Происхождение упражнений 2 и 3

 

В Тибете до середины XIX в. существовало несколь­ко категорий людей, занимающихся духовной практи­кой. Это были монахи и монахини, которые жили в своих гомпах¹. Когда речь идет о Тибете, то первое, что приходит в голову, — тибетские монахи и монастыри. Монашество— преобладающая черта религиозной культуры Тибета, по большей части связанной с буд­дизмом. Но кроме монашества существовала и другая устойчивая духовная традиция, доступная и мужчинам, и женщинам: мирская сангха¹ ваджраяны. Сангху со­ставляли мужчины и женщины (наглы и нагмы), кото­рые входили во все социальные группы тибетского общества-¹. Они вместе жили в дацанах (центрах обу­чения) и небольших сельских общинах, а также коче­вали, сооружая временные поселения или стоянки (гары), а многие из них постоянно странствовали. Были также чёдпа и чёдма*, которые странствовали с места на место, зачастую не имея никакого имущества, кро­ме колокольчика, трубы из берцовой кости и барабана с низким, приглушенным звуком. Его звучание на поминало стук сердца из задавало ритм практике.

¹ Томна — «место медитации»; обычно это слово перево­дит на европейские языки как «монастырь».

- Сангха (санскр.) — духовная община в буддизме. — Прим. ред

* sNgagspa (мужчины) nsNgagma или sNgag то (женщи­ны) — посвященные члены мирской (немонашеской) тантристской общины, которая называлась гё-кар-чанг-лои дэ (gos dKar ICang lo'i sDe) — "Собрание белой юбки и длинных волос» или нгакпханг (sNgags 'phang) —- «сангха, владеющая мантрой».

⁴ Они практиковали чёд (gCod), метод пресечения привя­занности к телесной форме — средоточию всего, что состав­ляет главную ценность для индивида и обладает такими ка­чествами, как прочность, постоянство, протяженность во времени и качественная определенность.

 

Не­которые чёдпа вели образ жизни отшельников и жили уединенно высоко в горах. Многие из них были репа крема, которые носили только простые холщовые ру­бахи или вообще не имели на себе никакой одежды¹. Те, кто занимался практикой ту-мо — йогой внутрен­него тепла, обычно носили только белую холщовую накидку.

Многие нагпы и нагмы имели семьи, но некоторые проводили большую часть жизни в затворничестве. Многие из этих лам были опытными мастерами тант­ры и имели учеников, которые жили неподалеку и постоянно занимались под их руководством. Для убе­жищ в горных местах приспосабливались пещеры, существовавшие там с незапамятных времен. Многие такие убежища были неблагоустроенны и почти не защищали от непогоды, но некоторые представляли собой вполне уютные жилища и напоминали неболь­шие домики с деревянными полами, окнами и даже имели несколько комнат. Такие благоустроенные пе­щеры служили идеальным местом для непрерывной практики на протяжении недель, месяцев или лет в уединении,

Эти места, как правило, были труднодоступными, запасы пищи часто кончались, но такой уж была жизнь гомчена или гдмченмы². Она отнюдь не была легкой.

¹ Рема (ras та) — это женский род слова репа (ras ра), как в имени Миларепа (m/ la ras pa). Кьюнгчен Аро Лингма до того, как она открыла Аро Тер (цикл учений откровения чистого видения) носила имя Джецунма Кхандро Еше Рема.

² Великий мастер медитации.

 

Однако ламы нередко могли переносить любые лише­ния благодаря могущественным способностям. Они пользовались таким авторитетом, что мистически на­строенные люди, зачастую отказываясь от всех удобств повседневной жизни, искали встречи с ними, чтобы получить наставления.

А теперь предположим, что вы — один из них. Вы давно мечтаете погрузиться в духовную жизнь и встре­титься с учителем-ламой. Мы постараемся обрисовать, как на картине, на что может быть похожа такая по­пытка. Тогда вы сможете открыть для себя нечто боль­шее в тех двух упражнениях, которые недавно выпол­няли.

Итак, поставьте себя па место такого человека. Вы живете в Тибете — высокогорной стране, отрезанной от прочего мира. Здесь у человеческой жизни — одна великая духовная цель, поэтому, если вы не ставите перед собой менее важных задач, например, обрести богатство или мирскую власть, то остается только ду­ховный поиск. Такая ситуация не столь четко просмат­ривается на Западе или в современном обществе лю­бой точки земного шара. Но поскольку вы, наши чи­татели, уже дошли до этой главы, мы надеемся, что вы до некоторой степени разделяете с нами энтузиазм, связанный с достижением этой уникальной цели. Поэтому вам будет нетрудно представить себе ситуа­цию, в которой гораздо проще сделать выбор.

