Иператорский дворец Токио, Япония

 

Почему эта ночь отличается от всех остальных?

Это был вопрос из другого времени, другого места. Живущий в одном из редких фотографических воспоминаний Яэль. Сцена была окрашена в черно-белый: темная ночь гетто, отраженная светом от огрызков свечей, которые зажгла ее мать. Это была Пасха, последняя для Яэль. (Поезд пришел той осенью.) Мрачные лица окружили стол, вкушая скудную еду. Все было неправильно, но они все равно сидели. Заполняли ночь историями об исходе евреев из Египта и свободе.

Яэль была самой маленькой за столом, и право рассказать Ма Ништана принадлежало ей. Его первыми словами были: Почему эта ночь отличается от всех остальных?

Это был вопрос из другого времени, другого места, но он восстал в Яэль сейчас, в то время как она стояла у входа в бальный зал. Он был встречен ответом от целостности ее самой.

Сегодня у дверей Гитлера смерть. И я ее несу. Я всегда ее несла.

Яэль чуть не задохнулась, когда ведущий объявил об их прибытии:

- Представляю победителя десятого тура Аксис, Луку Вортана Лоу, и его пару, мисс Адель Валери Вулф.

Лука протянул ей левую руку, как какой-то утерянный джентльменский дух из класса юнкеров Пруссии. Он даже был на него похож: гладкий подбородок, волосы уложены назад, униформа накрахмалена. На нем была собственная куртка, но даже ее подлатали: выглаженная и промасленная настолько, что трещины были едва заметны. Кожа его рука была мягкой, как сливочное масло, подумала Яэль, когда обхватила пальцами внутреннюю часть его локтя и вступила в зал.

Быстрый осмотр территории показал Яэль, что ее цель еще не прибыла. Мир вокруг них умирает, но бальный зал Императорского дворца в Токио был очень даже оживлен, окутанный цветом, музыкой и смехом. Его потолки цвели, как лучший из садов, каждая золотая плитка была изрисована разными растениями. Красные камелии, лилии с лепестками, как огненное пламя, ветви фиолетового вереска, розовые пионы, звездочки эдельвейса. Бриллиантовые люстры освещали под собой толпу униформ и шелковых кимоно.

Император Хирохито и императрица Нагако первыми их поприветствовали высочайшими почестями и улыбками. Встреча была короткой, лишь отражающей долг высокопоставленных хозяев.

Как только Яэль и Лука покинули императора с женой, гонщики были окружены человечеством (точнее, подправленной его версией). Лишь лучшие из черт и генов. В основном это были военные. Мужчины, чьи имена были прикреплены, как поздняя мысль, в конце длинных военных званий. Их свастики танцевали вокруг пары, в то время как они пожимали руку Луки и восхищенно кивали на Железные Кресты вокруг его шеи. (Х на Х. Перечеркивали сами себя.)

Для людей, которые совершили столько страшных вещей, их разговоры были такими же земными, как грязь. ("Погода тут просто чудо, не правда ли?", "Итак, победитель Лоу, какие планы на будущее?", "Вы никогда не бывали на озере Цель летом? Обязательно съездите в этом году!) Это облегчало Яэль задачу приглушить их голоса и следить за прибытием новых гостей. Ее сердце выдавало дробь ударов каждый раз, когда ведущий объявлял новое имя. Тут были пары из высшего общество Токио и японские генералы. Были организаторы тура и еще военных.

Но его не было.

Комната становилась все более многолюдной. Яэль замечала каждый объектив камеры. (Всего их было шесть, они установлены в форме звезды для обхвата всей комнаты, а значит они снимут каждую секунду бала, с каждого угла комнаты.) Необходимо рассчитать время точным образом, чтобы вид был максимально хорошим со всех камер, но в то же время ближе всего к выходу. У двери или даже у окна. Было два главных выхода (один в южном крыле, другой в западном), но там скопятся большинство охранников. Оконный ряд на восточной стороне зала был ее лучшим решением.

