р. Д.: Свобода от внешнего контроля над тобой со стороны социальной системы. Другими словами, мы имеем право сами свободно распоряжаться своим со­знанием. И он чувствовал, что это одна из наших глав-ных свобод.

Р. Ф.: Ты имеешь в виду, что это что-то выходящее за пределы просто законодательства о наркотиках. Су­ществует бессознательная манипуляция нашим созна­нием со стороны истеблишмента, и мы имеем право бороться за свободу от нее.

Р. Д.: Вот именно. Сознание не обязано быть час­тью истеблишмента. Это истеблишмент может быть ча­стью сознания. Есть что-то вроде заговора, целью ко­торого является определение реальности в одном допустимом ключе, и мы должны от него освободить­ся, и вот именно об этом говорит буддизм, о необходи­мости освобождения из этих ловушек сознания. Итак, мы говорим о чем-то очень глубоком, мы говорим о сво-боде человеческого сознания. Тим видел отношения, существующие между духовным или измененным со­стоянием сознания и общественно-политической ситу­ацией, он хотел свободы для изменения сознания, а не просто свободы для сознания, а это неизбежно ведет к постановке вопроса о том, кто контролирует метод.

Р. Ф.: А это как раз разговор, которого ты всегда старался избежать. Ты не хотел обсуждать политику.

Р. Д.: Ну, прежде всего, в те дни Тимоти был поли­тически гораздо более искушен, чем я, гораздо боль­ше. Я был психодинамичён, поэтому после моего пси-

лоцибинового опыта я начал работать с ним на двух уровнях: во-первых, я хотел открыть мистическую сто­рону псилоцибина, а во-вторых, дать новое определе­ние понятия психодинамики личности. Это меня заво­раживало и казалось тем путем, по которому стоит идти. Тимоти же более интересовали социально-политичес­кие аспекты. Я этого не избегал. Я вспоминаю, что ког­да я находился в Индии, получил эти вырезки от Аллена Гинзберга, который был на Демократическом съезде, где его избили и всякое такое²². Это был 1968 год. А я сидел в храме, смотрел на эти вырезки и думал: «Он на линии фронта, он говорит: "Я в это верю", и он борется за свои взгляды. А что делаю я? Я убежал от жизни, я прячусь здесь, в этом храме». Но потом я подумал: «Но что я на самом деле делаю в этом храме? Я провожу 15 часов в день, изучая свою собственную душу, может, это тоже передний край?»

Р. Ф.: Как ты думаешь, то, что Тимоти отождеств­лял наркотики с контркультурой, привело это к тому, что мистические цели, с научной точки зрения, стали бо­лее трудно достижимыми? Профессиональные иссле­дователи психоделиков сегодня считают, что его пове­дение создало много проблем, потому что он создал антагонизм в обществе, поляризовал его, и в результа­те наркотики были запрещены.

Р. Д.: Ну, в любом случае другого пути не было. В то время мы все здорово загуливали; Кен Кизи принимал участие в экспериментах с кислотой в Сан-Хосе, Лос-Анджелесе и в других местах. Газета San Jose News на­печатала на первой полосе статью под названием «Нар­котические оргии в Сан-Хосе». Было очевидно, что это

²² В1968 году в Чикаго во время съезда Демократической партии полиция разогнала агрессивно настроенную демонстрацию молоде­жи, применив слезоточивый газ. Руководители демонстрации, так на­зываемая «Чикагская семерка», были осуждены.

должно было стать темой горячей политической дискус­сии в самое короткое время. Все развивалось слишком стремительно. Если бы у нас были лишние полгода или год для того, чтобы подготовить общество к более ло­яльному принятию наших исследований. Несомненно, мы должны были быть более политкорректны и уравно­вешенны. Олдос досадовал на Тима за это, и многие другие тоже. Но мне кажется, Тим был в любом случае слишком далек от приемлемых экспериментальных мо­делей. Он был увлечен собиранием данных об экспе­риментах с музыкантами, художниками, писателями, у него была теория естественных медиумов. Было не так просто проводить натуралистические исследования в бихевиористском обществе. Я думаю, мы могли бы про­должать играть в эту игру с университетом еще долго, потому что в университетских кругах была сильна тен­денция дать полную академическую свободу ученым, но мы перегнули палку и напугали их.