Итак, живя в Тибете, ты, конечно же, много слы­шал о ламах, живущих высоко в горах. Эти горы вид­ны из твоего дома. Ты уже давно ощущаешь смутное беспокойство. Рутинный ритм религиозных обрядов, к которым тебя приучили с детства, давно уже тебя не удовлетворяет, и ты все чаще думаешь о том, чтобы отправиться на поиски. Тебе хочется узнать, чего мож­но достигнуть под руководством опытного мастера, живущего в горах. В Тибете такое желание никому не казалось странным. И вот, окинув пытливым взглядом всю свою жизнь, ты решаешь посетить ци-па и мо-па¹. Ведь приснилось же тебе, что твои поиски закончатся благоприятно. Кроме того, различные знаки указыва­ют, что пришло время перемен. Mo-па предсказывает, что твой план осуществится, но не без трудностей. Ци-па называет день, когда тебе нужно отправиться в горы, и советует, какие обряды перед этим желательно со­вершить.

Затем ты идешь к настоятелю местного монастыря, ибо он обладает даром ясновидения. Ты просишь, что­бы он посоветовал, куда именно лучше отправиться. Он смотрит с улыбкой, задает несколько вопросов по поводу твоего опыта. Ты рассказываешь ему о своих практиках, и он как будто удовлетворен: твои планы соответствуют твоему нынешнему уровню. Он совету­ет, куда идти, указывает несколько ориентиров и бла­гословляет перед началом путешествия.

В назначенный день ты отправляешься на поиски мастера медитации. Путешествие будет долгим и труд­ным. Тебе приходится останавливаться везде, где только можно, чаше всего под деревом, и отдыхать там, завернувшись в чубу² и покрывало. Быть может, впервые в жизни ты просто лежишь и смотришь на звезды. Тебя согревает костерок.

¹ Астролог и предсказатель.

^! Халат.

 

Все как будто прекрасно, если не считать некоторой неуверенности: ведь ты не знаешь, как тебя примут там, куда ты идешь. Настоятель монастыря не обещал, что лама-отшельник примет тебя в ученики. Ты много слышал о том, что стать учеником одного из гомченов совсем не просто: одних они берут, а других отправляют на­зад безо всяких объяснений. Есть и такие учителя, ко­торые бросаются камнями в посетителей, — невоз­можно даже приблизиться к ним, чтобы поклонить­ся. Более того, некоторые из гомченов— мастера безумной мудрости и их поведение вовсе непред­сказуемо.

Но есть нечто, в чем ты абсолютно уверен: они пе­редают учения, ведущие к быстрой реализации. Гово­рят, что быстрый путь связан с напряжением всех сил, преодолением трудностей и нередко бывает опасным. Все это тебе хорошо известно. Иногда эти ламы предъявляют к ученикам чрезвычайно высокие требо­вания. Историю ученичества Миларепы у Марпы, по крайней мере в самых общих чертах, знают все тибет­цы¹. Итак, со смешанным чувством радостного волне­нии и смутного трепета ты думаешь о том, что тебя ожидает. Как ты справишься с тем, что предстоит пе­режить? Ведь мо-па говорил, что тебе придется нелег­ко. Может, ты не подойдешь для того, чтобы стать учеником одного из гомченов.

¹ Марпа (Marpa; mar pa) (1012—1097) —лама Марпа Лоца-ва (Марпа Переводчик). Заставлял своего ученика Миларепу строить дом из камней, которые Миларепа должен был сам выкапывать из земли и перетаскивать на спине. А затем Марпа разрушал этот дом. И так повторялось много раз, — Прим. ред.

 

Может, тебя отошлют домой ни с чем. Что. если так и будет? И ты уже ни­когда не сможешь взяться за что бы то ни было и бу­дешь разрываться между тем, что могло осуществить­ся, и тем, чем отныне придется довольствоваться. Под влиянием рассказов, которые ты когда-то слышал, в голову нахлынули разные мысли. Ты настолько взбу­доражен картинами своего воображения, что тебя чуть ли не бросает в дрожь. Ты в полном замешательстве. Однако понимаешь, что все тревоги и трудности •— не помеха великой цели, даже если ты еще только начал долгий путь.

Наконец, через несколько недель, ты минуешь последнюю долину и начинаешь подниматься в горы, все ближе к заснеженным вершинам. Вскоре взору откры­вается впечатляющее зрелище — крутые склоны, не­ровные зубцы горных пиков. На горной дороге мно­го препятствий, она усеяна камнями и обломками скал, ее пересекают стремительные ручьи, образую­щиеся от таяния снегов. Как чудесно оказаться среди гор, оставив далеко позади поселение с его собачьим дерьмом и шумом! Воодушевление растет по мере того, как ты взбираешься все выше. Внезапно ты слы­шишь вопль, который заставляет тебя застыть на месте. Он донесся издалека, но тем не менее у тебя волосы встают дыбом. Ты осторожно продвигаешься вперед. Ты слышал рассказы о медведях, волках и ми-ма-йин ~ нечеловеческих существах. Ты также слы­шал о ми-гё— йети, который издает пронзительные крики.

