Ну к чему такому писателю «Смотрины»?

– Юрий Михайлович, фестиваль назвали нетривиально – «Смотрины». Как правило, смотрины устраивают человеку тогда, когда не имеют о нем никакого представления… Казалось бы, тут явный нонсенс, ибо речь-то идет об известном и популярном писателе, книги которого издаются огромными тиражами, которого читают от Камчатки до Калининграда и далеко за пределами России, лауреате литературных премий, ярком публицисте, главном редакторе «Литературной газеты»…

– Вы так хорошо говорите, что даже не хочется перебивать… Но придется. Чтобы объяснить. Действительно, фестиваль называется «Смотрины». И мы назвали его так не случайно. Во-первых, так называется моя пьеса, которая во МХАТе, в постановке замечательного режиссера Станислава Говорухина идет под названием «Контрольный выстрел».

С другой стороны, пьеса, вынесенная на сцену, действительно, как смотрины невесты: вот ее наконец видят во всей красе. Потому что, в самом деле, у драматургии такая особенность – она предназначается в первую очередь для воплощения на подмостках, а потом – для чтения.

 

– То есть, это не Полякова смотрины, а…

– Минуточку, дойдем и до Полякова. И в-третьих, фестиваль задумывался как демонстрация пьес, которые можно смотреть. Потому что вот эта новая драма, которую нам втюхивают уже 20 лет под видом последнего слова русской драматургии, ее же смотреть невозможно!

 

– Кстати, редкое явление, когда фестиваль посвящен одному автору.

– Когда стали разбираться и думать о том, есть ли у нас современный автор, которого ставят так много и в таких серьезных театрах, тогда и появилась кандидатура вашего покорного слуги. Только в одной Москве идет шесть спектаклей по моим пьесам. А по стране вообще очень много. Более того – фестиваль получился международным. В столицу приезжают творческие коллективы из СНГ – Казахстан, Армения. И даже венгерский театр.

 

– А на каком языке они играют, интересно?

– На венгерском, конечно. Спектакль будет сопровождаться субтитрами.

 

– Вы и по-венгерски пишете?

– Пока нет, перевели. И очень хорошо перевели. Чему вы удивляетесь?

 

– Да у вас в пьесах что ни реплика – то афоризм. Это можно перевести? А субтитры не будут мешать восприятию?

– Мою пьесу и на китайском играли в Тинзине. А еще я был на спектакле в Китае, который играли на русском. И вот бегут на субтитрах иероглифы – и китайцы смеются! Потом ко мне подошел один местный житель, владеющий русским, и сказал – какой вы счастливый человек. Я говорю: «А что такое?». «У вас в России, – объясняет, – можно со сцены обличать коррупцию – а показывали мою инсценировку «Грибного царя»». Я говорю: «Минуточку, у вас же расстреливают за коррупцию». Он говорит: «Да, у нас расстреливают, но обличать со сцены – нельзя». Я говорю: «А у нас нельзя расстреливать за коррупцию. А обличать публично – можно!».

 

– Юрий Михайлович, на каких площадках столицы будут играть ваши пьесы в рамках фестиваля?

– Московские театры, естественно, будут играть каждый на своей сцене. Откроет показы 1 ноября спектаклем «Как боги» МХАТ им. Горького под руководством Татьяны Дорониной, где у меня было поставлено четыре пьесы. Закроется парад спектаклем Театра Сатиры под руководством Александра Ширвиндта «Хомо эректус», где, кстати, на выпуске третья моя пьеса, называется «Чемоданчик». 6-го будут играть «Одноклассницу» в театре Российской армии, а все приезжие театры…

 

– «Одноклассников»?

– Моя пьеса называется «Одноклассница», а спектакль называется «Одноклассники». А приезжие коллективы будут играть на сцене театра «Модерн» – это на Спартаковской площади. Все спрашивают – почему театр «Модерн»? Ну, во-первых, мы давно дружим со Светланой Враговой, руководящей театром, и, кстати, она тоже сейчас выпускает спектакль «Они», мистическую комедию по моей пьесе «Женщины без границ».

Но лично для меня очень важно и то, что в этом здании хлебной биржи когда-то при советской власти был Первомайский дом пионеров, куда я школьником ходил во все кружки, начиная с духового и заканчивая театральным. И именно там начался мой интерес к театру.

 

– Тут получается некий парадокс. Вы только что говорили, что этот ваш фестиваль, ваши пьесы как бы противовес модерну, а показываете их в театре «Модерн»?

– Не путайте, я говорил о новой драме, а не о модерне вообще. Это разные субстанции. Модерн, кстати говоря, дал блестящих драматургов и во всем мире, и в нашем Отечестве, чего нельзя сказать о новой драме.