Р. Ф.: Я вижу эту книгу чем-то вроде ответа на ту книгу, которая недавно вышла в Англии, это протоколы симпозиума, посвященного 50-летию ЛСД, проведенно­го компанией Sandoz и Швейцарской академией меди­цины. Президент Швейцарской академии открыл конфе­ренцию речью, в которой отметил научные возможности ЛСД, но в конце сказал: «К сожалению, ЛСД не осталось только на научной сцене. Оно попало в руки эзотериков и хиппи и использовалось бесконтрольно». Это, конеч­но, не факт, что эзотерики и хиппи употребили больше вещества, чем собирались употребить ученые на науч­ные исследования. До сих пор «наука» бьется над раз­гадкой механизма действия этих веществ. Тим думал, что вещества должны покинуть стены лабораторий для того, чтобы принести какую-то пользу. Он отвечал на важные вопросы, демонстрировал «set and setting» и добился оп­ределенных результатов, - если не сказать больше.

Р. Д.: Я думаю, то, что случилось с психоделиками в начале 60-х годов, так основательно изменило это об­щество, что оно до сих пор еще только пытается осоз­нать, что случилось. Грибы и их исследования, все это распространялось хиппи, менестрелями, рок-н-рол­лом, вторгалось в коллективное сознание, пока, нако­нец, не стало его направлять высветив относительную природу реальности. И это огромная, глубокая переме­на, которая произошла с нашим обществом.

Р. Ф.: Это потрясающе, но общество до сих пор не поняло, не оценило, чем на самом деле являются эти вещества.

Р. Д.: Нет, не оценило. И пожалуй, это удивительно и прекрасно. Потому что они представляют опасность для людей, заинтересованных в том, чтобы реальность была абсолютной.

Р. Ф.: Как вы отнеслись к тому, что вас выгнали из Гарварда?

Р. Д.: Сейчас я понимаю, что это было для меня неоценимым подарком. Самое главное, что со мной слу-чилось в тот момент, когда я занимался грибами, это то, что, наверное, в первый раз с тех пор, как мне было два года, я слышал самого себя изнутри; я использовал свой внутренний критерий для оценки моего существо­вания больше, чем внешний критерий.

Р. Ф.: То время было ренессансом для многих лю­дей.

Р. Д.: Да, пожалуй... Однажды преодолев страх по­тери контроля, я впервые смог увидеть вещи такими, какие они есть на самом деле, и испытать восторг на самом краю хаоса, и примерно такой же процесс транс-формации происходил и со всем обществом. Это было по-настоящему страшно, потому что иногда казалось, что ситуация выходит из-под контроля.

Р. Ф.: Страх потери контроля?

Р. Д.: Страх чего бы то ни было, что взрывает об­щество. Большой страх, что психоделическая револю­ция или эволюция отбросит общество назад к тупости и равнодушию.

Р. Ф.: Индуистская космология представляет раз­витие мира в виде больших циклов, и это стало уже по­чти клише, что мы находимся сейчас в темном периоде Кали-Юги. Как ты к этому относишься?

Р. Д.: Я не заключаю свое сознание в рамки мифо­логических структур. Я имею в виду, что я могу пред­ставить Армагеддон, Век Водолея, Кали-Югу, которая перейдет даже в Сат-Югу или в Пралайю, когда все ра­створится и станет ничем. Все это кажется мне вполне реалистичным. И мне все равно, как это назвать, какое дать имя этому сценарию, если главное, что я должен сделать, это успокоить свой ум, открыть свое сердце и постараться помочь страдающему человечеству. Вот и все. И это дает мне чувство радости. Когда вы спраши­ваете, что все это значит, вы хотите получить концепту­альную структуру, хотите заключить в тюрьму то, что туда не помещается.

Р. Ф.: Возвращаясь к Тимоти, можно вспомнить, что он любил использовать метафоры. Ты, наверное, слышал его изречение о том, что треть всего, что он ска­зал, это дерьмо собачье, треть - полная лажа и треть -то,- к чему можно прислушаться. Это дает средний уро­вень в 33,3%, вполне достаточно для зала Славы. Что было «дерьмом», а что было - «нормой»?

Р. Д.: Ну, это будет весьма непросто определить. К примеру, его борьба с истеблишментом, с властью, «дерьмо» это или это часть процесса? Я не оцениваю это в бейсбольных терминах, я предпочитаю термины процесса. Тимоти использовал метафоры, он вползал и выползал из них, как улитка, которая прячется в до­мик. Метафора служит для того, чтобы бросить быст-

рый взгляд на то, что не стало понятием. Так что я не думаю, что буду оценивать их как его «дерьмо». Я отно­шусь к этому как к чему-то мимолетному; в какой-то момент все служит своей цели, и наконец вы начинаете видеть баланс, гештальт.

Р. Ф.: В книге «Хаос и киберкультура» Тимоти ска­зал, что главное было - создать хаос. Конечно - это была еще одна его шутка.