Вглядываясь вперед, начинаешь различать крошеч­ные фигурки людей. Они сидят среди скал, на высоких склонах. Приближаясь, ты видишь нескольких мужчин и женщин, которые занимаются физически­ми упражнениями. Ты еще никогда не видел подоб­ных движений, и это зрелище зачаровывает. Не они ли издавали пронзительные крики, которые так тебя напугали?

Внезапно ты замечаешь его. Он сидит чуть поодаль и словно ждет тебя. Он давно наблюдал за твоим при­ближением. Этот странного вида человек приветству­ет тебя открытой, искренней улыбкой. Его длинные спутанные волосы заплетены и уложены вокруг го­ловы витками, наподобие большого гнезда. Остатки его монашеской рясы выбелены солнцем и тщатель­но заштопаны. Он встает легко и изящно и идет к тебе медленно и как будто немного высокомерно. Ты ро­беешь чуть больше, чем ожидал, хотя и чувствуешь, что ничего плохого не будет. У молодого человека, который уже перед тобой, замечательное присутствие. Несмотря на довольно странную наружность, он выг­лядит свежим и бодрым, спокойным и проницатель­ным. Он как будто вбирает в себя каждую деталь, которая хоть что-то говорит о тебе, но без всякой настороженности или подозрительности. Он замеча­ет каждое твое движение, каждую интонацию голоса. Ты чувствуешь, что от такого человека ничего не ук­роется. «Может быть, это гомчен?» — думаешь ты. Но нет. Он смеется над твоим предположением, но мяг­ко и доброжелательно, чтобы не смутить тебя. Он объясняет, что гомченма (ибо их лама — женщина) ожидает тебя вот уже несколько недель. Он пригла­шает тебя следовать за ним в его пещеру, где ты смо­жешь отдохнуть.

Другим ученикам в той или иной степени присущи тс же самые качества. Они часто смеются, иногда не­привычно громко. Абсолютно все может вызвать у них смех; луч солнца, прорвавшийся через облака, внезап­но вставший столбиком сурок, блеяние козы. Такое чувство юмора несколько сбивает с толку, но оно за­разительно. Оно умиротворяет. Ученики занимаются практиками и работают: одни добывают пищу, другие приносят воду, третьи готовят еду. Они внимательны ко всему, что делают, и часто повторяют особые закли­нания, способствующие состоянию пробужденности. Некоторые ученики пребывают в затворничестве, по­этому кто-нибудь приносит им пищу. Другие возвра­щаются из путешествий по горам, где они собирают лечебные травы. Некоторые собираются посетить осо­бые места, обладающие мощным воздействием, чтобы там заниматься практикой. Другие готовятся к затвор­ничеству. В их глазах какая-то особенная ясность, а в прямом, немигающем взгляде не чувствуется никако­го напряжения. Ты задаешь вопросы, но многие из них остаются без ответа. Тебе объясняют, что многое про­яснится после встречи с гомченмой. Ты никогда еще не встречался с подобными людьми, и, похоже, здесь твои обычные реакции не имеют никакого смысла. Ты пытаешься представить, какая она, гомченма, если ее ученики столь необычны — столь проницательны, не­посредственны и беззаботны.

Наконец долгожданный день наступает и ты дол­жен предстать перед ламой. Какая же она? Ламы мо­гут быть мягкими, строгими, раздражительными или вспыльчивыми. Они бывают веселыми, суховатыми, непроницаемыми, бесстрастными или отстраненными.

Они могут любить красивую одежду, или одеваться очень просто, или носить лохмотья. Ты все время ду­маешь о гомченме — ведь ты ничего не смог узнать о ней от ее учеников.

Когда наконец ты встречаешься с ламой, то пони­маешь, что ее наружность выхолит за рамки большин­ства описаний человеческой внешности, и все же мно­гие из них как-то объединяются в ней в цельный, но ускользающий от определения образ.

Гомченма кажется совсем юной, однако внешность может быть обманчивой. Ты понимаешь, что не в со­стоянии даже приблизительно определить ее возраст. На ней неокрашенная домотканая юбка нагмы и без­рукавка из овечьей шерсти. Через грудь перекинут гом-таг¹ — сшитый из полос синего, красного и белого цвета. В длинных распущенных волосах про­свечивают серьги из ракушек, на шее — длинная зо­лотая цепь, на которой висит «девятиглазый» камень зи¹, но во всем остальном она выглядит чрезвычайно просто.