Но еще очень важную вещь я хочу сказать. Мы хотели показать вот этим идеологам театральной премии «Золотая маска», которые говорят, что сегодня вообще невозможна социально значимая пьеса, сейчас не получится собрать большой зал на современную русскую пьесу, в репертуарах их быть не может…

 

– Юрий Михайлович, получается какой-то вызов у вас?

– Вызов «Золотой маске», которая все время пытается доказать, что в России нет по-настоящему актуальной национальной драматургии. А мы хотим сказать, что есть. Человеку, у которого слабый голос, всегда кажется, что в зале, где он поет, плохая акустика.

 

– А как вы представляете себе вашего зрителя? Кого ждете на этих спектаклях?

– Я своего зрителя неплохо знаю. Потому что я все-таки езжу по возможности на все премьеры. После премьер, как правило, бывают обсуждения… Мой зритель – это человек, который идет в театр не для того, чтобы просто развлечься, забыться, потом выйти и через пять минут, пока до метро дошел, забыть, о чем ему там говорили…

Но и не тот, кто идет в театр, чтобы помучиться, пытаясь понять и осмыслить какой-то совершенно чудовищный эксперимент.

Мой зритель традиционный, воспитанный на великом русском и советском театре, который хочет, чтобы, с одной стороны, ему было интересно, а с другой – чтобы то, что он видит и слышит, заставляло задуматься, проанализировать и понять происходящее вокруг и с ним самим. Вот в чем сила театра.

И вообще кризис нашего театра сегодня заключается в том, что главным в нем стал режиссер. А должен быть – автор. Потому что именно автор формулирует то послание, которое зрителям отправляет режиссер, актеры и т. д. Драматург – наконечник стрелы, а сценическое решение – ее оперение. Каким бы цветастым, необыкновенным ни было оперение – хоть ты из колибри его сделай, если нет наконечника – все бессмысленно. Вот наш сегодняшний театр во многих случаях – это стрела со страусиными перьями без наконечника.

 

– Отрицая «новую драму», как вы это назвали, и продолжая реалистические традиции в литературе, – не боитесь прослыть старомодным? Метод этот, как теперь говорят, «не в тренде», вроде бы?

– Да, один персонаж в нашем театральном бизнесе, фамилия ему Бояков, так напрямую и сказал мне: минуточку, но ведь сейчас так никто не пишет! Но скажите, а что такое в театре современность пьесы и что такое старомодность? Возьмите середину 20-х годов. Одновременно идут на сцене «Оптимистическая трагедия» Вишневского и «Дни Турбиных» Булгакова. Если вы почитаете тогдашнюю критику, то основной лейтмотив публикаций таков: «Оптимистическая трагедия» – завтрашний день советского театра, вот так теперь все будут писать и как будут играть. А «Дни Турбиных» – извините, это какая-то старорежимная фигня. Ну, и что сейчас играют?

 

– Сейчас играют «Турбиных».

– Вот об этом и речь. Для того, чтобы быть современным, надо быть немного старомодным.

 

– Ваш афоризм?

– Конечно! Чужие использую только со ссылкой на первоисточник, чего молодые писатели редко делают… Иногда слышу, как мои формулировки приписывают себе. Впрочем, и пишут они так же. Вы напишите хорошую пьесу, и у вас ее возьмут в репертуар. Мы хотели просто показать, что это возможно, потому что все пьесы, которые привезут, это все репертуарные спектакли. То есть, они кормят еще ко всему прочему театр.

И, кстати, речь не только о драматурге Полякове. С будущего года, если наш фестиваль так же будет поддерживать и Министерства культуры, и правительство Москвы, планируется представить спектакли по пьесам разных современных писателей. Условие одно – это должен быть современный действующий живой драматург.

 

– Юрий Михайлович, а почему вообще на вашем творческом поле возник этот жанр – драматургия?

– Здесь есть два момента. Во-первых, это связано с особой психологией творчества. Есть какие-то темы, какие-то образы, какие-то внутренние движения, которые лучше отражаются в драматических вещах. Вот не случайно же, допустим, прозаик Антон Чехов писал пьесы. И Максим Горький, и Леонид Андреев, да и Пушкин Александр Сергеевич уважал этот жанр.

То есть, в какие-то моменты ты понимаешь, что вот этот сюжет лучше отдать пьесе. И наоборот. Вот у меня есть отличный материал, я хотел написать на эту тему пьесу. Не идет.

