Иеросхимонах Иероним (1765-1847)

Старец Иероним (в миру Иерофей Лукин) принял монашество в 1799 году в Новгородском Хутынском монастыре. В 1808 году отец Иероним был рукоположен в иеромонаха в Московском Новоспасском монастыре, после чего был поставлен на служение при Московском Синодальном доме.

Во время Отечественной войны 1812 года, перед оставлением Москвы, отец Иероним вывозил патриаршую ризницу. Спасая церквовные сокровища, он растерял все свое имущество...

После окончания войны отец Иероним перешел в Черноморскую Николаевскую пустынь Екатеринославской епархии, а чрез четыре года — в Новгородскую епархию, в которой и начинал свой монашеский путь.

Он был близко знаком с иеромонахом Фотием (Спасским), в ту пору законоучителем кадетского корпуса в Санкт-Петербурге. Отец Фотий резко выступал против господствовавших в то время в дворянском обществе мистических учений, или, как он сам писал, «против масонов, иллюминатов, методистов, Лабзина, Сионского Вестника и прочих». Через своих учеников и почитателей отец Фотий собирал разнообразную информацию о деятельности масонских лож и о различных мистических изданиях. Он составил список из множества мистических и масонских книг, которые он поделил на «бесовские», «еретические и антихристианские», «революционные» и «масонские». Такие книги тогда наводнили Россию... Отец Фотий был убежден, что сам император Александр I попал под влияние масонов, которые окружали его.

Отец Иероним, узнав от отца Фотия о распространении масонства, решился донести об этом правительству. Но за это донесение он был арестован, помещен в Петропавловскую крепость, в которой находился несколько лет, пока в 1830 году не последовал указ о переводе его под строгий надзор в Соловецкую обитель. Отец Иероним со слезами услышал указ о переводе из Петропавловского каземата. «О чем ты плачешь?» — спросил комендант. «Поверьте, — отвечал отец Иероним, — я не нашел лучше сего места для иноческого подвига».

В Соловецком монастыре отец Иероним был помещен в Анзерском скиту. Старец не получил образования, но чтение духовных книг, беседы со старцами, с которыми приходилось ему встречаться на жизненном пути, сделали его мудрым, проницательным. Он имел увлекательный дар слова и редкую силу убедительности; советы его были полезны для боримых помыслами и смущаемым совестью. Наставления его, основанные на опыте, были истинным врачевством духовным.

В последние годы жизни он вел дневник.

Старец иеросхимонах Иероним почил с миром о Господе в Анзерском скиту 23 сентября 1847 года.

 

Духовные наставления

◊ Без Бога жить скучно. Христос сказал: «Без Мене не можете творити ничесоже» (Ин. 15, 5). Следовательно, Он объявил нам Свою волю: быть нам с Ним неразлучно. Поэтому святые отцы оставили нам в «Добротолюбии» наставления, как соединяться с Богом умом в сердце.

◊ Упражняющийся в Иисусовой молитве не пренебрежет церковной службой. Он прежде всех спешит в церковь и последний исходит. Одни самочинники пренебрегают церковную службу. Я лучше хочу сказать в церкви одно: «Господи, помилуй», нежели прочитать в келье на воздух всю Псалтирь.

◊ Благодать Духа, вселившаяся в сердце, умудрит его более всякой науки. Если кто после внешнего образования поклонит свою выю благодати Духа, такой может сделаться премудрейшим между премудрыми, какими были апостол Павел, Иоанн Златоуст, Василий Великий.

◊ Многие, пребывая в страстях, тщатся стяжать благодать от Иисусовой молитвы. Если в какой бочке держали деготь, согласится ли кто, и по испразднении дегтя, влить в нее благовонное масло? Так в сердце, в котором гнездились или гнездятся еще страсти, скоро ли примет в себя благодать Святого Духа? Поэтому постараемся прежде очистить сердце от дегтя страстей, и потом уже можем надеяться получить лучшее.

◊ Прежде молитвы Иисусовой, подобает испросить у Бога прощение прегрешений и умертвить в себе ярость и похоть. Тогда Сам Бог будет тебе учителем в молитве сердечной. Сердечная молитва есть дар Божий, подаваемый возлюбленным рабам Божиим; сподобляется сего один из тысячей. Мнится мне, что одна молитва Иисусова, без делания заповедей, быть не может. Как некоторые думают, что они молитвенники, и учат других молитве Иисусовой, нимало не заботясь об исполнении заповедей Господних?.. Еще: и всесвятое Его имя (Иисус) должно часто произносить устами. Хорошо строить храмину с основания, а не с крыши. Писано есть: мельзи млеко, и будет масло. То есть: поговори молитву Иисусову устами подольше, заговорит и сердце. Возлюби количество и придет качество, то есть: после долгого и многолетнего пребывания в устной молитве, стяжешь сердечную. Кто же сначала учит, или учится творить молитву в сердце, тот, видно, и устами творить ее не умеет. Божия благодать приходит незаметно. Иногда благодать дается подвижнику в начале подвига, а иногда под конец жития.