¹ Пояс для медитации, которую используют в практике дзогчен лонгдэ; обычно сшит из трех полос, окрашенных в цвета йоги — синий, красный и белый.

¹ На камнях зи, которые находят только в Тибете, есть «водные глаза» — круги, составляющие узоры вместе с ли­ниями. Зи имеют естественное происхождение, окутанное легендами. По существу это археологические находки, сде­ланные в Тибете и Гималаях. В настоящее время их считают агатами, а метки на них, согласно общепринятому представ­лению, сделаны какой-то отбеливающей пастой и закрепле­ны нагреванием.

 

В ее пещере ты видишь маленького ребенка, и от его взгляда тебе становится несколько не по себе. По внешнему виду ты никак не можешь понять, кто это — мальчик или девочка. Это сын гомченмы, и он сидит на большой тигровой шкуре¹. Изучив тебя, он воз­вращается к какой-то игре с разноцветными ка­мешками.

Мальчик раскладывает камешки по кучкам и дела­ет это так серьезно, что ты невольно задумываешься: может, это какая-то форма гадания мо! Ты не знаешь, что сказать гомченме, но она встречает тебя добро­желательной улыбкой. Ты готов упасть перед ней ниц, как положено при приветствии лам, но она останав­ливает тебя жестом. Она внимательно смотрит на тебя и молчит — долго-долго. А потом заливается смехом. Кажется, она уже знает о тебе все... Неужели она так проницательна? Или ей рассказали что-то ученики? Так или иначе, ты чувствуешь, что сейчас не время для расспросов. Гомченма дает указания — надо при­знать, весьма для тебя неожиданные: «Завтра ступай в пещеру, что находится под скалой, напоминающей клюв стервятника. Сиди там от рассвета до заката без единой мысли. Можешь пользоваться любыми изве­стными тебе методами, чтобы очистить от мыслей свой ум. Вечером вернешься ко мне и расскажешь, что пережил». И гомченма снова улыбается. Похоже, эта улыбка — знак, что пора уходить.

¹ Тигровые шкуры применяются в практиках, связанных с визуализацией гневных божеств, в первую очередь — Дордже Дролло и Цогьял Дролло.

 

Пока ты стоял перед ламой в пещере, время тянулось так медленно, будто прошло много часов. Но на самом деле псе длилось не дольше минуты. Ты снова в растеряннос­ти. Наверное, это самая странная встреча за всю твою жизнь.

Тебе хочется обсудить с учениками гомченмы полу­ченные указания, но ученики твердо убеждены: все, что произошло между тобой и ламой — Кхандро Ринпоче, так ее, оказывается, зовут, — глубоко личное дело. Они и слышать ничего не хотят о вашей встрече. Впрочем, они подтверждают, что Кхандро Ринпоче, по-видимому, приняла тебя в ученики. Кажется, они это­му рады, но все равно не собираются ничего расска­зывать, сколько бы ты ни уверял, что у тебя много вопросов. Ничего подобного ты прежде и представить себе не мог— все это так неожиданно! Тебя это не­много огорчает, но любопытство берет верх над доса­дой. В конце концов, раз уж ты принят в ученики, то теперь может случиться все что угодно. Такие ламы, как Кхандро Ринпоче, могут пользоваться в обучении крайне нетрадиционными методами, а тебе даже не с чем сравнивать.

На следующее утро ты отправляешься в указанную пещеру и садишься в позу медитации. Устраиваешься поудобнее и начинаешь ждать, когда же угомонятся мысли. Кажется, что это произойдет само собой — надо только просидеть достаточно долго. Ничего подобно­го! Поток мыслей не прерывается ни на мгновение. Прежде, когда ты пел мантры и совершал визуализа­ции, мысли особенно не донимали. Но сейчас никак не удается погрузиться в состояние безмятежной ти­шины. Мысли так и толпятся в голове. И мало-помалу тебя охватывает ужас: что, если не удастся выполнить задание Кхандро Ринпоче?! Стараешься силой вытес­нить мысли из сознания. Напрягаешься. Но сама по­пытка избавиться от мыслей обращается в очередную мысль! «Убирайтесь!* — кричишь ты и хлопаешь в ла­доши, словно отгоняя демонов, но слова лишь отда­ются эхом под сводами пещеры, вторя отголоскам мыслей в потоке сознания. Ты мотаешь головой. За­держиваешь дыхание. Опять мотаешь головой. Ниче­го не помогает. Желание уничтожить все помышления заполняет ум, но изгнать саму эту мысль ты уже и не надеешься. Похоже, ты столкнулся с неразрешимым парадоксом.