Но у меня был еще один стимул. Это мое отчаяние в 90-е годы, когда мы с женой Натальей, заядлые театралы, ходили в храмы искусства и видели такой кошмар, такой ужас, что… Вот незабываемое впечатление: стоят на сцене два мусорных бака, в одном сидит один бомж, в другом – другой и… размышляют о смысле жизни… И я подумал – я просто обязан написать такую пьесу, которую люди будут смотреть, и им будет интересно, они будут смеяться, но потом – задумаются. На этом дыхании и родилась первая пьеса, которая называлась «Левая грудь Афродиты». Кстати, она тоже будет представлена на фестивале. И потом пошло, пошло…

Может быть, я и остановился бы на первом опусе, но тут вмешался случай в виде руководителя театра им. Евгения Вахтангова Михаила Ульянова. Мы тогда закончили работу над фильмом «Ворошиловский стрелок», и Ульянов попросил режиссера Говорухина: «Стасик, напишите с Поляковым мне пьесу для театра, но современную, такую приличную, чтобы без матюгов, без беспорядочных половых связей на сцене, ну, что-то такое хорошее, я, говорит, с таким удовольствием поставлю…»

И мы с Говорухиным написали эту пьесу «Смотрины». Но когда Говорухин понес рукопись Ульянову, тот вдруг говорит – нет, слушайте, это очень остро, я не могу это поставить. Тогда ее предложили руководителю «Ленкома» Марку Захарову. Захаров посмотрел и говорит – да что вы, с ума сошли, у вас тут Корзун такой мерзавец, олигарх, а у меня эти люди на самых дорогих местах сидят, я не буду ставить. И взяла только Доронина. И вот это была первая постановка Говорухина в театре. А пьеса идет до сих пор, с 2000 года. И 15 лет очень хорошо собирает залы…

 

– На наш пристрастный взгляд, одно из основных достоинств предстоящего фестиваля в том, что те, кто мало знаком с этой стороной творчества писателя, получают весомый стимул, чтобы приобщиться к миру, который того стоит! А знатоки и поклонники творчества Юрия Полякова получают редкую возможность увидеть на подмостках пьесы, которые не идут в Москве. Потому что приезжают из провинции замечательные театры – например, иркутский, с пьесой с совершенно необычным названием: «Халам-бунду».

– 15 лет прошло, как я ее написал, и ее вновь поставили. И вдруг мне потом звонит директор и говорит – наш иркутский зритель как с ума сошел, вот на эту пьесу как повалил, давно у нас такого попадания не было. А театры, действительно, приезжают очень интересные – в нашей стране множество прекрасных творческих коллективов.

Но есть еще одна деталь. Всего в столицу приедут 15 театров и привезут нам постановки 11 пьес. Но при этом на своих площадках, в своих городах, и в нашей стране, и за рубежом, будут играть еще около 30 театров. И во Владикавказе, и в Белгороде, и в Калининграде. Я, например, не знал, в Костроме идет инсценировка «Козленка в молоке». Вот в рамках фестиваля это вдруг выяснилось, и мы его тоже включили в программу фестиваля.

 

– Нам, как уроженцам Оренбуржья, приятно отметить, что будет в этом хоре и голос Оренбургского театра драмы, по соседству с которым мы когда-то жили. Недавно встречались с Павлом Церемпиловым, директором этого театра, и узнали, что вы были в тех краях на премьере?

– Да, они поставили очень красивый спектакль по роману «Грибной царь». И в дни фестиваля его будут играть на своей сцене под нашим логотипом «Смотрины». А 30 октября полечу в Астрахань, там играют премьеру спектакля по моей пьесе «Как боги».

 

– Юрий Михайлович, вы проговорились о том, что театр Сатиры репетирует вашу новую пьесу «Чемоданчик». Мы ее читали и весь вечер ухохатывались. Безумно смешная пьеса! Но самое главное, что в ней вы ведь замахнулись на очень святое для нас. Потому что у вас впервые в пьесе появляется такой необыкновенный герой – президент большой страны… Более того, это Президент Российской Федерации. Не побоялись? Санкция Кремля есть?

– Во-первых, когда я что-то пишу, я никогда не думаю, что мне за это будет потом. Это началось еще с моих первых повестей. Второе – это мой ответ тем злопыхателям, которые клевещут, что, якобы, у нас полицейское государство. Согласитесь, что пьеса – очень сердитая политическая сатира.

 

– И еще какая! Ужас, ужас…

– А что делать? Президент обязан появиться, поскольку интрига развивается вокруг ядерного чемоданчика, который, как известно, неотъемлемый атрибут главы российского государства. Президенту без чемоданчика – это как царю без скипетра и без державы…

 

– Вы самого главного не сказали. В пьесе указано время действия – 2018 год. Кто президент-то?

