В мире художественного слова С. А. Есенина

 

Олицетворение — перенесение человеческих черт (или вообще признаков живого существа) на неодушевлённые предметы и явления.

Между стихотворениями С.А. Есенина «Поёт зима — аукает...» и А.А. Блока «Полный месяц встал над, лугом...» есть глубокая внутренняя связь. Она состоит прежде всего в том, что оба текста относятся к лирике природы. Сближаются стихотворения применением в каждом из них одного и того же образно-выразительного средства — антитезы (у А. Блока это «ночь — утро», у С. Есенина «зима — весна»).

1. Сопоставьте два стихотворения. Какие ещё признаки сходства вы в них обнаружили?

Но можем ли мы утверждать, что стихотворения настолько близки, что не имеют отличий? Безусловно, нет. Близость темы, некоторых художественных приёмов, неизбежная для стихотворений, относящихся к лирике природы, — явление естественное. Но нас должны в не меньшей степени интересовать различия, если мы хотим проникнуть в тайны художественного замысла поэта, в мир его поэтического слова. Особенными для стихотворения С. Есенина являются его образы.

2. Определите образы стихотворения Есенина.

В стихотворении Есенина передана не только живописная картина зимней природы. Оно наполнено звуками зимнего леса и голосами его обитателей.

3. Как в стихотворении передан цвет? Приведите все случаи цветообозначений.

Поэтический мир стихотворения С.А. Есенина близок народной песне. Как в народных песнях, так и в стихах поэта мы встречаем довольно много слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами. Их использование создаёт особую атмосферу природы родного края, подчёркивает внимание поэта к мельчайшим деталям.

4. Выпишите слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами и обозначьте их. Примерами из произведений устного народного творчества подтвердите мысль о том, что в изображении образов живой природы в этом стихотворении Есенин следует фольклорным традициям.

5. Укажите название образно-выразительного средства, используемого в следующих случаях:

1. Поёт зима — аукает. 2. Мохнатый лес. 3. Седые облака.

4. Метелица ковром шелковым стелется. 5. Вьюга... стучит по ставням. 6. Вьюга злится.

6. На основе предварительных наблюдений сформулируйте вывод: зимняя природа в стихотворении Есенина воссоздана сдержанно, скупо или... Подберите антоним.

7. Какой художественный приём лежит в основе построения стихотворения? С помощью каких выразительных языковых средств создаются противоположные картины? Назовите эти слова.

8. Посмотрите определение ассонанса и аллитерации в конце учебника. Найдите эти выразительные средства в стихотворении.

Выразительная роль повторяющегося звука [у] состоит в том, что он передаёт шум и рёв вьюги. Повторение свистящего [с] и шипящего [щ] создаёт ассоциацию со свистом ветра, шуршанием метели.

9. Сочетания каких согласных звуков использует поэт в последних строках стихотворения для создания образа весны?

10. Выпишите из словаря синонимов все синонимы к слову белый. Почему прилагательное седые наиболее точно характеризует зимние облака?

11. Какая метафора используется автором для создания противопоставляемого образа весны?

Яркой отличительной особенностью поэзии Есенина является тяготение к древнерусской архаической речи, которое проявляется в использовании устаревших слов (например, пыжня — мелкий кустарник в поле, дико-мытъ — ловчая птица и т.д.). Однако в стихах поэта мы встречаемся и с противоположным явлением — использованием новых слов (неологизмов), как общенародных, так и авторских, то есть созданных самим поэтом.

12. Внимательно прочитайте первую строфу стихотворения. Найдите слово, придуманное поэтом, и определите его выразительную роль.

13. Впервые стихотворение было опубликовано в журнале «Мирок» в 1910 году и имело заглавие «Воробышки». Отражало ли это заглавие тему и основную мысль стихотворения? Почему автор отказался от этого заглавия? Попробуйте дать своё название стихотворению.

 

 

Нивы сжаты, рощи голы,

От воды туман и сырость.

Колесом за сини горы

Солнце тихое скатилось.

 

Дремлет взрытая дорога.

Ей сегодня примечталось,

Что совсем-совсем немного

Ждать зимы седой осталось.

 

Ах, и сам я в чаще звонкой

Увидал вчера в тумане:

Рыжий месяц жеребёнком

Запрягался в наши сани.

 

1917

 

Вопросы и задания

 

1. Какие поэтические образы произвели на вас наиболее яркое впечатление? Почему?

2. Из содержания стихотворения видно, что поэт воспринимает природу как крестьянин-землепашец. Подтвердите это предположение, приведя в доказательство образы из текста.

3. С.А. Есенин очеловечивает природу. Что олицетворено поэтом?