Сгущаются сумерки, и наконец наступает вечер. Ты уходишь из пещеры в полном унынии и. взбираясь вверх по тропе, тяжело переживаешь свою неудачу. Страшно даже представить, что скажет Кхандро Рин­поче о твоей жалкой попытке вступить на путь тогде-на¹. А вдруг она прогонит тебя, как непригодного для обучения, или, чего доброго, пошлет собирать навоз яков?! Но Кхандро Ринпоче встречает тебя смехом. Она от души веселится, когда ты рассказываешь, как все­ми правдами и неправдами пытался очистить ум от мыслей. И сына ее все это тоже забавляет. «Отлично! Замечательно! — Кхандро Ринпоче доброжелательно смотрит на тебя, — Ты хорошо постарался. И все сде­лал правильно!

¹ Тогдены — это последователи практики йоги — нагпханг, странствующие или живущие в пещерах. Их легко узнать по характерной прическе— сплетенным волосам, уложенным тюрбаном на голове.

 

Завтра иди в пещеру снова и сиди там от рассвета до заката, но на этот раз — думай. Думай целый день. Можешь думать о чем угодно — главное, чтобы мысли текли одна за другой без перерыва». Конечно же, ты очень доволен — хотя понятия не имеешь, почему она тебя похвалила. Ты покидаешь Кхандро Ринпоче, говоря себе: «Ну, это-то несложно. С этим-то я управлюсь... особенно если сравнить с тем, что творилось сегодня! Да я всегда о чем-нибудь ду­маю, почти постоянно, и притом совершенно есте­ственно, без малейших усилий!*

Итак, на следующий день ты снова приходишь в пещеру, почти не сомневаясь, что новое задание тебе по плечу. Но через какое-то время ты понимаешь, что выполнить его будет ничуть не легче, чем вчерашнее. Все идет не так, как ты рассчитывал. Для начала ты намечаешь себе несколько приятных предметов для размышления и принимаешься думать о них. Стро­ишь всякие предположения и пытаешься обдумывать их шаг за шагом, но довольно скоро теряешь к этому вкус. Воображение увядает, тебе становится скучно. Куда же подевалась твоя обычная привычка размыш­лять? До сих пор тебе нравилось мысленно блуждать от предмета к предмету, но сейчас удовольствие, ко­торое ты прежде получал от этого, почему-то кажется пустым и безвкусным. До сих пор ты был не прочь помечтать о том о сем, но сейчас и это невозможно: мысли рвутся, образы распадаются. То, во что ты раньше вкладывал так много интеллектуальных уси­лий, внезапно перестало тебя занимать. Ты стараешь­ся вдохнуть в эти отбившиеся от рук идеи новую жизнь, но все без толку. О чем бы ты ни пытался думать, все оказывается бессмысленным. Когда ты видишь, что не можешь надолго сосредоточиться даже на самых важных сторонах своей жизни, тебе стано­вится не по себе. Ты в отчаянии копаешься в своей памяти — вдруг отыщется какая-нибудь новая тема? Пытаешься взглянуть на старые идеи под новым уг­лом — но и это ничего не дает. Пожалуй, ты предпо­чел бы сейчас побродить по горам, полюбоваться местными красотами. На прогулке думалось бы го­раздо легче. Но Кхандро Ринпоче велела сидеть в пещере... Здесь, конечно, уютно, но не хватает роман­тики той горной деревушки, которую ты покинул несколько недель назад. А ведь ты мечтал о новых впечатлениях, о новой жизни на пути йоги... Что же остается? Может, переключиться на сексуальные фан­тазии? Они всегда давали такую богатую пищу уму... Но и тут воображение тебя подводит: перед мыслен­ным взором не возникает ни одного сколь-нибудь увлекательного или волнующего образа. Всякая по­пытка хоть чем-то развлечься мгновенно оборачива­ется вялой скукой, удушающей любую мысль.

И в конце концов ты понимаешь, что избегнуть перерывов между мыслями уже невозможно. До вече­ра еще далеко, а ум все чаше и чаще впадает в оцепе­нение, и периоды этой пустоты тянутся все дольше. Опять ничего не получилось! Ты не в состоянии де­лать даже то, что до сих пор удавалось с такой легко­стью, — теперь уже нет сомнений, что Кхандро Рин­поче прогонит тебя прочь.

Но, слушая повесть твоих злоключений, она только кивает и улыбается, а потом снова заливается смехом. «Отлично! Замечательно! — поздравляет она тебя. — Те­перь ты знаешь, как практиковать наилучшим образом!»