– А в этом вся интрига. Мы не будем раскрывать. Пусть это будет секретом. И пусть зрители, когда они придут на премьеру в театр Сатиры, а она намечена на начало декабря, тогда это и узнают.

 

– Либо заглянут на сайт «Комсомольской правды»…

– Я надеюсь, что «Комсомолка» не выдаст меня с потрохами. Кстати, я пошлю Владимиру Путину приглашение на спектакль.

 

– Вот и журналиста вы представили в очень смешном виде…

– Да, зовут этого персонажа Захар Правдоматкин.

 

– Нет, ну, Юрий Михайлович, вы ж сами в некотором роде журналист, как вы на святое подняли перо? Он совсем не похож на журналиста. И фамилия не похожа. Нет таких журналистов!» Нет таких фамилий!

– Я был когда-то в некоем музее краеведческом, и там был топор, который в начале 1930-х годов подарили краевой партийной конференции. На нем с одной стороны было написано «бей по правому уклону», а с другой – «бей по левому уклону». Так вот, я хочу сказать, что я нанес сдвоенный удар отечественной журналистике. У меня же вышел роман «Любовь в эпоху перемен», где тоже действуют либеральные журналисты.

 

– Нет, ну мы это печатали, мы это стерпели, там была более-менее приличная фамилия у нашего коллеги и он был немножко похож на некоторых из нас…

– Неужели вам не понравилось и имя пресс-секретарши Президента – Мурена Шептальская?

 

– Вы же программки еще не печатали, давайте переименуем журналистов. А то напридумывают тут…

– Самое смешное, что я ничего не придумываю, я имена многих своих героев беру с кладбищенских плит. И ведь это фамилии некогда живых людей. И фамилию Суперштейн я нашел там… В пьесе «Чемоданчик» так зовут художественного руководителя подвального театра «Экскрим».

 

– Неожиданно! Мы думали, что вы скажете – смотрю по справочникам телефонным. А оказывается все гораздо интереснее… Надо сказать, что в вашей пьесе масса сюрпризов и немыслимых поворотов событий… Например, сообщение о том, что Эйфелеву башню повалили митингующие парижане… Или в ответ на жалобу, что нас, Россию, не принимают в Европу, Президент отвечает – тогда мы ее себе возьмем.

– Больше того – придется брать.

 

– Юрий Михайлович, вот ваши пьесы вообще все очень смешные и едкие. Но осталось впечатление, что в этот раз вы даже себя превзошли. Что, допекло до самых печенок?

– Честно говоря, есть некое ощущение, что все, что касается внешней политики нашего государства, продумано и выстроено, а во внутренней политике, если конь и валялся, то не очень настойчиво. И вот это социальное раздражение, видимо, и проявилось. Причем, какие-то вещи даже на подсознательном уровне.

КП, 2015

Приказано любить Турцию

Юрий Поляков о том, как включили и выключили народную ненависть к южному соседу

«Странная холодная война» с Турцией закончилась. В одночасье, получасовым разговором президентов двух стран. Как внезапно и началась 24 ноября прошлого года после выстрела турецкого истребителя по нашему бомбардировщику. Все хорошо, что хорошо кончается? Бесспорно. Только как-то очень уж по команде вышло: решительно приказали ненавидеть нашего бывшего стратегического партнера – а теперь так же срочно объявили: турки исправились, можно опять ехать в Анталью. Но разве позволительно так манипулировать миллионами соотечественников? Чего больше в нынешних политических рывках: стратегической мудрости или неуважения к собственному народу? Вот что думает по этому поводу писатель и публицист Юрий ПОЛЯКОВ.

 

– Что могу сказать… Как человек, не чуждый здравого смысла, понимаю, что из соображений большой геополитики, особенно в теперешнее сложное время, когда фактически Россия сталкивается с консолидированным противостоянием Запада (как во времена Крымской войны, интервенции Антанты и пр.) – конечно нашей власти приходится вертеться как ужу на сковородке. И то, что власть при первой возможности старается хотя бы один очаг напряженности притушить, понятно. Такое уже не раз бывало в истории, когда руководству страны приходилось идти на достаточно непопулярные компромиссы ради сохранения самой страны.

