Восточные славяне в дофеодальный период

Вопрос о времени появления славян, издавна обитавших на Балканском полуострове, в Прикарпатье и в Центральной Евро­пе (территория нынешних Чехословакии, Польши и ГДР), в Восточной Европе, принадлежит к числу остающихся до сих пор дискуссионными. Археологические источники не дают сведений о языке населения — важнейшем этническом признаке, а визан­тийские авторы не всегда отличают восточных славян от южных и западных. Существуют предположения о славянском или, по крайней мере, праславянском характере ряда археологических культур Восточной Европы I тысячелетия до н. э.— первой поло­вины I тысячелетия н. э., но многие исследователи иначе интер­претируют их этническую принадлежность. Б. А. Рыбаков вы­сказал предположение о том, что славянами были геродотовские скифы-пахари, но и это мнение не стало общим в современной науке. Данные топонимики свидетельствуют о значительном пласте названий неславянского происхождения на территории Восточной Европы. Так, для степной зоны характерны гидро­нимы (названия рек) иранского происхождения, оставленные скифами и сарматами,— Дон, Днепр, Днестр и т. д. В между­речье Оки и Волги преобладают угро-финские названия (на язы­ках угро-финской группы говорят сегодня мордва, марийцы, эстонцы, карелы, коми и т. д.). Многие названия рек Белоруссии,

Северной Украины, Московской, Смоленской, Калужской, Туль­ской областей свидетельствуют о том, что здесь некогда жили народы, говорившие на балтских языках (из них сегодня сущест­вуют литовский и латышский). Вместе с тем в низовьях Днепра уже к середине I тысячелетия н. э. относят несомненные славян­ские памятники

Многие исследователи полагают, что на большей части терри­тории Восточной Европы славяне появляются в VII—VIII вв. н. э. Археолог И. И. Ляпушкин высказал предположение, что про­двигались они двумя путями: Приднепровье заселялось выходцами с Карпат, а Север — с побережья Балтийского моря. В послед­нее время высказано аргументированное предположение, что за­селение Севера (будущей Новгородской земли) славянами от­носится к более раннему времени, чем освоение Приднепровья,— к V в. Но и эта точка зрения не стала общепризнанной. Оконча­тельное решение проблемы славянского этногенеза пока еще дело будущего.

Однако вне зависимости от того, являются ли восточные сла­вяне автохтонами (т. е исконным населением) Восточной Евро­пы или пришельцами, в VII—VIII вв. они уже составляли значи­тельную часть населения этой территории. Именно в это время славяне постепенно осваивают покрытые густыми, почти таеж­ными лесами пространства современного Центра территории СССР. Проникновение земледельческих славянских племен в эти края было не завоеванием, а медленной инфильтрацией. Плот­ность населения здесь была настолько мала, что пришельцам не приходилось вступать в конфликты с местными жителями. Вы­сокая земледельческая культура славян, приобретенная на пло­дородных землях юга, воспринималась коренными жителями. Мирное сотрудничество славян с балтским и угро-финским населением приводило постепенно к ославяниванию значитель­ной его части. Исследования антропологов показывают, что пред­ками современных русских, украинцев и белорусов являются не только славяне, но и древние угро-финны и балты.

Однако отношения славян с другими соседями были не столь идиллическими. IV—VII вв.— время, когда из степей Централь­ной Азии в Европу вторгаются орды кочевников. Вслед за гун­нами (IV—V вв.) в середине VI в. возникает Аварский союз кочевых племен. Сами авары были тюрками, но в состав их союза входили также монгольские и угро-финские племена. Ава­ры подчинили тюрков-болгар, кочевавших в Приазовье и в При-каспии, и двинулись на Дунай. Образовав свою державу — ка­ганат, авары вступили в борьбу с Византией, однако в 626 г. по­терпели сокрушительное поражение. Аварский каганат рас­пался.

Аварский каганат одно время подчинил себе и славянский племенной союз дулебов, живших в Прикарпатье. Древнейшая русская летопись Повесть временных лет сохранила предание

о насилиях аваров над дулебами во времена «Ираклия царя» (византийского императора, царствовавшего в 610—641 гг.). «Обры», как называет аваров летописец, впрягали в телеги сла­вянских женщин и заставляли себя возить, были они «телом ве-лици и умомъ горди», но исчезли бесследно. С тех пор сохрани­лась, говорит летописец, и поговорка — «погибоша аки обре». Разумеется, это историческое припоминание вряд ли можно по­нимать буквально, но в нем, по-видимому, есть реальное ядро.