- Выглядишь так, будто сейчас сбежишь, - Лука наклонился поближе и прошептал эти слова ей на ухо. - Неужели я такой плохой кавалер?

Она вдруг заметила в рое вокруг них паузу. Переговоры генералов стихли.

Лука не заметил. Он говорил сам с собой через нее.

- Не буду врать. Я чувствую себя так же. Не совсем комфортное для меня местечко, - он потянул воротник своей униформы. Кресты тяжело свисали по бокам от его шеи. - Господи, как хочется покурить.

Ведущий молчал уже минуту. Яэль заметила, что входные двери зала закрыты, что означало, что что-то, кто-то за ними готовилось.

Это оно. Она чувствовала своими костями, все бурлило, как лава.

Она чувствовала его. С другой стороны. Его присутствие было таким сильным, что оно опережало тело, входя в комнату раньше хозяина. Большая часть толпы замолчала. Все смотрели на дверь, в ожидании...

- Буду премного благодарен, если позволишь моей руке пережить этот вечер, - прошипел Лука, и Яэль осознала, что буквально повисла на его локте, глубоко впившись в него ногтями.

Когда Яэль отпустила, она не знала, куда деть руки. Они чесались, чесались, просились оружия, но еще не время. Поэтому она перекрестила пальцы, все еще впиваясь ногтями в кожу.

- Кажется, тебе тоже не помешает подымить, - пробубнил Лука.

- Никакого дыма, - сказала Яэль. - Больше никакого дыма.

Комната была настолько тихой, настолько готовой, что она услышала вздох, который совершил ведущий, прежде чем произнести свои слова:

- Представляю вам Фюрера Третьего Рейха, Адольфа Гитлера.

Двери открылись.

Он был настолько окружен эссесовцами, что сначала Яэль едва могла разглядеть его. Охрана окружала Фюрера, как карантин. Стена черных униформ и оружий, защищающая его от отравленного населения. Но кольцо расширилось, и Адольф Гитлер вступил в комнату.

И вот он стоял. Не черно-белый. Не бестелесный голос. Не лицо на плакате. А сам человек. Монстр во плоти.

Большинство людей аплодировали его приходу. Ногти Яэль лишь впились глубже. Фюрер подошел прямо к ним.

Он был небольшим человеком. На самом деле Яэль возвышалась на пару сантиметров в теле Адель Вулф. Их глаза были почти на одном уровне, соединяясь, когда Яэль на него посмотрела. Его ирисы были голубыми. Оттенок неба нацарапанный на голой и мертвой душе. Цвет вен прямо под кожей, готовых для инъекции. Сквозь них текла похожая кровь, и она искрилась красными, красными словами.

Остальная часть его казалось скучноватой по сравнению. Во время своих интервью Фюрер весь горел. Но здесь, перед ней, под золотистым отблесков потолка бального зала, он казался выцветшим. Камеры Рейхссендера столько всего не показывали. В его усах виднелись серебряные волоски, они же покрывали его голову. Нити, приходящие с возрастом, окружали и плелись вокруг его глаз.

Он уже был старым человеком: шестьдесят шесть. Он прожил настолько дольше, чем многие другие. Живот Яэль бурчал. Ее кости изливали кислоту, как испорченная батарея.

- Еще раз мои поздравления, победитель Лоу, - сказал Фюрер, как только остановился, держа дистанцию и охрану между ними. - Двойной Крест - немалое достижение. Вы прекрасный представитель арийского идеала. Сильный, находчивый, хитрый. Новому Порядку нужны такие люди, как вы, в качестве лидеров для нового поколения.

Голова Луки опустилась таким образом, что это можно было расценивать за кивок. Его кресты ударились друг о друга, а затем в его грудь.

- Участвовать в гонке - мой долг, майн Фюрер.

Глубже, глубже впивались ногти Яэль.

- Возможно, вашим следующим долгом станет Канцелярия. Как только вы вернетесь в Германию, я поручу своим людям связаться с вами насчет должности.

В этот раз Лука не кивнул. Он даже не улыбнулся.

- Да, майн Фюрер.