Но есть другая сторона. Меня как человека, не безразличного к народным настроениям, беспокоит больше другое обстоятельство. Посмотрите, фактически на протяжении полугода вся мощь наших СМИ была направлена на формирование у населения неприязненного отношения к Турции, на оправдание экономических санкций против этой страны. Редкий день обходился без дежурной антитурецкой пятиминутки ненависти. И это встречало у общества понимание, потому что тот ноябрьский залп по нашему самолету действительно был ударом в спину, никак нами не спровоцированным предательством. Мы за последние четверть века столько вложили в экономику Турции, там целые регионы на этом поднялись. Я когда первый раз приехал в Анталью в начале 90-х, это был маленький заштатный городок. А теперь – почти мегаполис, выросший – надо это понимать – на деньги наших курортников.

И вот после телефонного разговора президентов в одночасье практически без объяснений идет разворот пропаганды на 180 градусов, на флоте такая команда называется «Все вдруг». Народу без, как говорится, «предварительных ласк» предлагается душой и телом снова полюбить внуков Ататюрка. Это как в фильме «Вокзал для двоих», помните, герой Михалкова говорит героине Гурченко: быстро сама-сама раздевайся… Слушайте, национальная обида не дамское нижнее белье! Командование общественным мнением, на мой взгляд, очень опасная вещь. Это вызывает раздражение, подрывает веру в официозные СМИ. Когда в будущем власти действительно понадобится опереться на консолидированную искреннюю поддержку общества, могут возникнуть проблемы с доверием. Допустим, нас призовут к коллективным действиям по преодолению кризиса (который пока никуда не делся), возможно, даже в ущерб нашим личным интересам, – а мы скажем: «Ну да, а потом, как с Турцией, всем отбой! Не пойдет…» Заставят? А как и кто? Мальчики на «Гелендвагенах»?

Поймите правильно, я не против замирения с Турцией. Хотя бы потому, что всякая напряженность – очень дорогое удовольствие, она отнимает средства и силы, которые могли пойти на улучшение нашей собственной жизни. В том, что конфронтация рано или поздно будет преодолена, по-моему, ни у кого сомнений не было. Пребывать в ссоре с достаточно мощным соседом никому неинтересно. Но поспешность этого разворота, нежелание даже поговорить на эту тему с людьми, вызвало недоумение даже у самых лояльных, патриотично настроенных граждан, включая и меня.

По сути, это пренебрежение мнением общества – наследие ельцинско-сурковского, и даже еще более раннего, советского периода. Когда, манипулируя телевизионными сюжетами, людям пытались навязать такую картину мира, которая соответствовала не реальности, а околокремлевским грезам. Советская власть споткнулась на том, что хронически недооценивала интеллектуальные возможности общества и продолжала говорить с ним, как с рабфаковцами 1920-х годов. Хотя уже выросли поколения, которые сами прекрасно могли анализировать ситуацию. А в эти дни исполнилось ровно 20 лет с того момента, когда с помощью бессовестных манипуляций и агрессивной информационной политики провернули жульнические президентские выборы, навязав отторгнутый народом курс Ельцина. Кто за это ответил? Никто. «Зачем же повторять старые и очень опасные ошибки?» – думаю я каждый раз, вглядываясь в честные глаза пресс-секретаря Пескова.

Тут вот еще что: необходимо поднимать собственные морские курорты. Это тоже часть национальной безопасности. Но для этого власти надо работать, а не смотреть сквозь пальцы на то, как разворовываются деньги, скажем, в Сочи или Владивостоке. Конечно, чтобы перенаправить поток российских денег за рубеж, не надо особо напрягаться, мол, если людям больше нравится отдыхать в Турции, чем в Крыму, это их дело. Мы живем в свободной стране! В свободной или глупой? Увы, чиновники ищут любую возможность вернуться в свой гедонистический кайф 90-х, когда они ни за что не отвечали, гнали ресурсы за границу и покупали там себе виллы. Нет, ребята, хватит решать свои проблемы, пора заняться нашими. Вы сделайте так, чтобы у нас на побережье было не хуже, чем на турецком берегу. 25 лет никто вам не мешает – за чем же дело стало? Не можете? Тогда отойдите, пожалуйста, от кормила. Пожалуйста!

«Труд», 2016

Записал С. Бирюков

Дом на песке

– Юрий Михайлович, сейчас у России со всеми этими санкциями столько проблем, что то и дело раздаются мнения: может, лучше пойти на компромисс…

– Отступать нельзя: тогда утратим суверенитет навсегда. Увы, так устроена западная цивилизация, договаривается только с сильными, слабых запрягает. Молодые поколения иногда не понимают, почему так держались за Сталинград, столько народу положили. Или взять Невский пятачок, на котором до сих пор ничего не растёт – металла в земле больше, чем почвы. Но если бы мы потеряли Ленинград, Сталинград, не выиграли б Великую Отечественную войну. Не хочу драматизировать, но сейчас похожая ситуация. Если мы не выдержим напора, если сломаемся, не станет единой России. Следующий этап – расчленение страны. В Краснодар и Екатеринбург будем по загранпаспортам ездить.