В середине VII в. в южных степях складывается Болгарское государство. Как и Аварский каганат, эта держава была парази­тическим конгломератом разных племен, где основным источни­ком богатства знати была военная добыча. Внутренние междо­усобицы быстро привели к распаду государства. Часть болгар во главе с ханом Аспарухом откочевала на Дунай, где заняла Добруджу, подчинив себе местные славянские племена. При­шельцы быстро ославянились, хотя и передали славянскому на­селению свое название. Другая часть болгар во главе с ханом Батбаем двинулась на северо-восток и осела в среднем течении Волги и на нижней Каме, создав крупное государство — Волжско-Камскую Болгарию (или Булгарию).

Внутренние противоречия были главной, но не единственной причиной распада государства болгар. На юге появился другой тюркский народ — хазары. Первоначально Хазарский союз пле­мен располагался на территории нынешнего Дагестана, однако во второй половине VII в. хазары начали теснить болгар. Они создали свой каганат (хазарский царь именовался каганом), расположенный на Северном Кавказе, в Нижнем Поволжье, Се­верном Причерноморье и частично в Крыму. В VII—VIII вв. здесь интенсивно развивались феодальные отношения. Языческая религия, характерная для родоплеменного строя, сменяется сна­чала мусульманством, затем — частично христианством. Однако, боясь распространения вместе с христианством политического влияния Византии, хазарская верхушка принимает в VIII в. иудаизм, заимствованный у еврейского населения Крыма.

Хазарам удалось установить свое господство и над восточно­славянскими племенами. Многие из них платили им дань вплоть до конца IX в.

Из византийских источников нам известно о славянах и «ан­тах», которые, по словам автора византийского военного трак­тата конца VI в. «Стратегикона», «сходны по своему образу жизни, по своим нравам, по своей любви к свободе». О близости происхождения славян и антов пишет и другой византийский автор VI в.— Прокопий Кесарийский. Существует предположе­ние, что антами в Византии называли восточных славян (или, по крайней мере, те славянские племена, которые жили в низовьях Днепра и Буга и в Прикарпатье). Однако существует опираю­щаяся на данные лингвистики точка зрения (А. И. Попов), что, хотя славяне и входили в состав Антского союза племен и, воз-

можно, были там руководящей силой, сам союз был не чисто славянским.

Из описаний византийских историков VI в. видно, что тогда славяне жили еще родоплеменным строем. «Их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране»; «Находящихся у них в плену они не держат в рабстве, как про­чие племена, в течение неограниченного времени, но, ограничи­вая (срок рабства) определенным временем, предлагают им на выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвоя­си или остаться там (где они находятся) на положении свобод­ных и друзей?» («Стратегикон»).

Однако в VII—VIII вв. у славян уже идет интенсивный про­цесс разложения родоплеменного строя. Так, из Начальной ле­тописи мы знаем о крупных восточнославянских племенных груп­пах — полянах, живших на Днепре возле Киева, их соседях древлянах (столица — Искоростень), словенах, или ильменских славянах у озера Ильмень (будущие новгородцы), дреговичах, живших между Припятью и Западной Двиной, кривичах, глав­ным городом которых был Смоленск, полочанах, селившихся на берегах реки Полоты (их город — Полоцк), северянах (се­верных соседях полян), радимичах в бассейне реки Сож и вяти­чах в бассейне Оки и др. Речь здесь идет не о племенах (как часто говорят по привычке), а уже о более крупных единицах — племенных союзах, образование которых непосредственно пред­шествует возникновению государства. Летописец сообщает, что у каждого из этих союзов было свое «княженье». Разумеется, это еще не княжества в более позднем, феодальном смысле сло­ва, князьями именовались первоначально племенные вожди. Но само появление князей-вождей уже означает переход к военной демократии.