 

АНДРЕЙ

ПЛАТОНОВИЧ

ПЛАТОНОВ

1899-1951

 

Андрей Платонович Платонов (псевдоним, настоящая фамилия — Климентов) родился в Воронеже в семье слесаря железнодорожных мастерских. Сам он так писал об этом: «Я родился в слободе Ямской при самом Воронеже. Уже десять лет тому назад Ямская чуть отличалась от деревни. Деревню же я до слёз любил, не видя её до двенадцати лет. В Ямской были плетни, огороды, лопуховые пустыри... не дома, а хаты, куры, сапожники...

Работал я во многих местах, у многих хозяев. У нас семья была одно время в десять человек, а я — старший сын, — один работник, кроме отца. Отец же, слесарь, не мог кормить такую орду.

Кроме поля, матери и колокольного звона, я любил ещё (и чем больше живу, тем больше люблю) паровозы, машины, поющий гудок и потную работу. Я уже тогда понял, что всё делается, а не само родится.

...И теперь исполняется моя долгая, упорная детская мечта — стать самому таким человеком, от мысли и руки которого волнуется и работает весь мир ради меня и ради всех людей — я каждого знаю, с каждым спаяно моё сердце...

Теперь исполняется эта мечта. Человек каменный, еле зеленеющий мир превращает в чудо и свободу!»

 

 

А.П. Платонов. 1920-е гг.

 

Учился Платонов в церковноприходской школе, затем в городском училище. В пятнадцать лет начал работать, сменил несколько профессий — был подсобным рабочим, литейщиком, слесарем, мелиоратором, помощником машиниста, участвовал в электрификации Воронежской губернии. Ещё подростком писал стихи, которые печатались после революции в местных газетах и журналах. Одновременно писал и прозу, критические статьи, очерки. Работал журналистом в Воронеже. Участвовал в Гражданской и Великой Отечественной войнах. С сентября 1942 года до конца войны в качестве специального корреспондента газеты «Красная звезда» находился на фронтах. Его корреспонденции и рассказы публиковались в газетах и журналах, выходили отдельными сборниками.

В последние годы жизни писатель, несмотря на тяжёлую болезнь, много работал: писал киносценарии, рассказы, обрабатывал народные сказки.

НИКИТА

 

Рано утром мать уходила со двора в поле на работу. А отца в семействе не было; отец давно ушёл на главную работу — на войну и не вернулся оттуда. Каждый день мать ожидала, что отец вернётся, а его всё не было и нет.

В избе и на всём дворе оставался хозяином один Никита, пяти лет от роду. Уходя, мать ему наказывала, чтобы Никита не сжёг двора, чтобы он собрал яйца от кур, которые они снесли по закутам и под плетнями, чтобы чужой петух не приходил во двор и не бил своего петуха и чтобы он ел в обед молоко с хлебом на столе, а к вечеру мать вернётся и тогда покормит его горячим ужином.

— Не балуй, Никитушка, отца у тебя нету, — говорила мать. — Ты умный теперь, а тут всё добро наше — в избе и во дворе.

— Я умный, тут добро наше, а отца нету, — говорил Никита. — А ты приходи поскорее, мама, а то я боюсь.

— Чего ты боишься-то? На небе солнце светит, кругом в полях людно, ты не бойся, ты живи смирно один...

— Да, а солнце ведь далече, — отвечал Никита, — и его облако закроет.

-1 Оставшись один, Никита обошёл всю тихую избу — горницу, затем другую комнату, где стояла русская печь, и вышел в сени. В сенях жужжали большие толстые мухи, паук дремал в углу посреди паутины, воробей пришёл пеший через порог и искал себе зёрнышко в жилой земле избы. Всех их знал Никита: и воробьёв, и пауков, и муху, и кур во дворе; они ему уже надоели, и от них ему было скучно. Он хотел теперь узнать то, чего он не знал. Поэтому Никита пошёл далее во двор и пришёл в сарай, где стояла в темноте пустая бочка. В ней, наверно, кто-нибудь жил, какой-нибудь маленький человек; днём он спал, а ночью выходил наружу, ел хлеб, пил воду и думал что-нибудь, а наутро опять прятался в бочку и спал.

— Я тебя знаю, ты там живёшь, — приподнявшись на ногах, сказал Никита сверху в тёмную гулкую бочку, а потом вдобавок постучал по ней кулаком. — Вставай, не спи, лодырь! Чего зимой есть будешь? Иди просо полоть, тебе трудодень дадут!

Никита прислушался. В бочке было тихо. «Помер он, что ль!» — подумал Никита. Но в бочке скрипнула её деревянная снасть, и Никита отошёл от греха. Он понял, что, значит, тамошний житель повернулся на бок либо хотел встать и погнаться за Никитой.

Но какой он был — тот, кто жил в бочке? Никита сразу представил его в уме. Это был маленький, но живой человек. Борода у него была длинная, она доставала до земли, когда он ходил ночью, и он нечаянно сметал ею сор и солому, отчего в сарае оставались чистые стёжки.