 

– Отношения России и Украины по-прежнему болезненные… Недавний приезд Путина в Крым глава Украины В. Порошенко назвал вызовом для всего цивилизованного мира…

– А я, например, считаю вызовом цивилизованному миру бомбёжки и расстрел из орудий мирного населения! Но Запад давно не смотрит на мир глазами гуманистов, он смотрит на планету как геополитический мясник. А Путин приехал в российский регион. Мы же не возмущаемся, что Меркель заглянула в Дрезден, хотя он сравнительно недавно не входил в ФРГ. Государственные границы, проведенные в исторической горячке, не соответствующие расселению народов, имеют свойство возвращаться к своим этно-историческим очертаниям. Крым – только начало. Процесс этот неизбежный и, на мой взгляд, коснется и других территорий, где исконно живут русские и союзные им этносы.

 

– Ну, если на присоединения Крыма у большинства реакция положительная, то другую инициативу властей – публичное уничтожение санкционных продуктов – практически все восприняли как издевательство.

– Реакция, по-моему, правильная. Я до сих пор помню, как мне били по лбу, если оставлял недоеденный кусок хлеба или кашу: «Ты бы в войну так не доел, когда мы на очистках картофельных жили!» Уничтожение продуктов кажется мне диковатым. Но еще непонятнее другое: долгое время мы целенаправленно губили целые отрасли нашего сельского хозяйства. Сейчас радуются: там фермы стали развивать, тут засевать поля. А кто раньше-то мешал?! Зачем всё надо было уничтожать? Когда едешь по Средней России, вокруг одни сорняки, коровники пустые, оранжереи без стекол… Кто-то был заинтересован, чтобы у нас розы были голландские, картошка израильская, помидоры французские! И лосось шведский, хотя свой косяками ходит. Странно, что квас еще русский остался. Не досмотрели…

 

– Ну, всем же ясно, кто эти «кто-то».

– А мне не ясно. Я не слышал имен. Почему власть не назовет имена, почему не расследует? Тут недавно грозный представитель Следственного комитета сообщил, что, наконец, выяснены имена владельцев Домодедовского аэропорта, виноватых в ненадлежащей охране объекта, из-за чего стал возможен кровавый теракт. Как говорил мой друг Гена Игнатов, убиться веником! Во-первых, крупнейший аэропорт не будка починщика обуви. У нас что, общенародную собственность прохожим под честное слово раздавали? Во-вторых, грозный представитель так и не открыл телезрителям имена хозяев. Испугался, что ли? Общество не может нормально развиваться, когда не анализируются ошибки и не называются конкретные виновники провалов, косяков, катастроф. А у нас до сих пор не названы и не наказаны хотя бы общественным порицанием организаторы развала 91-го и бойни 93-го… А перестройка? Что это было? Почему юбиляра Горбачева чествуют в Лондоне и презирают в своей стране?

 

– Вы коснулись темы перестройки в вашем новом романе «Любовь в эпоху перемен». Давайте об этом…

– В романе тема перестройки – центральная. Моё глубокое убеждение: все наши нынешние проблемы коренятся именно в той эпохе. Поразительно: люди, взявшиеся за коренное преобразование советского общества, не имели даже четких планов и программ. Умный рынок сам все устроит. Ну да, а картошка сама окучится. Экономический обозреватель «Правды» Гайдар, по сути, журналист, реформирует сложнейшее кризисное хозяйство страны! Да человеку с таким лицом нельзя доверить фикус во время отпуска поливать. Именно оттуда, из перестройки, родом министры, которые не знают, чем занимаются. Иногда показывают заседания правительства по телевизору, всмотритесь в глаза наших государственных мужей – там тоска. Я был учителем и помню: такая же тоска была у второгодников, которым я давал задание, обещая потом отпустить их на двор поиграть в футбол. Видимо, для нашего правящего класса футбол – их личный бизнес. Сидят и ждут, когда Путин отпустит. А кто-нибудь когда-нибудь объяснял нам, какое общество мы строим? Если социально сориентированное, то почему такой разрыв между бедными и богатыми? Отчего глава иного предприятия, ничем себя не проявивший, кроме часов за миллион долларов, получает столько, что даже боится в печати признаться? А музейный работник на Соловках, на Севере, живет на двенадцать тысяч рублей в месяц! Это нормально? Музейщик экскурсии водит, а глава корпорации водит за нос. У нас есть долговременный проект? У коммунистов были планы и идеология, плохие или хорошие – другой вопрос. Я не хочу ехать в поезде, на котором написана только станция отправления. Кондуктор, нажми на тормоза или объясни, куда едем! Кстати, именно с Горбачёва началась прекраснодушная активность при отсутствии понимания своих действий. Хотя некоторые герои в романе «Любовь в эпоху перемен» считают, что тайный-то план был: люди проникли во властную элиту и выполнили свою миссию – развалили огромную страну, векового оппонента Западной цивилизации. Злонамеренность порой маскируют под дураковатость.