Ты в полном замешательстве. «Что бы это значило? Я только запутался еще больше! Ничего не понимаю!» Может быть, Кхандро Ринпоче просто испытывает тебя, поручая невыполнимые задания? Нет, ничего подобно­го! Она дала точные и действительно ценные наставле­ния. Ты усвоил самый важный урок— и выучил его наилучшим образом. Теперь ты его никогда не забудешь. Внутренний голос подсказывает, что тут скрыт какой-то подвох. И внезапно вся ситуация начинает казаться немного забавной. Кхандро Ринпоче смеется — и ты тоже не можешь удержаться от смеха. Вы оба смеетесь... Но Кхандро Ринпоче снова становится серьезной и в нескольких фразах четко объясняет, чему ты научился.

Тем, кто привык к западным методам обучения, конец этой истории может показаться странным, но в той системе наставлений, которой пользуются тибет­ские ламы, задача Учителя зачастую заключается в том, чтобы собрать опыт ученика воедино. Все компонен­ты, необходимые для понимания, уже есть — их надо лишь сложить в единую картину. По существу мы уже все знаем — только не осознаём этого. Ученик в этой истории не осознаёт, почему гомченма смеется и хва­лит его за то, что кажется ему ошибками и неудачами. Он не понимает, чему же, собственно говоря, можно научиться на этом опыте.

Подчас, если нужные события происходят с вами в нужном месте и в нужное время при участии подходя­щего человека, несколько слов могут преобразить всю жизнь. И это — самый эффективный метод обучения: лучше просто не бывает. Поручая ученику вышеопи­санные задания, Кхандро Ринпоче позволяет ему получить необходимый опыт, без которого он не поймет то, что она собирается рассказать ему о ши-не. И ког­да ученик наконец воскликнет: «А я и не знал, что все это знаю! До чего же просто!» — это будет поистине важный и незабываемый миг,

Понять что-либо по-настоящему, в самом полном смысле этого слова, можно лишь при благоприятных обстоятельствах. Когда они есть, то всего лишь не­сколькими словами можно свести воедино все, что прежде казалось разрозненными обрывками информа­ции. То, что поначалу представляется путаницей, — на самом деле не что иное, как основа для прекрасного понимания. Ученик внезапно понимает, что можно учиться, даже не осознавая этого. Работать с ламой — значит приобретать бесценный опыт, и мы надеемся, что эта книга побудит вас отправиться на поиски та­кого учителя.

Но вернемся к нашей истории. Кхандро Ринпоче открыла своему ученику несколько важнейших истин о природе ума:

 

• Ум невозможно ник чему принудить.

• Любая попытка прогнать мысли влечет за собой новые и новые мысли.

• Любая попытка поддержать непрерывное тече­ние мыслей влечет за собой остановку мысли­тельного потока.

Когда Кхандро Ринпоче сказала ученику: «Отлич­но! Замечательно! Теперь ты знаешь, как практиковать наилучшим образом!» — она имела в виду, что ученик убедился, сколь бессмысленны все попытки принудить ум к послушанию.

• Практиковать наилучшим образом — значит дей­ствовать без принуждения.

• Когда мы пытаемся изгнать мысли силой — ум протестует,

• Когда мы силой пытаемся заставить ум непре­рывно размышлять — ум протестует.

 

Вот почему в практике ши-не мы отпускаем и по­зволяем происходить. Мы не пытаемся стимулировать мысли, но и не препятствуем их течению. Мы обраща­емся с процессом мышления бережно и осторожно. Мысли приходят и уходят сами, но мы ни во что не вмешиваемся. Если мысль возникает— пусть BOJHH-кает; если мысль исчезает — пусть исчезает. Если мыс­ли есть —• пусть они будут. Ничего не надо прибавлять к ним, не надо пытаться продлить их. Если мысли уходят— пусть уходят, не надо их удерживать. Надо обращаться с ними как с желанными, но случайными гостями, которые не задержатся у вас надолго. Или как с огнем, который уже сослужил свою службу: его не нужно гасить, достаточно перестать подкладывать топ­ливо. Прекратив подпитывать мысли активной вовле­ченностью, мы унимаем их и входим в спокойное, безмятежное состояние.

Упражнения, описанные в этой главе, не могут срав­ниться по продолжительности с заданиями, которые ученик Кхандро Ринпоче должен был выполнять с утра до ночи. Воссоздать обстановку, соответствующую подобным методам обучения, невозможно, так что мы не станем и пытаться. Но даже небольшой опыт рабо­ты с этими упражнениями откроет вам нечто важное. Попытавшись воздействовать на мысли силой, вы не­пременно поймете, что для освобождения от привязанности к процессу мышления метод принуждения не годится.

Здесь будет уместно вспомнить тибетскую поговор­ку: «Нет медитации. Есть привыкание к ней». Когда говорится, что «медитации нет», подразумевается, что медитация — это не метод действии. Это — метод без­действия. Медитирующий не включается ни в какую деятельность. Он ни к чему себя не побуждает, ниче) о себе не навязывает, ничего не добавляет и не усложня­ет. Он просто остается как есть. Просто пребывает в бесцельном наблюдении.