У матери недавно пропали ножницы. Это он, должно быть, взял ножницы, чтобы обрезать себе бороду.

— Отдай ножницы! — тихо попросил Никита. — Отец придёт с войны — всё одно отымет, он тебя не боится. Отдай!

Бочка молчала. В лесу, далеко за деревней, кто-то ухнул, и в бочке тоже ответил ему чёрным страшным голосом маленький житель: я тут!

Никита выбежал из сарая во двор. На небе светило доброе солнце, облака не застили его сейчас, и Никита в испуге поглядел на солнце, чтобы оно защитило его.

— Там житель в бочке живёт! — сказал Никита, смотря на небо.

Доброе солнце по-прежнему светило на небе и глядело на него в ответ тёплым лицом. Никита увидел, что солнце похоже на умершего дедушку, который всегда был ласков к нему и улыбался, когда был живой и смотрел на него. Никита подумал, что дедушка стал теперь жить на солнце.

— Дедушка, ты где, ты там живёшь? — спросил Никита. — Живи там, а я тут буду, я с мамой.

За огородом, в зарослях лопухов и крапивы находился колодец. Из него уже давно не брали воду, потому что в колхозе вырыли другой колодец с хорошей водой.

В глубине того глухого колодца, в его подземной тьме, была видна светлая вода с чистым небом и облаками, идущими под солнцем. Никита наклонился через сруб колодца и спросил:

— Вы чего там?

Он думал, что там живут на дне маленькие водяные люди. Он знал, какие они были, он их видел во сне и, проснувшись, хотел их поймать, но они убежали от него по траве в колодец, в свой дом. Ростом они были с воробья, но толстые, безволосые, мокрые и вредные, они, должно быть, хотели у Никиты выпить глаза, когда он спал.

— Я вам дам! — сказал в колодец Никита. — Вы зачем тут живёте?

Вода в колодце вдруг замутилась, и оттуда кто-то чавкнул пастью. Никита открыл рот, чтобы вскрикнуть, но голос его вслух не прозвучал, он занемел от страха; у него только дрогнуло и приостановилось сердце.

«Здесь ещё великан живёт и его дети!» — понял Никита.

— Дедушка! — поглядев на солнце, крикнул он вслух. — Дедушка, ты там? — И Никита побежал назад к дому.

У сарая он опомнился. Под плетнёвую стену сарая уходили две земляные норы. Там тоже жили тайные жители. А кто они такие были? Может быть, змеи? Они выползут ночью, приползут в избу и ужалят мать во сне, и мать умрёт.

Никита побежал скорее домой, взял там два куска хлеба со стола и принёс их. Он положил у каждой норы хлеб и сказал змеям:

— Змеи, ешьте хлеб, а к нам ночью не ходите.

Никита оглянулся. На огороде стоял старый пень.

Посмотрев на него, Никита увидел, что это голова человека. У пня были глаза, нос и рот, и пень молча улыбался Никите.

— Ты тоже тут живёшь? — спросил мальчик. — Вылезай к нам в деревню, будешь землю пахать.

Пень крякнул в ответ, и лицо его стало сердитое.

— Не вылезай, не надо, живи лучше там! — сказал Никита, испугавшись.

Во всей деревне было тихо сейчас, никого не слыхать. Мать в поле далеко, до неё добежать не успеешь. Никита ушёл от сердитого пня в сени избы. Там было нестрашно, там мать недавно дома была. В избе стало теперь жарко. Никита хотел испить молока, что оставила ему мать, но, посмотрев на стол, он заметил, что стол — это тоже человек, только на четырёх ногах, а рук у него нету.

Никита вышел в сени на крыльцо. Вдалеке за огородом и колодцем стояла старая баня. Она топилась по-чёрному, и мать говорила, что в ней дедушка любил купаться, когда ещё живым был.

Банька была старая и омшелая вся, скучная избушка.

«Это бабушка наша, она не померла, она избушкой стала! — в страхе подумал Никита о дедушкиной бане. — Ишь, живёт себе, вон у ней голова есть — это не труба, а голова — и рот щербатый в голове. Она нарочно баня, а по правде тоже человек! Я вижу!»

Чужой петух вошёл во двор с улицы. Он был похож по лицу на знакомого худого пастуха с бородкой, который по весне утонул в реке, когда хотел переплыть её в половодье, чтобы идти гулять на свадьбу в чужую деревню.

Никита порешил, что пастух не захотел быть мёртвым и стал петухом; значит, петух этот — тоже человек, только тайный. Везде есть люди, только кажутся они не людьми.

Никита наклонился к жёлтому цветку. Кто он был? Вглядевшись в цветок, Никита увидел, как постепенно в круглом его личике являлось человеческое выражение, и вот уже стали видны маленькие глаза, нос и открытый влажный рот, пахнущий живым дыханием.