Р. Д.: Да, Тимоти был провокатором. А я только учился на него. Я был слишком буржуазен и воспитан. А Тимоти был тем еще мошенником. Он испытывал во­сторг от хаоса. Но в нем жили две силы. Он был весьма аккуратен. Записи, которые он вел, он хранил в особых папках и в полном порядке. Это был отнюдь не хаос, это его другая черта: как он собирал материалы и как он относился к ним, думал о них, структурировал их! А с другой стороны, с точки зрения социальной, он всегда балансировал на краю и всегда отталкивался от края.

Р. Ф.: Это всегда проблема - отношения между ми­стицизмом и политикой.

Р. Д.: Тимоти всегда говорил, что мистик и визио­нер всегда в шаге от тюрьмы, пока класс священников правит миром. У него было чувство истории, чувство, что, хотя он может казаться неуместным сейчас, через две сотни лет он будет выглядеть совсем иначе. Идея «не оставлять следов», пожалуй, чересчур дзеновская для Тима. У него было чувство поколений в истории.

Р. Ф.: В последние годы, особенно после его ос­вобождения из тюрьмы, казалось, что он живет более в физическом, нежели духовном измерении. Это выгля­дело так, словно он утратил свою духовность. Как ты думаешь?

Р. Д.: Это не так. Он жил духовной жизнью, но он про­сто не интересовался какими-то планами сознания. Он был увлечен возможностями интеллекта, его пределами

 

и тем, как далеко их можно раздвинуть. Он любил кон­цептуальные игры, и вопрос в том, играл ли он в них, ист пользуя неконцептуальное пространство чистого духа. Он мог казаться не на пути духа, в том смысле, что это не имело отношения ни к каким мифам или моделям. Воз­никает вопрос, где же он был? Где его можно поймать? Я чувствую кого-то для чьих поисков мне не нужен гуру, и этот кто-то стоит передо мною. Я знаю, что я сам где-то стою, и я не уверен, что я смогу его увидеть, если он не стоит где-то, понимаешь? Так, сейчас я работаю в тибет­ском Джогичене, в пространствах чистого сознания, в которых нет никакого астрального содержания, нет дуа­лизма, нет богов и богинь, которые все время превра­щают формы в бесформенное, наслаждаясь игрой фе­номенов. И вот это сильно похоже на Тимоти. Я никогда не воспринимал его как учителя Джогичена, но он все­гда шел по этому пути. Это было какой-то частью его, и это значит, что он не был полностью пуст. Но в нем была духовность именно этого качества.

Р. Ф.: Он был очень открыт в личном общении, каж­дому он был готов уделить максимум внимания. Когда ты с ним познакомился, он уже был таким?

Р. Д.: Я думаю, он всегда был таким.

Р. Ф.: Он был как ребенок. Он никогда не думал о прошлом или будущем, казалось, он всецело поглощен настоящим.

Р. Д.: И это всегда бесит людей, они всегда озабо­чены тем, что будет завтра. Ганди говорил: «Моя глав­ная заповедь - это быть правдивым и не быть логич­ным».

Н. Г.: Тимоти так далеко впереди. Он как человек из будущего, его сознание обогнало всех.

Р. Д.: Сознание - это забавная вещь. Как бы оно ни развивалось, оно никогда не достигает предела. В ту минуту, когда ты осознаешь это и начинаешь пред-

почитать просто быть, вместо того, чтобы знать, ты как раз и переходишь на следующий уровень. Быть далеко впереди - это cul-de-sac²³ в определенном смысле.

Р. Ф.: Дело не только в его сознании. Я часто на­блюдал эту детскость, это гениальное качество в нем, как он с легкостью мог играть в крокет у себя на заднем дворе или рассуждать на метафизические или научные темы.

Р. Д.: Да, мы с ним в свое время здорово весели­лись. Отличные были времена. Это было как игра в кос­мосе, как «гигантские шаги». Тимоти пригласил меня в эти пространства, и я был в совершенном восторге от них. Сколько у нас с ним было кислотных трипов вмес­те, сколько жизни вместе прожито, в Мексике, в Мил-лбруке, в IFF. Это незабываемо. Я вспоминаю вечера в Миллбруке, возле горящего камина, с семьей, с Мэй-нардом и Фло Фергюсон или с кем-нибудь еще, кто бы там ни оказался. Тим и я, Ралф и Сьюзан, мы сидим в темноте и только огонь освещает наши лица, мы слов­но играем в космическую игру, у нас одна душа и все эти голоса, сливающиеся в единый хор. Это были пре­красные моменты. После этого я уехал в Индию и там, с максимальной скоростью, принялся жадно впитывать все, что мог. В результате я обрел эту роль гностичес­кого посредника, взяв на себя задачу интегрирования восточной метафизики в западную психологию.