◊ Я знал в Москве простого мужа гр. Ф-ча, по прозванию Гончар. Он был знаком митрополиту Платону и пользовался его расположением. Однажды между разговорами о спасении Гончар сказал владыке: «Научи меня молиться». Платон велел ему творить молитву Иисусову. Послушал Гончар, начал творить молитву и потом просил у Платона дальнейших наставлений. Владыка послал его в Песношский монастырь к иеромонаху Самуилу. Пошел к нему Гончар, посоветовался и возвратился домой в крайнем молчании; оставив всю домашнюю заботу устроил себе в доме укромный чуланец; поставил в одном образ с лампадкою и начал безмолвствовать. В церковь же ходил всегда и был до смерти церковным старостою. За смирение и милосердие к нищим Бог явил ему его кончину.

 

Старец Наум (1777—1853)

Старец Наум двадцать восемь лет был в монастыре простым послушником — ловил морских зверей в Сосновой губе, трудился на монастырском кожевенном заводе, в свободное время изучая русскую грамоту, которою не занимался в детстве (по происхождению он был корел).

Главными чертами его характера были всегдашнее спокойствие духа, кротость и незлобие. Опытным подвижникам уже была видна его высокая жизнь. Так, старец Феофан, двадцать пять лет проживший в пустыне, спрашивал, когда пришел в монастырь: «Кто у вас Наум? Покажите мне его: он строит себе прекрасную палату».

Только в 1819 году отцу Науму дозволили носить рясу, и он был поставлен в Анзерском скиту на постоянное чтение Псалтири. Здесь отец Наум впервые получил уголок, где каждую ночь, пред ликом Божией Матери, совершал свои молитвословия и коленопреклонения. Две только книги он имел у себя: Псалтирь, по которой отправлялись молитвословия, и «Лествицу» преподобного Иоанна Лествичиика, по которой учился подвижничеству.

Когда выяснилось, что отец Наум проживает в монастыре, не имея увольнительного свидетельства от своего сельского общества, было решено выслать его в родное село. Без прекословия отец Наум покорился своей участи; его посадили на карбас и отправили с попутчиками поморцами. Но встречный ветер заставил остановиться у Заяцкого острова. Проходит день, другой, неделя; ветер не сменяется; еще неделя — ветер тот же. Смущенные корабельщики решили отвезти отца Наума обратно в монастырь. Так он вернулся на Соловецкий остров, а поморцы, когда ветер переменился, отправились домой.

Тихо и спокойно текла жизнь подвижника в Анзерской пустыне. Он любил уединяться для богомыслия и слезных молитв; по ночам, по возможности, сокращал время сна; от рождения не пил ни вина, ни пива, ни чаю, не носил теплого платья, довольствуясь одним рубищным подрясником и ветхой рясой, которых не взял бы и нищий, если бы нашел эту рухлядь брошенной на дороге.

Молитвенные подвиги до того умягчили сердце подвижника, что он постоянно проливал слезы умиления, особенно в церкви, во время поучений. «Ты плачешь, отец Наум; что же я не могу плакать?» — говорил ему один молодой инок. «Придет время, придет», — отвечал Наум, едва сдерживая слезы.

В 1826 году Соловецким настоятелем был определен архимандрит Новгородского Кирилловского монастыря Досифей. Он был Соловецкий постриженник; во дни новоначалия трудился вместе с отцом Наумом в звериной и рыбной ловле и обучал его тогда русской грамоте. Новый настоятель, прибыв в скит, едва узнал в хилом и изможденном старце, одетом в рубище, бывшего своего сотрудника, тридцать шесть лет безропотно трудившегося на пользу обители. Призвав его в монастырь, архимандрит Досифей, уволил его от обязательных трудов и поручил ему чтение синодика в церкви преподобных Зосимы и Савватия и возжжение лампады в часовнях преподобных Германа и Иринарха.

Двадцать семь лет, до самой кончины, как неугасимая свеча, простоял Наум на определенной ему службе при гробах святых чудотворцев Соловецких, не изменив и здесь образа своей жизни, несмотря на преклонные лета.

Церковь преподобных никогда не отапливалась и зимой, а отец Наум, во время самых сильных морозов, никогда не надевал теплой одежды и по-прежнему носил только подрясник и рясу. Иногда ему говорил: «Батюшка, ведь ты застыл», но он с улыбкой отвечал: «Ничего; зато не дремлется».

Будучи свободным от общих послушаний, отец Наум не позволял себе быть в праздности. Зимой он занимался заготовлением дров и деланием для сетей деревянных поплавков. Этими поплавками постоянно была наполнена его келья, так что едва оставалось место для прохода. Для летних трудов он имел в разных местах пять небольших, им самим устроенных, огородов, на которых, как неутомимый муравей, он трудился ежедневно; сеял ячмень и овес; сажал разные овощи. Но редко он вкушал от плода рук своих, раздавая все братии и приезжавшим корелам. Сон отца Наума был очень короткий: днем он никогда не спал; ночью же за час до утреннего пения будил своих соседей звоном в колокольчик, повешенный в коридоре. Постелью служила ему простая доска, а изголовьем — полено.