— Я думал, ты правда цвет! — сказал Никита. — А дай я посмотрю — что у тебя внутри, есть у тебя кишки?

Никита сломал стебель — тело цветка — и увидел в нём молоко.

— Ты маленький ребёнок был, ты мать свою сосал! — удивился Никита.

Он пошёл к старой бане.

— Бабушка! — тихо сказал ей Никита. Но щербатое лицо бабушки гневно ощерилось на него, как на чужого.

«Ты не бабушка, ты другая!» — подумал Никита.

Колья из плетня смотрели на Никиту, как лица многих неизвестных людей. И каждое лицо было незнакомое и не любило его: одно сердито ухмылялось, другое злобно думало что-то о Никите, а третий кол опирался иссохшими руками-ветвями о плетень и собирался вовсе вылезти из плетня, чтобы погнаться за Никитой.

— Вы зачем тут живёте? — сказал Никита. — Это наш двор!

Но незнакомые, злобные лица людей отовсюду неподвижно и зорко смотрели на Никиту. Он глянул на лопухи — они должны быть добрыми. Однако и лопухи сейчас угрюмо покачивали большими головами и не любили его.

Никита лёг на землю и прильнул к ней лицом. Внутри земли гудели голоса, там, должно быть, жили в тесной тьме многие люди, и слышно было, как они корябаются руками, чтобы вылезти оттуда на свет солнца. Никита поднялся в страхе, что везде кто-то живёт и отовсюду глядят на него чужие глаза, а кто не видит его, тот хочет выйти к нему из-под земли, из норы, из чёрной застрехи сарая. Он обернулся к избе. Изба смотрела на него, как прохожая старая тётка из дальней деревни, и шептала ему: «У-у, непутёвые, нарожали вас на свет — хлеб пшеничный даром жевать».

— Мама, иди домой! — попросил Никита далёкую мать. — Пускай тебе половину трудодня запишут. К нам во двор чужие пришли и живут. Прогони их!

Мать не услышала сына. Никита пошёл за сарай, он хотел поглядеть, не вылезает ли пень-голова из земли; у пня рот большой, он всю капусту на огороде поест, из чего тогда мать будет щи варить зимой?

Никита издали робко посмотрел на пень в огороде. Сумрачное, нелюдимое лицо, обросшее морщинистой корой, неморгающими глазами глянуло на Никиту.

И далеко кто-то, из леса за деревней, громко крикнул:

— Максим, ты где?

— В земле! — глухо отозвался пень-голова.

Никита обернулся, чтобы бежать к матери в поле, но упал. Он занемог от страха; ноги его стали теперь как чужие люди и не слушались его. Тогда он пополз на животе, словно был ещё маленький и не мог ходить.

— Дедушка! — прошептал Никита и посмотрел на доброе солнце на небе.

Облако застило свет, и солнца теперь не было видно.

— Дедушка, иди опять к нам жить!

Дедушка-солнце показался из-за облака, будто дед сразу отвёл от своего лица тёмную тень, чтобы видеть своего ослабевшего внука, ползшего по земле.

Дед теперь смотрел на него; Никита подумал, что дед видит его, поднялся на ноги и побежал к матери.

Он бежал долго. Он пробежал по пыльной пустой дороге всю деревенскую улицу, потом уморился и сел в тени овина на околице.

Никита сел ненадолго. Но он нечаянно опустил голову к земле, уснул и очнулся лишь навечер. Новый пастух гнал колхозное стадо. Никита пошёл было далее, в поле к матери, однако пастух сказал ему, что уже время позднее и мать Никиты давно ушла с поля ко двору.

Дома Никита увидел мать. Она сидела за столом и смотрела, не отводя глаз, на старого солдата, который ел хлеб и пил молоко.

Солдат поглядел на Никиту, потом поднялся с лавки, взял его к себе на руки. От солдата пахло теплом, чем-то добрым и смирным, хлебом и землёй. Никита оробел и молчал.

— Здравствуй, Никита, — сказал солдат. — Ты уж давно позабыл меня, ты грудной ещё был, когда я поцеловал тебя и ушёл на войну. А я-то помню тебя, умирал и помнил.

— Это твой отец домой пришёл, Никитушка, — сказала мать и утёрла передником слёзы с лица.

Никита осмотрел отца — лицо его, руки, медаль на груди и потрогал ясные пуговицы на его рубашке.

— А ты опять не уйдёшь от нас?

— Нет, — произнёс отец. — Теперь уж век буду с тобой вековать. Врага-неприятеля мы погубили, пора о тебе с матерью думать...

Наутро Никита вышел во двор и сказал вслух всем, кто ^кил во дворе, — и лопухам, и сараю, и кольям в плетне, и пню-голове в огороде, и дедушкиной бане: у — К нам отец пришёл. Он век будет с нами вековать.

Во дворе все молчали: видно, всем стало боязно отца-солдата, и под землёй было тихо, никто не корябался оттуда наружу, на свет.