Адольф Гитлер также не улыбнулся в ответ. Пока он не повернулся к Яэль, на его губах не прослеживалась и тень эмоции.

- Победительница Вулф. Я очень рад, что вы с нами. Надеюсь видеть вас почаще этим вечером, - его слова не были красными или жесткими, когда он говорил с ней. Он казался вежливым, даже дружелюбным, даже больше, чем дружелюбным.

Она красивая блондинка. Она услышала голос Влада, бубнящего над кружкой горячего чая. Его типаж.

Яэль понадобились навыки всех ее тренировок, чтобы не убить его прямо здесь. (Она и об этом думала. Но это будет непрактично, вокруг них слишком много людей, закрывающих вид камер.) Вместо этого она совершила невозможное: улыбнулась и захлопала своими бледными, бледными ресницами, как делают школьницы, поймав взгляд своего возлюбленного.

- Для меня честь снова видеть вас, майн Фюрер. Я насладилась вечером и в прошлом году.

Теперь улыбнулся он. Его губы сформировали идеальный изгиб колокольчика, полное проявление эмоций.

- Потанцуете сегодня со мной? - спросил он.

Яэль раскрыла ладонь (ей необходимо было остановиться, иначе она начнет истекать кровью) и ответила:

- С превеликим удовольствием.

Рядом с ней Лука пал жертвой приступа кашля, который искривил его лицо и расцарапал все легкие. Яэль едва ли могла сказать, притворялся он или нет.

- Вы в порядке, победитель Лоу? - забота Фюрера отозвалась плоско. Как будто он читал написанный текст. Его глаза отражали что-то дикое, когда он смотрел на парня.

- Слишком много сигарет, - сказала Яэль.

Лука перестал кашлять. Взгляд, которым он ее одарил, был восхитителен. Произведение искусства, сплетенное яростью и эмоцией: Это-был-наш-общий-секрет, вместе с ад-заледенел, приправленный иди-к-черту и да-пошла-его-арийская-мораль-куда-подальше-плевать-я-на-нее-хотел.

Это научит его не жульничать.

На лице Фюрера выразилось отвращение.

- Порок менее успешных гонщиков, созданный, чтобы повредить идеальным телам арийцев. Я надеюсь, вы не увлекаетесь курением, победительница Вулф.

Яэль смотрела прямо в эти ведьмовские глаза и думала, видел ли он когда-либо это. Черноту, изливающуюся из труб лагерей смерти, как кишки. Никогда не заканчивающаяся рвота.

- Я нахожу сигареты отвратительными, - сказала она ему с улыбкой (хотя все ее внутренности чувствовали себя утонувшими и четвертованными.)

Вечер продолжался, перетекая в закуски и коктейли, тосты, поэтично восхваляющие силу победителя Лоу, формальный ужин в прилегающей комнате с прилегающими камерами. Лука сохранял кислое выражение лица на протяжении всех этих церемоний. Фюрер держал охрану близко. А черная кислота в костях Яэль продолжала вскипать, восставать.

А затем, наконец, танцы.

Первый танец принадлежал победителю. Руки Луки крепко сжались вокруг нее, когда он повел ее на танцпол. Яэль схватила края левого рукава, когда поместила руку на плечо Луки (она не хотела, чтобы шелк упал снова, показывая ее свежие повязки). Это был не лучший вальс (он и не мог быть, учитывая ограниченные движения в кимоно). Они больше крутились по полу маленькими, неловкими шажками. Они танцевали более минуты, а затем Лука, наконец, заговорил.

- И когда же свадьба? - в его голосе была слишком злая насмешка. Слишком настоящая. - Меня пригласишь?

Он говорил о ней и Фюрере, поняла Яэль. Как минимум, это означало, что ее флирт приняли за чистую воду.

- Ты ревнуешь, - рассмеялась она.

- Ты действительно так удивлена? - он был серьезнее некуда. Эти львиные умные глаза были мягче, чем она когда-либо могла себе представить. Рука на ее талии была легкой, нежной. - Ты и правда не знаешь?

