Что такое сеть: терминологическое уточнение

Слово «сеть» имеет настолько двусмысленное значение, что нам следовало бы давно от него отказаться. И все же традиция его употребления в ACT сохраняет четкость вопреки имеющейся возможности перепутать ее с двумя другими способами его использования. Первый из них—это, разумеется, технические сети: электричество, железные дороги, канализация, Интернет и т.д. Второй способ — это применение термина «сеть» в социологии организации для введения различия между организациями, рынками и государствами [Воуег, 2004]. В этом случае сеть представляет собой неформальный способ связи человеческих агентов [Granovetter, 1985].

При использовании этого термина Кастельсом [Castells, 2000] два его значения сливаются, поскольку благодаря уже самой распространенности информационных технологий сеть превращается в привилегированную форму организации. В таком значении слово «сеть» употребляют Болтански и Кьяпелло [Boltanski, Chia-pello 2005], характеризуя с его помощью новую тенденцию капиталистического способа производства.

Но другая традиция, на которую мы всегда ссылаемся,—это традиция Дидро, особенно в «Сне Д'Аламбера» (1769), где слово reseaux [189] встречается двадцать семь раз. Вот где можно обнаружить совершенно особую ветвь активного и распределенного материализма, самым недавним представителем которой является — через Бергсона — Делез [190]. Только один пример:

На сегодня вы довольствуетесь следующим. После родов одна женщина впала в ужасающее истерическое состояние: тут были непроизвольные рыдания и смех, удушье, спазмы в горле, угрюмое молчание, пронзительные крики, самые тяжелые симптомы; продолжалось это несколько лет. Она страстно любила, и ей показалось, что возлюбленный, утомленный ее болезнью, стал охладевать к ней; тогда она решила или выздороветь, или погибнуть. В ней произошла настоящая гражданская война; и в этой войне одерживали верх то господин, то подданные. Если случалось, что действие волокон пучка оказывалось равносильным противодействию его начала, она падала словно мертвая. Ее укладывали в постель, и она целыми часами лежала без движения и почти безжизненная. В иных случаях она отделывалась усталостью, общим упадком, слабостью, так что казалось, будто наступает последний час. Шесть месяцев длилось это состояние борьбы. Возбуждение всегда начиналось от волокон. Она чувствовала его приближение. При первом же симптоме она поднималась, начинала бегать, делала самые энергичные упражнения; бегала верх и вниз по лестнице, пилила дрова, вскапывала землю. Орган ее воли, начало пучка, креп, она говорила самой себе: победить или умереть. После бесконечного числа побед и поражений господин восторжествовал, подданные настолько покорились, что, хотя эта женщина взяла на себя все хозяйственные заботы и перенесла разные болезни, у нее больше не было истерических припадков [191] [Diderot, 1964].

Из этой цитаты ясно, что у «reseaux» нет ничего общего с социальным— ни в обычном представлении, ни если ограничить его человеческими связями. Но это определенно близко к тардовскому определению «общества» и «лучам подражания» [Karsenti, 2002].

А как определить — по контрасту с хорошим — плохой текстовый отчет? В плохом тексте лишь горстка акторов фигурирует в качестве причин всех остальных, а у последних всего одна функция — служить фоном или переключателем для потоков причинно-следственных связей. Эти акторы могут формально фигурировать в качестве персонажей, но у них не будет своей роли в сюжете, то есть они не будут действовать. Ничего не переводится от одного из них к другому: через них просто передается действие. Вспомним, что если какой-то актор не создает различия, то это не актор. Отчет сделан не в манере ad hoc как единственно адекватное описание конкретных акторов для конкретных читателей[192]. Он стандартен, анонимен, он не производит различия; в нем ничего не происходит — просто повторяются клише о том, что было собрано прежде как социальное прошлое. Переводы размыты до состояния простых перемещений без трансформации. В плохом отчете причинные связи просто переносятся с помощью обычных проводников.

Вот где величайший литературный контраст между ACT и социологией социального и даже еще больший — между ACT и критической социологией. То, что обычно называют сильным и убедительным отчетом за то, что в нем несколько глобальных причин порождают массу следствий, ACT оценит как слабый и беспомощный текст, просто повторяющий и пытающийся передать уже готовую социальную силу, не переоткрывая, из чего она состоит, и не найдя дополнительных средств для ее дальнейшего распространения. В текст могут быть включены массы социальных агентов, но — поскольку принцип их сборки остается неизвестным, а цена их распространения не оплачена,—все выглядит так, будто ничего и не произошло. Неважно, какова их фигурация,— они мало что делают. Поскольку в тексте не прослеживается пересборка новых агрегатов, все выглядит так, как будто социальный мир не был сделан для того, чтобы существовать. Хотя общее определение социального вроде бы везде на виду, наше понимание того, что такое социальное, так и не просматривается. И на-^оборот: когда наше понимание социального прослеживается, сразу исчезает его общее определение. Трудно увидеть более крайний контраст: существует или общество, или сеть.