— Иди ко мне, Никита. Ты с кем там разговариваешь?

Отец был в сарае. Он осматривал и пробовал руками

топоры, лопаты, пилу, рубанок, тиски, верстак и разные железки, что были в хозяйстве.

Отделавшись, отец взял Никиту за руку и пошёл с ним по двору, оглядывая, — где, что и как стояло, что было цело, а что погнило, что было нужно, а что нет.

Никита так же, как вчера, смотрел в лицо каждому существу во дворе, но ныне он ни в одном не увидел тайного человека; ни в ком не было ни глаз, ни носа, ни рта, ни злой жизни. Колья в плетнях были иссохшими толстыми палками, слепыми и мёртвыми, а дедушкина баня была сопревшим домиком, уходящим от старости лет в землю. Никита даже пожалел сейчас дедушкину баню, что она умирает и больше её не будет.

Отец сходил в сарай за топором и стал колоть на дрова ветхий пень на огороде. Пень сразу начал разваливаться, он сотлел насквозь, и его сухой прах дымом поднялся из-под отцовского топора.

Когда пня-головы не стало, Никита сказал отцу:

— А тебя не было, он слова говорил, он был живой. Под землёй у него пузо и ноги есть.

Отец провёл сына домой в избу.

— Нет, он давно умер, — сказал отец. — Это ты хочешь всех сделать живыми, потому что у тебя доброе сердце. Для тебя и камень живой, и на луне покойная бабушка снова живёт.

— А на солнце дедушка! — сказал Никита.

Днём отец стругал доски в сарае, чтобы перестелить заново пол в избе, а Никите он тоже дал работу — выпрямлять молотком кривые гвоздики.

Никита с охотой, как большой, начал работать молотком. Когда он выпрямил первый гвоздь, он увидел в нём маленького доброго человечка, улыбавшегося ему из-под своей железной шапки. Он показал его отцу и сказал ему:

— А отчего другие злые были — и лопух был злой, и пень-голова, и водяные люди, а этот добрый человек?

Отец погладил светлые волосы сына и ответил ему:

— Тех ты выдумал, Никита, их нету, они непрочные, оттого и злые. А этого гвоздя-человечка ты сам трудом сработал, он и добрый.

Никита задумался.

— Давай всё трудом работать, и все живые будут.

— Давай, сынок, — согласился отец. Отец верил, что Никита останется добрым на весь свой долгий век.

 

1945

 

ПОРАЗМЫШЛЯЕМ О ПРОЧИТАННОМ

 

Никита ведёт разговор с окружающим его миром вещей, предметов, явлений. Они предстают в совершенно разных «обличьях»: солнце доброе и далёкое — это дедушка; старый пень в огороде — голова человека, у которого «были глаза, нос и рот, и пень молча улыбался»; бочка населена «маленьким живым человеком. Борода у него длинная, она доставала до земли, когда он ходил ночью, и он нечаянно сметал ею сор и солому, отчего в сарае оставались чистые стёжки». Борода совсем как у пушкинского Черномора или почти такая же! А в колодце «великан живёт и его дети».

Попытаемся объяснить это удивительное видение. С чем оно связано?

В первую очередь, конечно, с богатым воображением мальчика. Оно живое, образное. Вспомните себя: вы никогда никого из окружающего вас мира вещей, предметов, явлений в доме, в лесу, в поле не представляли живыми существами? Не вели с ними беседы? Не пугались их? Может быть, вы попытаетесь рассказать о своих переживаниях, если подобное с вами случалось?

Второе наблюдение, которое мы должны с вами сделать: этот мир явлений и предметов для мальчика чётко делится на два — добрый (солнце-дедушка) и опасный (бочка, вода в колодце, старый пень), внушающий мальчику страх. От страха-то он и бежит за помощью к матери. «Мама, иди домой! — попросил Никита далёкую мать. — Пускай тебе половину трудодня запишут. К нам во двор чужие пришли и живут. Прогони их!»

Обратите внимание на очень важную деталь: мальчик понимает, что отца нет и трудодень — это спасение для него и для мамы, но он согласен даже на половину трудодня, только бы не оставаться с этими чужими, что пришли и живут у них во дворе.

Эта неведомая сила, которую почти реально видит мальчик, приводит его в состояние тревоги, вызывает чувство страха, опасности: «Он занемог от страха; ноги его стали теперь как чужие люди и не слушались его. Тогда он пополз на животе, словно был ещё маленький и не мог ходить».

Между тем страхи мальчика не случайны. Они живут в нём как тысячелетняя память. Наверное, так же пугались и древние люди, представляя те или иные предметы и явления живой силой, вернее, наделяя их свойствами живых людей. Это состояние Никиты — мифологическое сознание, которое руководит мальчиком с богатой фантазией.