Яэль знала. И ее поразило, что несмотря на огромную злость и боль в ее груди, этот парень в коричневой куртке все еще мог найти ее тайники души. Проникнуть в них. Заставить чувствовать что-то новое...

—ХВАТИТ—

—ТЫ ЗДЕСЬ НЕ ЗА ЭТИМ—

 

Она снова ускользала. Становилась той, кем никогда не была. Той, которая была небезразлична Луке еще задолго до появления Яэль.

Она попыталась максимально донести это до него. Отвергнуть его (и в том числе себе) легко.

- Лука. Я... я не та, которую ты когда-либо сможешь полюбить.

Но к отрицательному ответу Лука Лоу не привык.

- Я знаю, что ты отказалась от брака и Лебенсборна, но я обещаю, со мной все будет по-другому. Я пытался забыть тебя с прошлого года. Но каждая девушка, которую я встречал была скучной до омерзения. Ты бросаешь мне вызов, Адель. Всегда так было.

Лицо Луки было даже мягче его глаз. Черты, способные довести сотни тысяч немецких дам до обморока, были окутаны таким количеством эмоций, стирающих всю его жесткость.

- Ты неправа, - прошептал он. - Никого другого быть не может.

Черт возьми! Он что... делает ей предложение?

Ей необходимо было прекратить это. Быстро. Пока камеры Рейхссендера не учуяли что-то между ними. Пока от всех в зале не послышатся ох и ах, и малейший шанс ее танца с Фюрером не растворится в воздухе.

- Мы никогда не сможем доверять друг другу, - сказала она.

- Чепуха, - Лука покачал головой. - Мы теперь равны. Помнишь?

Ее нет должно стать сильнее. Оно должно разрушить его надежду. Что-то, к чему Лука больше не вернется. Как минимум на несколько минут.

- Я тебя не люблю, - Яэль не смогла посмотреть на Луку при произнесении этих слов. Вместо этого ее взгляд блуждал по кольцу зрителей. Нашел его. Для него в ее сердце точно не нашлось бы место. - И никогда не полюблю.

Руки Луки стали жесткими, но он продолжил двигаться. Следовать хореографии танца. Он кружил ее вокруг, так что она больше не видела Фюрера. Вместо этого Яэль подняла голову к потолку, изучая кипарисовое дерево, изображенное прямо над ними.

- Ты всегда метила выше, - его голос сорвался. Неподдельная обида. Музыка замедлилась. Шаги остановились. Танец подошел к концу.

С другого конца комнаты Фюрер отошел от своих телохранителей прямо в центр танцпола, чтобы получить тот вальс, который она ему обещала. Он двигался, как боксер, вступающий на ринг, игнорируя зрителей, перекатывая плечами, взгляд на призе.

- Кажется, твои мечты вот-вот воплотятся в реальность, - Лука даже не попытался убрать из голоса горечь. Он отпустил ее. - Я иду покурить.

- Прощай, - слово вырвалось, прежде чем она успела его остановить.

Победитель притворился, что не услышал. Он повернулся к ней спиной и направился к двери. Яэль развернулась и столкнулась лицом к лицу с Фюрером. Его рука охватила ее талию, как мясной крюк. Ток в его глазах разрастался и блестел. Он не совсем улыбался, но его губы под усами были голодными и сжатыми.

Музыка вновь заиграла.

Адольф Гитлер был лучшим танцором, чем Лука Лоу. Хотя его движения были брутальными, более сильными. Казалось, он не обращал внимания на ограничения, предоставляемые кимоно Яэль, и вовсе устраняя их.

Все шесть камер столпились на краю танцпола. Шесть идеальных кадров.

В толпе была маленькая щель, у окна. Мир за ним был темным, свет напротив стекла показал Яэль себя. В миниатюре: ее кружил по залу человек, которого она ненавидела больше всех в мире. Он вел ее все ближе и ближе к этой расщелине в толпе. Ближе и ближе к собственной смерти. Еще несколько шагов.

Ее правая рука была крепка зажата в его, захваченная традиционной стойкой вальса. Ей придется использовать левую.