 

– Вы так думаете?

– Так думают некоторые мои герои. Но возьмите карандашик и выпишите в столбик имена активных участников перестройки, развала страны, приватизации, либерализации, и вы с удивлением обнаружите, что многие из них давно отбыли на ПМЖ на Запад, а дети почти поголовно там. Выходит, реформы делались не в интересах тех, кто остался в стране, а для тех, кто уехал! Да, после революции был тоже гигантский исход, но белые эмигранты водили такси, стояли у конвейеров, бегали официантами, а не скупали дворцы вдоль Южного побережья Франции и в аристократических кварталах Лондона. Почувствуйте разницу! Всё это наводит на размышления. Помните, что вещали лидеры перестройки о социальной справедливости, о недопустимости того, что в райкоме партии дают на батон колбасы больше, чем на заводе в заказе. И что они сделали, взяв власть? Всё приватизировали, разрубили страну на части, лишили людей пенсии, социальных льгот, бесплатного образования и лечения.

 

– А оппозиция?

– У тех, кто рвется к власти через Болотную площадь, программы нет тем более. Программу нашей оппозиции я определяю двустишием: «Мы создаём Кремлю проблемы за то, что сами не в Кремле мы». Их задача – не улучшить жизнь людей, их задача – прорваться к власти, а потом по схеме 90-х…

 

– Но, согласитесь, несмотря на все сложности, сегодня положение не сравнить с разрухой перестройки…

– Конечно, по сравнению с 90-ми, когда страна просто разваливалась, и людям было не на что жить, мы продвинулись. Да, мы только в 2001 году, с приходом Путина, прекратили всероссийский самопогром во главе с семибанкирщиной. Я понимаю, после десятилетия разгула ельцинской семейственности повернуть огромный государственный корабль сразу невозможно. Но прошло пятнадцать лет! За такое же время когда-то большевики с нуля промышленность отгрохали, понастроили вузов, домов культуры, а мы до сих пор олигархов в государственную бронетелегу запрячь по-настоящему не можем, взбрыкивают.

Темпы развития у нас очень медленные. На Соловках, я оттуда приехал, нет ни одного банкомата. А ведь это мировой туристический центр! У Грефа, конечно, очень красивые галстуки, но может и о Державе пора подумать?! Гигантские деньги вращаются в нескольких больших городах, создавая абсолютно немотивированно богатый класс, который ничего не производит, да и тратит в основном за границей. Увы, бизнес по свой стяжательской природе космополитичен: Родина там, где маржа жирнее. Только умное и волевое государство заставляет бизнес быть патриотичным. Значит, власть должна принять такие законы и меры, чтобы воротилам ничего не оставалось, как быть патриотичными, иногда даже бескорыстными. Скажу более: в нынешней исторической ситуации дело вести надо так, чтобы непатриотичность была для бизнеса опасна. По-другому никак. Америка у ворот!

От наших дореволюционных предпринимателей (а русскому капитализму история отпустила всего несколько десятков лет) остались Третьяковская галерея, МХАТ, больницы, школы, музеи по все стране… А что мы имеем за четверть века от наших олигархов, которых сначала набили, как чучела, общенародными активами, а они из любого кризиса норовят выскочить за счет казны или смыться с котомками и потомками за границу? Ничего пока не имеем! Почти ничего. Вы думаете, народ, который обозвали избирателями и успокоились, этого не видит, не понимает? Видит и понимает. Мы, продолжая непатриотичную социально-экономическую политику, уподобимся библейскому дому на песке. А дом должен стоять на камнях. Наши краеугольные камни: патриотизм, ответственность государства и бизнеса перед народом, социальная справедливость и открытость… О вере поговорим в другой раз.

«АИФ», 2015 Ольга ШАБЛИНСКАЯ

«Почему есть улица Высоцкого, а нет улицы Свиридова?»