Когда же говорится о приобщении к медитации, имеется в виду практика, в которой человек просто привыкает быть. Он приспосабливается к неопреде­лимому существованию как таковому. Мы «не привык­ли» быть просветленными, а медитация как раз и по­зволяет войти в это состояние. Мы привыкаем отстра­няться от глубоко укоренившейся в нас привязанности к мышлению, привыкаем существовать отстранение, вне всяких соотнесений и ориентиров¹.

Подход, который мы используем в этой книге, во многом схоже методом Кхандро Ринпоче: сначала мы даем практические указания, а потом разъясняем, что к чему.

¹ Если вы уже имеете некоторый опыт практики ши-не, шаматхи, випашьяны или дзадзэн и хотите узнать, что озна­чает «отстраненное существование*, можно обратиться к главе 7. Однако мы рекомендуем все же не пропускать этот вводный материал: не исключено, что благодаря применен­ному здесь подходу вы найдете нечто новое.

 

В результате читатель с самого начала приоб­ретает некоторый опыт и, дойдя до объяснений, сразу усмотрит в тех или иных теоретических указаниях практический смысл. Поэтому мы начнем с основных техник ши-не. Различные методы ши-не восходят к различным системам буддизма. Метод ши-не, излага­емый R данной книге, как уже говорилось, связан с нендро четырех йог, с предварительными практиками дзогчена семдэ — раздела, посвященного природе Ума. Даже если у вас уже есть какой-то опыт, прежде всего постарайтесь тщательно освоить вес описанные здесь упражнении.

Самое главное — понять на личном опыте: нет ме­дитации, но есть привыкание к ней.

Глава 3

ПРИСУТСТВИЕ И ОСОЗНАНИЕ

 

Вступая в область четырех йог, мы сталкиваемся лицом к лицу с движущими силами нашего собствен­ного существа в чистом виде. Это опыт восприятия безграничного пространства и упорядоченности — опыт, далеко не всегда комфортный. Одна из задач в последовательной практике ши-не — работать с непри­ятными чувствами. Практикующий открывает в себе такие проявления, которые ему не очень-то нравятся. Но если нам удастся расслабиться и какое-то время пребывать в безмолвном сидении как таковом, то мало-помалу в нас зародится и начнет развиваться терпи­мость к нашему положению — положению представи­теля человеческого рода. Вообще говоря, любое дей­ствие и понимание возможны лишь при условии, что мы принимаем самих себя такими, каковы мы есть. И ши-не не исключение из этого правила.

Это и есть отправная точка. Сидя в безмолвии, мы постигаем только одно, а именно — что мы существу­ем в этот момент времени. А все остальное — лишь некий груз понятий, который мы «решили* нести на себе. Просидев достаточно долго, мы осознаем: «Вот это — в данный момент — и есть то, чем я являюсь». И в этом осознании не будет ничего ужасного. Не надо опасаться какого-то сокрушительного разочаро­вания. Мы просто-напросто откажемся от круглосу­точного цирка, за который платим отчуждением от себя самого. Пронаблюдав от начала до конца весь репертуар уловок, к которым мы прибегаем, чтобы спрятаться от самих себя, мы увидим, что никаких причин для огорчений просто не осталось. Единствен­ная проблема — в том. что произойдет это не так быстро, как хотелось бы.

На то, чтобы воспринять себя таким, каков ты есть, могут уйти дни, недели, месяцы, а то и годы. Способ­ности к реализации у людей развиты по-разному, и каждого подстерегают свои особые препятствия. У каждого за плечами своя история. Проживая во вре­мя безмолвного сидения разнообразные неприятные чувства, о существовании которых мы прежде и не по­дозревали, мы приобретаем запас опыта, который при­даст нам прочность и заземленность. Под «прочнос­тью и заземленностью» подразумевается отнюдь не апатичная тяжесть, отличающая людей ограниченных и неразвитых.

Прочным и заземленным можно быть и по отноше­нию к своему воображению — обращаясь с ним прак­тично и подыскивая способы воплотить в жизнь свои творческие импульсы. Чтобы быть настоящим худож­ником, надо на самом деле что-то создавать и нахо­дить форму, в которой может воплотиться игра наше­го воображения, даже если это очень трудно и прихо­дится работать на пределе возможностей.