Зачем же Платонову понадобился этот приём? Никита один в этом пространстве, в этом мире. Он беззащитен. Исподволь готовится финал рассказа. Вспомните, как начинается повествование: «А отца в семействе не было; отец давно ушёл на главную работу — на войну и не вернулся оттуда». И вот — развязка событий: вернулся отец с войны; он не забывал мальчика никогда: «умирал и помнил». «Наутро Никита вышел во двор и сказал вслух всем, кто жил во дворе, — и лопухам, и сараю, и кольям в плетне, и пню-голове в огороде, и дедушкиной бане:

— К нам отец пришёл. Он век будет с нами вековать».

 

Вопросы и задания

 

1. Расскажите о жизни и судьбе родителей Никиты.

2. Чем занимался мальчик, оставшись дома один?

3. Какими виделись ему предметы, находящиеся за пределами знакомого ему мира?

4. О ком вспоминает он, глядя на солнце? Почему?

5. Проследите, как меняется характер отношения мальчика к предметам. Найдите, прочитайте эти эпизоды.

6. Понял ли отец Никиту и как объяснил сыну, почему прежние предметы казались злыми?

7. В какой фразе наиболее точно, ёмко, полно проявляется главная мысль рассказа А. Платонова?

8. Как вы понимаете предложение: Доброе солнце по-прежнему светило на небе и глядело на него в ответ тёплым лицом?

9. Объясните словосочетание: буду век вековать.

10. Всё ли в рассказе А. Платонова реально, как в жизни, или есть эпизоды неправдоподобные, фантастические? Как в этих эпизодах проявляется характер мальчика?

 

Фантастика - особый вид художественного творчества, где изображаются необычные, сказочные, неправдоподобные явления.

 

11. Как вы понимаете концовку рассказа?

12. Составьте описание первой иллюстрации художника Л.П. Дурасова. Отметьте особенности композиции рисунка. Почему художник на переднем плане изобразил героя рассказа, а на заднем — дом и солнце?

 

ПАВЕЛ

ПЕТРОВИЧ

БАЖОВ

1879-1950

 

Родился Павел Петрович Бажов в семье рабочего. Семья была дружная и трудовая. Симпатии к народу и антипатии к начальству отчётливо определились у будущего писателя с самого раннего детства. Горячо полюбил сказы и побывальщины будущий писатель. Его ученье началось в школе, затем в духовной семинарии. Жизнь Бажова-семинариста была совсем нелёгкой, подчас трудной и горькой. Смерть глубоко любимого отца, горе матери, нужда, утомительная работа «по самым неожиданным отраслям» в дополнение к не менее утомительной семинарской учёбе — всё это осложняло жизнь, оставляло немного времени для учёбы. Правда, в тяготах жизни была и своя положительная сторона: под ударами жизненных обстоятельств ум и сердце юноши крепли, учась преодолевать трудности и невзгоды.

Огромное воздействие на взгляды Бажова и его сверст-ников-семинаристов оказали «Пёстрые рассказы» А.П. Чехова. В дальнейшем у Бажова имелась разумно подобранная библиотека, постоянно пополняемая. По воспоминаниям его жены, в библиотеке имелись «собрания сочинений Гоголя, Пушкина, Л. Толстого, Чехова и других классиков. Павел Петрович очень много читал, делая выписки из книг. Уже тогда он вёл картотеку, работая над языком».

 

 

П.П. Бажов, учащийся Пермской духовной семинарии

 

В 1936 году появились первые сказы Бажова. В сложные и разнообразные взаимосвязи поставлены в его сказах человек и природа. Объяснение этому надо искать, во-первых, в фольклоре — источнике сказов, а во-вторых, в творческом методе Бажова — создателя сказов.

По книге А. Саранцева «Бажов»

 

П.П. БАЖОВ В ЕКАТЕРИНБУРГЕ

 

Близкий к семье Бажовых уездный ветеринарный врач Николай Семёнович Смородинцев настойчиво советовал родителям Павла «учить сына дальше». Но — где учить? О гимназии, реальном или горном училищах нечего было и мечтать. Даже единственного ребёнка рабочая семья там учить не могла. Остановились на Екатеринбургском духовном училище: в нём самая низкая плата за обучение, не надо покупать форму, да ещё есть ученические квартиры, снимавшиеся училищем, — эти обстоятельства оказались решающими.

Прекрасно сдав вступительные экзамены, Бажов был зачислен в Екатеринбургское духовное училище. В то самое, где ранее учился выдающийся писатель Д.Н. Мамин-Сибиряк.

Бажов сначала жил некоторое время у Смородинцева, в посёлке Верх-Исетского завода, а учиться ходил в город. Екатеринбург произвёл огромное впечатление на мальчика. Город... Сколько удивительного ещё дома слышал о нём мальчик Бажов! Отец, бывалый человек, отзывался о Екатеринбурге: «На другие города наш не походит. Он вроде самого главного завода. На железе родился, железом кормится». Дед вторил: «Другого такого по всей нашей земле не найдёшь...» Правда, бабушка, тоже бывавшая в городе, осуждала решение Пашиных родителей отдать его учиться «в чужие люди» и называла город «страховитым местом».