- Вы невероятная женщина, победительница Вулф, - сказал Фюрер. - Красивы, умны, храбры. Вы один из величайших комплиментов нашей расе.

Она не знала, сколько еще сможет сдерживать жар внутри себя. Ее кровь вскипала и восставала: вверх, вверх, вверх, пока ей не показалось, что она уже просочилась сквозь ее кимоно. Та же краснота, что была изображена на шелке. Та же краснота, что изливалась из каждой вены повсюду. Та же краснота, которую она собиралась вырвать из него.

Но прежде чем Яэль все это сделала, она хотела, чтобы он все узнал. Не просто почему, а кто. Кто, кто, кто. Потому что если она не сможет в этот момент быть собой, то в чем смысл?

Она столько раз забывала, кто она. Больше она не забудет. Никто не забудет. После этого.

Каждая версия ее восстала вместе с кровью. Самая маленькая кукла и еврейская девочка, помеченная буквой Х. Одичавшая карманница и девочка, поедающая пирожки и изучающая математику. Девочка, которая бежала, не оглядываясь. Девочка, которая остановилась и посмотрела. Монстр и Валькирия.

Столько жизней за одним твердым голосом:

- Я Яэль. Я заключенный 121358ΔX. Я твоя смерть.

Левая рука Яэль нырнула за пояс, доставая П38. Она двигалась быстро. Комната, мир, услышал ее, и телохранители уже двигались по направлению к ним.

- Ты была первой... - голос Фюрера перешел хныканье, но глаза поплыли: страх, разъяренный, как акула, учуявшая кровь.

Она не вздохнула. Она не выдохнула. Но она смотрела прямо.

Жизнь и смерть. Сила в ее ладони и волки на ее руке.

 

—УБЕЙ УБЛЮДКА—

Страх вспыхивал громче, громче, громче всего сквозь ирисы Адольфа Гитлера. И в этот момент они начали меняться: голубые, зеленые, золотистые, коричневые, серые, черные... яркость. Яэль видела, как все эти цвета проскочили через его глаза прямо в тот момент, когда она спустила курок. Когда пуля покинула П38, пересекла мост между ними, прорвала его коричневую рубашку, тонкую кожу, сердечную мышцу.

Так рушатся империи. Так гибнут тираны. Как все остальные.

Всего секунду он летел. Крылья смерти оттянули его назад, притягивая тело к земле. Красный цвет пустил корни вокруг пуговиц его рубашки. Глаза смотрели, пустые и невозможно яркие, ничего не видя в золотом потолке над собой.

Адольф Гитлер, Фюрер Третьего Рейха, был мертв.

Но что-то было не так... не только его глаза... серебристость его волос вспенилась, разливаясь по каждому волоску. Даже кожа стала на тон светлее.

Он был мертв, да, но он менялся. И эту перемену она уже видела. В лагере смерти, в казарме номер 7. В тенях улиц Германии. В пятнистых зеркалах.

Ты была первой... не единственной.

Только что умер не Фюрер. Тело у ее ног принадлежало другому. Такому же, как она.

Тому, кого она застрелила и убила.

Секунды Яэль истекли, возвращая ее в настоящее. Телохранители прыгнули на нее со всех сторон. Она должна была бежать или умереть. Внутри нее все еще была ярость, и она использовала ее, чтобы ускорить свои движения. Полная скорость.

Яэль подтянула кимоно и побежала к окну. Стекло было старинным и хрупким, поэтому одного выстрела было достаточно для его разбития. Яэль пролетела сквозь него. Еще больше пуль пролетели сквозь окно, преследуемые яростными выкриками эссесовцев и хаосом эмоций, восстающим в бальном зале.

Сад был плохо освещен, и приходилось нырять в более чем один бассейн темноты. Яэль скинула кимоно, поместила его под одной из немногих ламп и кинулась в противоположном направлении. Ее тело двигалось по инструкции безжалостных тренировок Влада, но ее мысли застряли в одном месте.

Не он. Не он. Я убила не Фюрера, а невинную приманку. Камеры все равно засняли, и сопротивление восстанет, двинется, не зная, что настоящий монстр еще жив... еще крепко сидит на костях этого мира.