Пребывая в постоянных трудах, отец Наум не держал продолжительных постов, но воздержание его можно назвать постоянным постничеством. Не имея в келье ничего съестного, он в трапезу ходил ежедневно к обеду и ужину, но пищи употреблял немного.

Старец неопустительно ходил в церковь к богослужению, и никто не запомнит, чтобы он когда-либо оставил какую службу. Бывало только, что он иногда не поспевал к началу утрени, и в таком случае, называя себя ленивым и нерадивым, обыкновенно говорил: «Заспался я сегодня и не слыхал благовеста», хотя на самом деле за час до утрени будил других от сна.

При всем старании старца укрыться от людей и быть незнаемым, его посещали многие великие и малые мира сего. Два архиерея — олонецкий Игнатий и архангельский Варлаам, в бытность свою в Соловецком монастыре, посещали его келью и беседовали со старцем.

1853 год был последним в жизни старца Наума. Впрочем, он до последних дней ходил в церковь, не оставлял своих трудов; и, судя по его бодрости, даже нельзя было предполагать близость его кончины. Дня за четыре до смерти братия заметили болезненное изнеможение его, но сам больной, едва передвигая ноги, ходил в церковь. За два дня пред смертью, Пришедши к вечерни, он с большим трудом мог зажечь свечу пред иконой Божией Матери, заметив подошедшему на помощь ему иноку: «В последний раз сам зажгу». После этого он не был уже в церкви.

Старец Наум скончался 10 июня 1853 года.

 

Духовные поучения

◊ Старец Наум не имел дара слова, но простые и краткие наставления его, взятые с опыта, исполненные силы и духа, производили глубокое впечатление на того, кто искренно искал у него совета.

«Келья — та же пустыня», — говаривал старец Наум сетующим о пустынном безмолвии.

В самом деле, живя в многолюдстве, он, кроме своей, не бывал ни в одной братской келье; любя одинаково всех, не питал ни к кому особенного пристрастия; и постоянно погруженный в заботу о своем спасении, ко всему казался равнодушным. При таком настроении, действительно, и среди людей можно быть как в пустыне.

◊ «Читай Псалтирь, одну Псалтирь», — советовал он ученым и неученым, и не похвалял читающих много книг. Видно, что он был вполне проникнут учением о Псалтири великих отцов Церкви, как изложено в предисловии к церковному изданию книги псалмов.

◊ Находящимся в послушаниях и не имеющим возможности быть при церковных службах старец Наум говорил, что «памятью о Боге, усердное отправление всякого труда равно церковной молитве; то и другое равно благоугодно Богу и нам полезно».

◊ Наемных людей, живущих за монастырем и от утра до ночи занятых работами, он увещевал, встав от сна, полагал с молитвою к Богу какое-либо число поклонов. Вероятно, и сам старец поступал так в первые три года монастырской жизни.

◊ Всем вообще инокам и мирянам, спрашивавшим у него, как спастись, обыкновенно говаривал: «Спрашивай у своей совести, слушайся ее, и она наставит тебя на путь спасения».

◊ С любезностью приветствуя новопостриженных, он увещевал их с внешним пострижением власов отложить все пожелания и страсти тела и души, — «уста удалять от празднословия и клеветы, чрево — от невоздержания; руки — от худых дел, а ноги, чтобы знали два пути — в церковь и к послушанию, и особенно оберегал ум и сердце от греховных помыслов, и таким образом всецело прославлять Бога в душах и телесах наших».

◊ Старец Наум считал иноческую жизнь выше мирской и первую называл царством, а последнюю — состоянием рабства. «У монахов два царства: они царствуют здесь и по смерти надеются царствовать», — так восклицал он, при виде свободных от многопопечительности мирской и от всяких соблазнов и поводов к греху, в тихом пристанище служащих Богу в подвигах молитвы.

◊ Испытав в жизни своей скорбь и тесноту, старец Наум обладал особенною способностью утешать изнемогающих под бременем напастей и искушений. «Не скорби, брат, бедами и искушениями мы идем в Царство небесное». Скорби он уподоблял буре, которая временно шумит, но скоро сменяется тишиной и спокойствием.

◊ Поучительны были наставления старца Наума боримым плотскою похотью. В назидание им старец рассказывал, какой ценой бесстрастие досталось ему самому: «Раз привели ко мне женщину, желавшую поговорить со мною; недолго была моя беседа с посетительницею, но страстный помысл напал на меня и не давал мне покоя ни днем, ни ночью, и притом не день или два, а целых три месяца мучился я в борьбе с любой страстью. Чего не делал я! Не помогали и купания снеговые. Однажды после вечернего правила вышел я за ограду полежать в снегу. На беду, заперли за мною ворота; что же делать? Я побежал кругом ограды к другим, третьим монастырским воротам; везде заперто. Побежал за кожевню, но там никто не живет. Я был в одном подряснике, и холод знобил меня до костей; едва дождался утра и чуть жив добрался до кельи; но страсть не утихала. Когда настал Филиппов пост, я пошел к духовнику, со слезами исповедал ему свое горе и принял епитимию; тогда только, благодатию Божиею, обрел я желаемый покой».