О новом романе и о дефиците «государственной завитушки» у нынешней власти

В издательстве «АСТ» вышел новый роман Юрия Полякова «Любовь в эпоху перемен». Как автор знаковых перестроечных повестей 80-х, выросший за 30 лет в убежденного государственника, смотрит сегодня на то бесшабашное время? Какую эволюцию проделали другие его тогдашние единомышленники? И почему в оценке писателем нынешних действий власти звучит гораздо больше критических нот, чем еще год назад? Об этом – наш разговор накануне презентации романа на Московской международной книжной выставке-ярмарке.

 

Сергей Бирюков: – Юрий Михайлович, что это вдруг вас «вернуло» на три десятилетия назад?

– Тут такая история. Мне захотелось написать рассказ в бунинской традиции о том, как человек, уже едущий с ярмарки, вспоминает свою давнюю утраченную любовь, которая теперь ему кажется самой главной в жизни. Однако я не постмодернист и тем более не автор «Большой книги», а реалист и, кстати, обладатель золотой медали премии имени Ивана Бунина. У моих героев всегда есть биография, профессия, родные и близкие. Они не трансцендентальные бомжи и живут не на виртуальной Рашке-помойке, а в нашем вполне реальном Отечестве со всеми достоинствами и недостатками. Герои моего нового романа – журналисты. Мне давно хотелось написать о людях этой профессии, накопилось много наблюдений, идей… Я ведь сам в журналистике с 1975 года, когда стал внештатным корреспондентом «МК».

В центре романа судьба редактора еженедельника «Мир и мы» («Мымры») – Гены Скорятина. А поскольку его давняя любовь, о которой он вспоминает, случилась в 1988 году, то действие разворачивается в двух временных пластах: тогда и теперь (конкретно – в 2013 году, когда я начал вещь). 1988-й – разгар перестройки, ее переломный момент. Только что в «Советской России» вышло ярко-упертое письмо Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами!», Александр Яковлев мутно и анонимно ответил ей в «Правде», шли споры, можно так жить или нельзя, куда нам девать Сталина, что нужнее – социализм с человеческим лицом или капитализм с его сладким гниением. И чем больше я погружался в то время, перечитывая тогдашнюю прессу, расспрашивая людей, тем яснее понимал, что коснулся темы, которая нашей литературой, кино, театром практически обойдена. Имею в виду не дежурную мифологию о перестройке, а ее оценку с точки зрения сегодняшнего времени. Почему Андреева предвидела крах перестройки? А кем на самом деле был Яковлев, чью волю выполнял? Что двигало Горбачевым – он реализовывал программу, или просто поспевал за своим языком? И, как у меня часто бывает, рассказ начал разрастаться в повесть, а повесть – в роман. Мой герой в 1988 году – смелый молодой журналист, лезущий на рожон, а потом он прошел вместе со страной крушение СССР, пережил лихие 90-е, ельцинизм, а в путинской России стал редактором задиристого либерального издания, принадлежащего беглому олигарху «Кошмарику». И уже никаких моральных табу, тормозов, никаких иллюзий насчет свободы слова, для этих людей – она то же самое, что «Отче наш» для попа-расстриги.

 

– Удалось вам открыть, кто управлял Горбачевым, Яковлевым и пр.?

– Я же не политолог, а тем более – не криптолог. Я художественный писатель и могу лишь честно и, как мне кажется, достаточно объективно нарисовать картину, и не я виноват, если у читателя складывается убеждение: то, что мы тогда считали спонтанным порывом, оказалось тщательно подготовленным мероприятием. Люди, которые, как мы полагали, болели о судьбах России, на самом деле решали свои вопросы, а потом многие из них наплевали на страну и уехали подальше на ПМЖ, откуда теперь говорят нам разные гадости – как дочки Горбачева и Гайдара. Задел я и еще одну табуированную тему: извечную борьбу в интеллигентской среде между либерально-космополитическим и консервативно-почвенническим направлениями. Есть даже глава «Отказники и лабазники». Думаю, многие разозлятся.

 

– Можно сказать, что это ваш сегодняшний ответ себе самому тогдашнему, автору хлестких повестей 80-х «ЧП районного масштаба», «Сто дней до приказа», «Апофегей»?

– Безусловно. Своего рода полемика писателя Полякова, отпраздновавшего свое 60-летие, с писателем Поляковым, только-только отметившим 33-летие. Кстати, я в романе и себя достаточно иронически изобразил, эдакий живчик ускорения, воплощающий то самое наивное самообольщение, неколебимую веру в завтрашний день только потому, что он завтрашний. В этой книге, думаю, многие узнают себя, начина с отцов Державы и грандов гласности. Подозреваю, это не улучшит моих с ними отношений.

 

– Наверное, не очень весело писать книгу с отрицательным главным героем?

– Я не сказал бы, что Скорятин отрицательн<