Монстр, которого я уколола очень порочно.

Мысль вызывала у Яэль чувство тошноты, когда она достигла кустов, под которыми лежал ее спасительный рюкзак. Она переоделась, сменила лицо, надела ботинки.

Ей необходимо найти телефон, телеграф, что-то, чем можно было донести сообщение до Генрики и Рейниджера, предупредить их...

Но было уже слишком поздно.

Выстрел услышали по всему миру. Фитиль подожгли. И потушить его невозможно.

 

 

ГЛАВА 35

АПРЕЛЯ, 1956

 

Ангел смерти сидел перед телевизором. Его очки скатились на кончик носа. Все вокруг было размыто, но он не поднимал их обратно к глазам.

Смотреть было больше не на что. Он уже все увидел. Счастливая толпа, продуманный ужин, красивая блондинка, вальсирующая с двойником Фюрера, убивающая его.

Доктора Гайера сотряс не вид крови. (Он был хирургом, в конце концов. Он проходил через это каждый день: гадкая, грязная, красная. Кровь была всего лишь кровью.) Нет, его потрясли слова. Они проникли под кожу доктора Гайера, заполонили его непостижимым ужасом.

Я Яэль. Я заключенная 121358ΔX. Я твоя смерть. Вот, что сказала девочка с гневом адского огня. С таким осуждением, которым одаривают лишь боги.

Яэль. Заключенная 121358ΔX. В голове доктора Гайера она существовала под другими именами: Пациент зеро, Потерянная девочка, Глубочайшая тайна.

Она всегда была одной из его любимиц. Сильная, ее было тяжело сломить и еще тяжелее заставить желать смерти. Это качество он никогда не мог охарактеризовать, пока не увидел собственными глазами. Железная воля, железная душа. Редко он видел такое в глазах, сотнями выливающихся из вагонов. Еще реже у детей, которых он отбирал.

Пациент Зеро быстро привлекла его внимание с коробки из-под яблок, несмотря на реку рваного человечества, грозящего потопить ее своей мощью. Как и многие другие дети, она прицепилась к краю маминого пальто. В ее глазах также был страз, но это был не тот животный ужас, который ослеплял всех остальных. Нет, он был расчетливый, раздевающий, показывающий железо внутри.

Как только девочка посмотрела на него (и продолжила смотреть, сквозь страх и боль и вопли людей вокруг), Гайер знал, что ее он мог растопить. Она могла пережить его ковку.

Он был прав. Она была началом всего, его первым настоящим успехом. Пока она не сбежала, доктор Гайер не понимал, на что он в действительности наткнулся: камуфляж, бесконечный потенциал. Сам побег он быстро прикрыл, уволив медсестру (она никогда ему не нравилась) и приказав отравить всех в седьмой казарме газом. (Он сказал Вогту, что казарма была инфицирована блохами, что было не совсем ложью.) Он поставил штамп "Погибла" на файле под номером 121358ΔX и спрятал его подальше. Когда Химмлер спросил о ней месяцы спустя, он сказал, что девочка умерла.

А потом Ангел Смерти пошел дальше. (Прогресс не ждал.) Он тестировал свою смесь на других подопытных, в этот раз запирая их в клетках, как только развивались первые симптомы. Большинство умирали от лихорадки и инфекции. Другие сходили с ума, и от них приходилось избавляться. Но некоторые выжили. Их было достаточно для показа Химмлеру, показать ему все возможности к миру, который он открыл. Химмлер нужен был для представления результатов Эксперимента 85 самому Фюреру. Фюрер мог позволить доктору протестировать смесь на солдатах и основать проект Двойников, инициативу высшей секретности, созданную для разработки двойников для важных политических фигур.

Несмотря на то, что тот убрал файл подальше одиннадцать лет назад, он иногда задумывался о Потерянной Девочке. Логика подсказывала, что она наверняка умерла от голода в лесу или кто-то ее застрелил. Он никогда не ожидал, что она снова появится. И уж точно не так.