Итак, сеть — это термин, для проверки того, сколько энергии, движения и конкретности способны уловить наши отчеты. Сеть — понятие, а не вещь. Это инструмент, помогающий в описании чего-то другого, а не предмет описания. Оно так соотносится с рассматриваемой темой, как сетка перспективы— с традиционной единственной точкой перспективы в живописи: проведенные первыми, линии помогают спроецировать трехмерный объект на плоский кусок холста; но сами по себе они — не то, что надо рисовать, а лишь то, что позволяет художнику передать впечатление глубины, а потом будет стерто. Аналогичным образом, сеть — не то, что описывается в тексте, а то, что делает текст готовым принять смену акторов как посредников. Следовательно, вы можете разработать акторно-сетевое описание предметов, вовсе не похожих на сеть,— симфонии, какого-то раздела законодательства, доставленного с Луны камня, гравюры. И наоборот: вы вполне можете писать о технических сетях — телевидении, электронной почте, спутниках, сетях в торговле,— и при этом то, что у вас получится, вовсе не будет акторно-сетевым описанием.

Но не уловка ли это — использовать хитрое словцо «сеть» для описания критерия литературного качества? Согласен, что оно не похоже на другие термины, употреблявшиеся мною до сих пор,—такие как группа, актор, актант, поток и не-человеки,— слова, выбранные намеренно из-за скрытого отсутствия у них значения. У этого же слова, наоборот, даже чересчур много значений! Произошла путаница—и это всецело наша вина,—из-за того, что некоторые из объектов, ранее описывавшихся ACT, были сетями в техническом смысле: метрология, метро, телефонные сети,—а также потому, что когда это слово двадцать пять лет назад вводилось в обиход, еще не гремели ни Интернет, ни Аль-Каида. Поэтому слово «сеть» было нововведением, способным подчеркнуть контраст с «Обществом», «институтом», «культурой», «полями» и т. д., часто трактовавшимися как поверхности, потоки переносов причинности и реальные факты. Но теперь сети стали правилом, а поверхности — исключением. И все это потеряло остроту[193]. Если бы я верил в жаргон, и если бы словосочетание «сеть действий» имело хотя бы один шанс прижиться, я бы предложил и его как замену, чтобы подчеркнуть контраст между техническими и рабочими сетями — последние оставались бы для социологов способом придать смысл первым[194]. «Сети действий» (work-nets) давали бы возможность видеть труд, уходящий на прокладывание технических (работающих) сетей (net-works): первый термин обозначал бы активного посредника, второй — стабилизированный ряд проводников.

Дело не в слове как таковом,— нам нужно как-то обозначить потоки переводов. Почему же не воспользоваться словом «сеть», коль скоро оно уже есть и крепко привязано маленьким дефисом к слову «актор», которое я переопределил ранее? Ведь нет хорошего слова — есть практичное словоупотребление; и вдобавок первоначальная материальная метафора все еще сохраняет три важные характеристики, которые я хочу актуализировать этим выражением:

a) установлена связь от точки к точке, прослеживаемая физически и, следовательно, фиксируемая эмпирически;

b) такая связь оставляет пустым почти все, что не связано: это известно каждому рыбаку, закидывающему сеть в море[195];

c) эта связь не создается даром, она требует усилий: это знает каждый рыбак, чинящий сети на палубе.

Для того чтобы сделать сеть пригодной для наших целей, мы должны прибавить еще четвертую характеристику, которая, соглашусь, несколько ломает первоначальную метафору: наша сеть не сплетена из нейлоновой нити, слов или какой-нибудь еще долговечной субстанции,—это след, оставляемый движущимся агентом. Вы можете вывесить свою рыболовную сеть на просушку, но не можете просушить актор-сеть: ее придется прослеживать заново, с помощью другого средства передвижения, другой циркулирующей сущности.

Слабость этого понятия отчасти проистекает из распространенности довольно простых визуальных представлений. Первоначально графическое представление о сетях как звездоподобных разветвлениях (от которых исходят линии, соединяющие их с другими точками, где нет ничего кроме новых соединений) создавало приближенный, но достоверный эквивалент ассоциаций[196]. У этого представления имелось преимущество: специфика точки определялась не через какое-либо субстанциальное содержание, а через перечень связей: чем больше у точки связей, тем более она индивидуализирована. Но такие графические представления имеют недостатки: они не улавливают движений и визуально бедны. И все-таки даже эти ограничения имеют свои преимущества, поскольку сама бедность графического представления не позволяет исследователю спутать свой собственный инфраязык с богатыми объектами описания: карта — не территория. Но, по крайней мере, не рискуешь поверить в то, что сам мир состоит из линий и точек, хотя зачастую социологи, кажется, верят в мир, состоящий из социальных групп, обществ, культур, правил или каких-нибудь других графических символов, придуманных ими для придания смысла своим данным.

Для того чтобы очертить актор-сеть, мы должны добавить ко множеству следов, оставленных социальным потоком, нового посредника, текстовые отчеты, делающие следы снова присутствующими и обеспечивающие возможность событий. В акторно-сетевом описании возрастает доля посредников по отношению к доле проводников. Я назвал бы такое описание рискованным отчетом, имея в виду, что оно легко может не получиться,— оно почти никогда не получается из-за того, что не может отказаться ни от полной искусственности предприятия, ни от притязаний на строгость и истинность. Что касается его важности для самих акторов и возможного политического воздействия, то они далеки от автоматизма, как мы увидим в Заключении. Весь вопрос в том, чтобы увидеть, может ли событие социального через посредничество текста быть расширено до события чтения. Такой ценой надо платить за объективность, вернее, за то, чтобы была достигнута «объектонаполненность».