Р. Ф.: Повлиял ли как-то Тим на твое решение ехать на Восток?

Р. Д.: Ну, до меня там уже побывали и Аллен Гинз-берг, и сам Тим, и Ралф, и было совершенно ясно, что поехать туда необходимо, потому что руководство к пониманию того, какого же черта мы все делаем, могло прийти только с Востока. Тим предвосхитил события.

Тупик (фран.).

Что особенно потрясающе, так это то, что на обратном пути из Альморы в Дели автобус сделал остановку в Канчи, где и находится мой храм - крохотный храм на небольшой дороге. Человек, которому предстояло впоследствии стать моим учителем йоги, вошел в авто­бус и сел рядом с Тимоти. Он произвел большое впе­чатление на Тимоти, и когда они приехали в Наниталь, попутчик вышел из автобуса и стал быстро удаляться по дороге. Тимоти импульсивно вышел и пошел за ним. Он уже был на середине площади, когда водитель на­жал на клаксон. Автобус ехал в Дели, и Тимоти решил все-таки вернуться. Но, если бы он продолжил свой путь, он познакомился бы с моим гуру, с которым я встретился два года спустя на совершенно другой до­роге. Ты чувствуешь, какая потрясающая игра во всем этом...

Р. Ф.: Тим говорил, что одна из вещей, о которых он сожалеет, это то, что он расчистил пути для проник­новения различных гуру с Востока.

Р. Д.: Ну, это отдельная история. Я думаю, восточ­ные люди не были готовы к тем искушениям, которые они встретили на Западе. Многие из них, считая себя свободными, выдавали желаемое за действительное. Я думаю, Тим имел это в виду. Они привезли с собой очень глубокую истину, но при этом было вовсе не обя­зательно, что они сами являлись ее представителями, и проблема была в том, что обучение было не просто работой. Другими словами, это не просто передача. Они могли донести информацию, но были не в состоянии осуществить полную передачу. Но среди них было не­сколько по-настоящему замечательных людей. Напри­мер, Трунгпа Ринпоче был ничего и Калу Ринпоче тоже. Было немало интересных людей, но многие из них ук­лонились в сторону; для них это был процесс созрева­ния. Аллен Гинзберг первым привез Бхактиведанту, ин-

дуизм. Это было еще задолго до того, как Тим отпра­вился в Индию.

Я ощущал что-то из того, что я постиг и должен пе­редать, с такой же уверенностью, как миллионы людей, которые на своем личном опыте тоже что-то попробо­вали и оценили, и, что бы это ни было, я чувствовал, это то, что надо. Это чувство, это вера в возможность осво­бождения человека. И это очень глубоко во мне. От гри­бов, через очарование Тимоти - к мудрости Ним Каро-ли Баба. Два события определили две стадии моего пути. Первое, это когда я осознал, что я не то, чем себе казался, и я понял относительность всего. И, второе, когда я встретил Махараджи, я постиг все формы и нич­то. Я чувствовал, что есть ничто и при этом все.

Р. Ф.: Это настоящая позиция - заявлять, что мы не свободны. Это ренессанс духовности. Осознание себя заключенными?

Р. Д.: Хорошо сказано. Это гурджиевская тема: «Главное - это, даже если ты и сбежал из тюрьмы, ты должен сознавать себя в тюрьме. Если ты чувствуешь себя свободным, побег невозможен».

Р. Ф.: Воспринимаешь ли ты Тимоти как гуру?

Р. Д.: Знаешь, в Индии есть различие между Упагуру и Сатгуру. Упагуру - это гуру на твоем пути, которые откры­вают перед тобой двери, но сами они не гуру, достигшие освобождения. Разница между Тимоти и Ним Кароли Баба была в том, что, сколько я ни пытался постигнуть Ним Ка­роли Баба, я не мог его найти. Не было ничего, на чем он стоял, и при этом не было ничего, на чем бы он не стоял. И когда я общался с Ним Кароли Баба, я должен был иметь дело с этой реальностью, а когда с Тимоти - нет, в этом разница. Но Тимоти освободил меня из многих ловушек. Он сделал для меня неоценимо много. Он был очень тер­пелив, ведь в каких-то сетях я запутался основательно. Он определенно играл на большем числе уровней, чем я.

 

Р. Ф.: Ты говорил, что, когда ты с ним познакомил­ся, он показался тебе самым творческим изо всех лю­дей, которых ты встречал в своей жизни. Что ты имел в виду? Творческий, как ученый мыслитель, или стратегб или исследователь?

Р. Д.: Да, тот, кто может организовать сет. Так я on­ределил бы креативность.