Она слишком хорошо выжила. Стала чем-то слишком сильным.

Телевизор был выключен, но железный голос девушки все еще звенел у него в ушах. Я, Я, Я. Раскрывая все секреты Фюрера и его собственную ложь перед всем миром.

Ее осуждение не было пустыми словами. Доктор Гайер знал, что вина за все это заставит его чины пасть в бездну. Опустится на его плечи, как гром от молотка Тора. Он уже трясся...

Если бы он только не соврал тогда Химмлеру. Если бы он держал ее взаперти, как всех остальных после. Если бы он выбрал кого-то другого той ночью, стоя на коробке из-под яблок...

Но дело было сделано, и корчиться от него не было смысла. Девочка жива, а двойник мертв, и все, что мог доктор Гайер, - это поднять очки к глазам и ждать. Он сидел за столом, уставившись на блестящий черный телефон.

Он молчал долгое, долгое время. Он полагал, что в Канцелярии и так заняты попытками залатать инцидент (в конце концов, его видели все). Химмлер, наверняка, покрывал ругательствами какого-нибудь мальчика для битья. Словесное свежевание, которое с показательной яростью ожидает и Гайера.

Ангел Смерти надеялся, что это единственное наказание, которое он получит.

Девочка была началом всего, и когда телефон зазвонил, доктор Гайер не мог отделаться от мысли, что она же была и концом.

 

 

ГЛАВА 36

АПРЕЛЯ, 1956

КРАСНЫЕ ЗЕМЛИ

 

 

Вот, что видел мир: Фюрер, умирающий миллионы раз. Кричащая девочка, выстрел, падение, показанное на миллионах отдельных экранов в миллионы отдельных моментов.

А потом была неподвижность, полная, на которой написано: НЕТ СИГНАЛА.

Но сигнал уже был послан. Один за других люди выключали свои телевизоры. И начали движение.

В Риме открылась дверь цветы бычьей крови. Партизаны окутали улицы, как крысы. Парень, чье лицо было покрыто прыщами, скрестил руки на груди и восхвалил Волчицу.

В Каире мужчина опустил кальян и взял в руки карабин, спрятанный с Великого Падения. По всему городу люди сделали то же самое. У них была назначена встреча в покоях Рейхскомиссара.

В германии генерал Эрвин Рейниджер завершил созыв всех офицеров, которых ему удалось завербовать для сопротивления. Некоторые из них нервничали: это было заметно по капелькам пота над губой и мечущимся глазам. Другие были непоколебимы. У всех зудила совесть. Вместе они представляли более половины армии Рейха, и их полки уже окружили город. Готовые захватить его полностью.

В подвале Генрике заколола свои слишком выцветшие волосы и меняла кнопки на карте. С каждым вздохом она молилась о девушке, которую считала за дочь. С каждым вздохом она молилась, чтобы весь красный цвет ушел.

А за двадцать тысяч километров Яэль пробиралась сквозь улицы Токио, ее короткие черные волосы все еще мокрые от воды рва, который она только переплыла, черты лица идеально сочетаются с каждым пешеходом на улице. Она держала ухо в остро, пытаясь уловить хоть какие-то новости о том, что происходит на западе. Но единственными словами из уст людей были Адель и убийство. Внимание было приковано к выстрелу, раздавшемуся на балу Победителей. Как и планировал Рейниджер.

Ее миссия прошла не совсем гладко, да, но она не была провалена. Она сделала все, что от нее требовалось: проехала на мотоцикле через континенты, посетила бал Победителей, достала оружие, выстрелила в упор. Человек умер, чтобы сделать мир лучше, и хотя это и была ошибочная жертва, кровь было не вернуть.

Красный цвет пролился. Но в этот раз, наряду с ним лилась и надежда.

Операция Валькирия Два на ходу. По всему Рейху сети сопротивления работали, распространялись. Лондон. Париж. Багдад. Триполи. Прага. Вена. Амстердам. Город за городом, они восставали.

Мир не просто двигался. Он ожил. И он готов к борьбе.