В 8-м томе издания «Живописная Россия» о Екатеринбурге говорится, что этот «уездный город... как в отношении внешности, так и по развитию и характеру общественной жизни далеко оставляет за собою большинство

 

 

Екатеринбург. Застава. Фотография. Начало XX в.

 

губернских городов и поистине может называться столицею горнозаводского Урала».

Исключительное географическое положение в центре горного промышленного края определило и то, что Екатеринбург являлся резиденцией «главного начальника заводов хребта Уральского». Д. Мамин-Сибиряк писал о горнозаводском Урале: «Это было настоящее государство в государстве... тут были свои законы, свой суд, своё войско и совершеннейший произвол над сотнями тысяч горнозаводского населения».

«Наблюдения над удивительной жизнью города» занимали большое место в новом и небывало огромном «рационе впечатлений» Павла Бажова.

 

Вопросы и задания

 

1. Расскажите о детских годах П. Бажова, его семье.

2. Подготовьте ключевые слова для ответа на вопрос о роли книги в жизни юного Павла Бажова.

3. Почему рабочая семья Бажовых не могла учить сына в «гимназии, реальном или горном училищах»?

4. Екатеринбург произвёл на мальчика Бажова «огромное впечатление». Чем?

 

Главный герой бажовских сказов — русский народ. Все свои симпатии писатель отдаёт людям труда, верным и надёжным. Слово их твёрдо, они всегда готовы помочь в беде товарищам.

Многочисленные образы простых людей подкупают своей духовной красотой, твёрдой волей, ясным умом, пытливой творческой мыслью, трудолюбием, настойчивостью и упорством в достижении цели, правдивостью и честностью, умением выполнить свой долг, несмотря ни на какие препятствия.

КАМЕННЫЙ ЦВЕТОК

 

Не одни мраморские на славе были по каменному-то делу. Тоже и в наших заводах, сказывают, это мастерство имели. Та только различка, что наши больше с малахитом вожгались, как его было довольно, и сорт — выше нет. Вот из этого малахиту и выделывали подходяще. Такие, слышь-ко, штучки, что диву дашься: как ему помогло.

Был в ту пору мастер Прокопьич. По этим делам первый. Лучше его никто не мог. В пожилых годах был.

Вот барин и велел приказчику поставить к этому Про-копьичу парнишек на выучку:

— Пущай-де переймут всё до тонкости.

Только Прокопьич, — то ли ему жаль было расставаться со своим мастерством, то ли ещё что, — учил шибко худо. Всё у него с рывка да с тычка. Насадит парнишке по всей голове шишек, уши чуть не оборвёт, да и говорит приказчику:

— Не гож этот... Глаз у него неспособный, рука не несёт. Толку не выйдет.

Приказчику, видно, заказано было ублаготворять Про-копьича.

— Не гож так не гож... Другого дадим... — И нарядит другого парнишку.

Ребятишки прослышали про эту науку... Спозаранку ревут, как бы к Прокопьичу не попасть. Отцам-матерям тоже не сладко родного дитёнка на зряшную муку отдавать, — выгораживать стали своих-то, кто как мог. И то сказать, нездорово это мастерство, с малахитом-то. Отрава чистая. Вот и оберегаются люди.

Приказчик всё-таки помнит баринов наказ — ставит Прокопьичу учеников. Тот по своему порядку помытарит парнишку, да и сдаст обратно приказчику.

. —^Не гож этот...

Приказчик взъедаться стал:

— До какой поры это будет? Не гож да не гож, когда гож будет? Учи этого...

Прокопьич знай своё:

— Мне что... Хоть десять годов учить буду, а толку из этого парнишки не будет...

— Какого тебе ещё?

— Мне хоть и вовсе не ставь, — об этом не скучаю...

Так вот и перебрали приказчик с Прокоиьичем много ребятишек, а толк один: на голове шишки, а в голове — как бы убежать. Нарочно которые портили, чтобы Прокопьич их прогнал.

Вот так-то и дошло дело до Данилки Недокормыша. Сиротка круглый был этот парнишечко. Годов, поди, тогда двенадцати, а то и боле. На ногах высоконький, а худой-расхудой, в чём душа держится. Ну, а с лица чистенький. Волосёнки кудрявеньки, глазёнки голубеньки. Его и взяли сперва в казачки при господском доме: табакерку, платок подать, сбегать куда и протча. Только у этого сиротки дарованья к такому делу не оказалось. Другие парнишки на таких-то местах вьюнами вьются. Чуть что — навытяжку: что прикажете? А этот Данилко забьётся куда в уголок, уставится глазами на картину какую, а то на украшенье, да и стоит. Ему кричат, а он и ухом не ведёт. Били, конечно, поначалу-то, потом рукой махнули:

— Блаженный какой-то! Тихоход! Из такого хорошего слуги не выйдет.