Итак, первое достижение на пути ши-не — суметь признать вес многообразие своих реакций на существо­вание. Практика ши-не — это, в первую очередь, при­выкание к факту нашего существования. Мы — здесь, и с этим фактом связана некая структура. Структура эта полна и по-своему совершенна: она включает в себя наслаждение и боль, надежду и страх, приобретения и потери, встречи и расставания, гордость и унижение, Ши-не дает нам неопровержимое свидетельство того, что структура эта существует. В «одиночной камере ши­не* все иллюзии и фантазии умирают с голоду — про­сто потому, что вы перестаете подкармливать их энер­гией своей вовлеченности¹.

Воображение предполагает пустоту восприятия. Живопись предполагает пустоту плоскостей, скульп­тура — пустоту пространства, музыка — пустоту вре­мени, литература — пустоту, незаполненность замыс­ла. Чтобы обнаружить для себя искусство свободы, чтобы открыть свой творческий потенциал, мы долж­ны полагаться на опыт изначально присущей нам живой пустоты— безначального основания того, что мы есть.

Практика ши-не — это метод подхода к чистому холсту Ума и одновременно врата, ведущие к искусст­ву свободы. Посредством ши-не мы освобождаемся от воображения и фантазирования: такова сущность этой практики.

¹ Из этого вовсе не следует, что художественное творче­ство несовместимо с практикой ши-не.

 

Мы решительно отказываемся от попыток управлять чем бы то ни было — и, в свою очередь, освобождаемся от каких бы то ни было влияний. Этап работы с воображением и визуализацией наступит позже, когда мы как следует освоимся с осознанием обширности бытия¹.

Повторим еще раз: опыт ши-не может быть непри­ятным. Сидение в соответствии с наставлениями четы­рех Йог позволяет осознать наше четко определенное положение во времени и пространстве. Возможно, мы предпочли бы избежать этого: кому понравится ощу­щать на личном опыте обнаженность и уязвимость сво­его бытия?! Мы сознаём, что в каком-то смысле огра­ничили свои возможности. Мы сознаём, что. практи­куя ши-не, мы находимся там, где мы есть: именно в той точке, где мы сидим. Мы сознаём, что это будет продолжаться до тех пор, пока мы не прервем упражне­ние. Мир нашей деятельности застыл. В коридоре вре­мени, которым мы шли до сих пор. от этого периода сидения не останется следов нашей вовлеченности. Только что нам показывали фильм — эпическую кар­тину или триллер, комедию или мелодраму. И вдруг на экране замер один-единственный кадр — образ нашего «я», сидящего в комнате и пытающегося существовать. Никакое движение больше не отвлекает нас от этого образа, одновременно и конкретного, и аморфного. Каждая частичка нашего «я» — одновременно и здесь, и не здесь. Это может изрядно смутить того, кто до сих пор никогда не ощущал собственной иллюзорности.

 

' Визуализация — это практика внутреннего созерцания, в холе которой мы отождествляем себя с символическим объектом медитации.

 

Избегая ши-не, мы избегаем встречи с самими со­бой. Но следует понимать, что мучительные моменты разочарования, возникающие самопроизвольно под влиянием определенных обстоятельств, существуют независимо от того, признаём мы их или нет. Если мы начинаем практиковать ши-не, то начинаем сами про­живать свою жизнь. Если же мы не практикуем ши­не, то наша жизнь по-прежнему «проживает нас». В ка­ком-то смысле ши-не — это миг, когда открывается затвор объектива. Свет падает на пленку — и мы полу­чаем фотоснимок данного мгновения. Это снимок нас самих, каковы мы в этот миг— «миг вне времени». Может быть, он нам понравится. Может быть — нет. А может, оставит нас равнодушными. Но как бы то ни было, таковы мы и есть — и совершенно не важно, как мы к этому отнесемся.

Практикуя ши-не, мы чувствуем себя ограниченной, но при этом не ограниченной пространственно точ­кой во времени. Можно попытаться уничтожить эту точку во времени, возвращаясь мыслями в прошлое или представляя себе возможные события будущего. Можно попытаться уничтожить се, погрузившись в глубокий сон. Но с таким же успехом можно сидеть и быть тем, что мы есть в данный момент.

В сравнении с популярными ныне идеями «пози­тивной осмысленности бытия» перспектива ши-не может показаться удручающе мрачной. Но в действи­тельности именно ши-не открывает перед нами смысл нашей принадлежности к человеческому роду. В про­стом присутствии смысла куда больше, чем в наивных провозглашениях полноты бытия, якобы призванных вселить в нас надежду. Учение всех направлений буддизма начинается с утверждения о безнадежности дуализма. И осознать безнадежность всех наших уловок невозможно, если мы не переживем потрясение, которое сокрушит в нас сами понятия надежды и страха.

ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ

Вопрос: Прошу прощения за этот вопрос, но мне хоте­лось бы получить разъяснении насчет избавления от фантазий. По-моему, фантазировать бывает в каком-то смысле забавно... и