На заводскую работу либо в гору всё-таки не отдали — шибко жидко место, на неделю не хватит. Поставил его приказчик в подпаски. И тут Данилко не вовсе гож пришёлся. Парнишечко ровно старательный, а всё у него оплошка выходит. Всё будто думает о чём-то. Уставится глазами на травинку, а коровы-то — вон где! Старый пастух ласковый попался, жалел сироту, и тот временем ругался:

— Что только из тебя, Данилко, выйдет? Погубишь ты себя, да и мою старую спину под бой подведёшь. Куда это годится? О чём хоть думка-то у тебя?

 

 

Иллюстрации к сказу «Каменный цветок» - художник В.П. Панов. 1970-е гг.

 

— Я сам, дедко, не знаю... Так... ни о чём... Засмотрелся маленько. Букашка по листочку ползла. Сама сизенька, и из-под крылышек у ней жёлтенько выглядывает, а листок широконький... По краям зубчики, вроде оборочки выгнуты. Тут потемнее показывает, а серёдка зе-лёная-презелёная, ровно её сейчас выкрасили... А бу-кашка-то и ползёт...

— Ну, не дурак ли ты, Данилко? Твоё ли дело букашек разбирать? Ползёт она — и ползи, а твоё дело за коровами глядеть. Смотри у меня, выбрось эту дурь из головы, не то приказчику скажу!

Одно Данилушке далось. На рожке он играть научился — куда старику! Чисто на музыке какой. Вечером, как коров пригонят, девки-бабы просят:

— Сыграй, Данилушко, песенку.

Он и начнёт наигрывать. И песни всё незнакомые. Не то лес шумит, не то ручей журчит, пташки на всякие голоса перекликаются, а хорошо выходит. Шибко за те песенка стали женщины привечать Данилушку. Кто пони-точек починит, кто холста на онучи отрежет, рубашонку новую сошьёт. Про кусок и разговору нет, — каждая норовит дать побольше да послаще. Старику пастуху тоже Данилушковы песни по душе пришлись. Только и тут маленько неладно выходило. Начнёт Данилушко наигрывать и всё забудет, ровно и коров нет. На этой игре и пристигла его беда.

Данилушко, видно, заигрался, а старик задремал по малости. Сколько-то коровёнок у них и отбилось. Как стали на выгон собирать, глядят — той нет, другой нет. Искать кинулись, да где тебе. Пасли около Ельничной... Самое тут волчье место, глухое... Одну только коровёнку и нашли. Пригнали стадо домой... Так и так — обсказали. Ну, из завода тоже побежали-поехали на розыски, да не нашли.

Расправа тогда, известно, какая была. За всякую вину спину кажи. На грех ещё одна-то корова из приказчичьего двора была. Тут и вовсе спуску не жди. Растянули сперва старика, потом и до Данилушки дошло, а он худенький да тощенький. Господский палач оговорился даже:

— Экой-то, — говорит, — с одного разу сомлеет, а то и вовсе душу выпустит.

Ударил всё-таки — не пожалел, а Данилушко молчит. Палач его вдругорядь — молчит, втретьи — молчит. Палач тут и расстервенился, давай полысать со всего плеча, а сам кричит:

— Я тебя, молчуна, доведу... Дашь голос... Дашь!

Данилушко дрожит весь, слёзы каплют, а молчит. Закусил губёнку-то и укрепился. Так и сомлел, а словечка от него не слыхали. Приказчик, — он тут же, конечно, был, — удивился:

— Какой ещё терпеливый выискался! Теперь знаю, куда его поставить, коли живой останется.

Отлежался-таки Данилушко. Бабушка Вихориха его на ноги поставила. Была, сказывают, старушка такая. За-место лекаря по нашим заводам на большой славе была. Силу в травах знала: которая от зубов, которая от надсады, которая от ломоты... Ну, всё как есть. Сама те травы собирала в самое время, когда какая трава полную силу имела. Из таких трав да корешков настойки готовила, отвары варила да с мазями мешала.

Хорошо Данилушке у этой бабушки Вихорихи пожи-лось. Старушка, слышь-ко, ласковая да словоохотливая, а трав, да корешков, да цветков всяких у ней насушено да навешано по всей избе. Данилушко к травам-то любопытен — как эту зовут? где растёт? какой цветок? Старушка ему и рассказывает.

— Ты, бабушка, всякий цветок в наших местах знаешь?

— Хвастаться, — говорит, — не буду, а все будто знаю, какие открытые-то.

— А разве, — спрашивает, — ещё не открытые бывают?

— Есть, — отвечает, — и таки