Симптоматичны и сохраненные летописью названия славян­ских племенных союзов: большей частью они связаны не с един­ством происхождения, а с районом расселения. Так, поляне жили в полях, а древляне — в лесах, среди деревьев. Недаром летопи­сец, говоря об их территориях, употребляет термины «в Полях» и «в Деревлях». По болотистой местности (от «дрягва» — боло­то) получили свое наименование дреговичи, по рекам — полочане и бужане, от расположения на север от полян — северяне. Это свидетельствует о том, что в это время у славян территориаль­ные связи уже преобладали над родовыми.

Основу экономической жизни восточных славян составляло земледелие. Носило оно первоначально экстенсивный характер. В лесных и лесостепных районах выжигали траву, удобряя поч­ву золой, и использовали землю до ее истощения. Затем участок забрасывали, пока на нем не восстановится полностью естествен­ный травяной покров. Такая система земледелия носит назва­ние залежной. В лесах же применялась подсечная (или подсечно-огневая) система: деревья рубили и оставляли до следующего

года сохнуть, затем сжигали вместе с выкорчеванными пнями. Полученный удобренный участок, как и при залежной системе, использовали до истощения.

Набор сельскохозяйственных культур отличался от более позднего: рожь занимала в нем еще небольшое место, преобла­дала пшеница. Совсем не было овса, но известны просо, гречиха, ячмень.

Разводили славяне крупный рогатый скот и свиней, а также лошадей. Важная роль скотоводства видна из того, что в древне­русском языке слово «скот» означало также деньги.

Лесные и речные промыслы также были распространены у славян. Охота давала в большей степени пушнину, чем продо­вольствие. Мед получали при помощи бортничества. Это был не простой сбор меда диких пчел, но и уход за дуплами («бортями») и даже их создание. Развитию рыболовства способствовало то обстоятельство, что славянские поселения обычно располагались по берегам рек.

Большую роль в экономике восточных славян, как во всех обществах, стоящих на стадии разложения родоплеменного строя, играла военная добыча: племенные вожди совершали на­беги на Византию, добывая там рабов и предметы роскоши. Часть добычи князья распределяли между своими соплеменника­ми, что, естественно, повышало их престиж не только как пред­водителей походов, но и как щедрых благотворителей. Одновре­менно вокруг князей складываются дружины — группы постоян­ных боевых соратников, друзей (слово «дружина» происходит от слова «друг») князя, своего рода профессиональных воинов и советников князя. Появление дружины не означало на первых порах ликвидации всеобщего вооружения народа, ополчения, но создавало предпосылки для этого процесса. Выделение дружи­ны — существенный этап в создании классового общества и в превращении власти князя из родоплеменной в государственную.

По археологическим данным мы можем судить в какой-то степени о быте древних славян. Их располагавшиеся по берегам рек поселения группировались в своего рода гнезда из 3—4 по­селков. Если между этими поселками расстояние не превышало 5 км, то между «гнездами» оно достигало не менее 30, а то и 100 км. В каждом поселке жило несколько семей; иногда они исчислялись десятками. Дома были небольшие, типа полуземля­нок: пол на метр-полтора ниже уровня земли, деревянные стены, глинобитная или каменная печь, топящаяся по-черному, крыша, обмазанная глиной и порой доходящая концами кровли до самой земли. Площадь такой полуземлянки была обычно невелика: 10-20 м².

Несколько поселков, вероятно, составляли древнеславянскую общину — вервь. Прочность общинных институтов была настоль­ко велика, что даже повышение производительности труда и об­щего уровня жизни далеко не сразу привели к имущественной,

а тем более социальной дифференциации внутри верви. Даже в поселении X в. (т. е. когда уже существовало Древнерусское государство) — городище Новотроицком — не обнаружено следов более и менее богатых хозяйств. Даже скот был, видимо, еще в общинном владении: дома стояли очень тесно, порой соприка­саясь крышами, и не оставалось места для индивидуальных хле­вов или загонов скота. Прочность общины на первых порах тор­мозила, несмотря на сравнительно высокий уровень развития производительных сил, расслоение общины и выделение из нее более богатых семей.

Древние славяне были язычниками, обожествлявшими силы природы. Главным богом был, по-видимому, Род, бог неба и зем­ли. Он выступал в окружении женских божеств плодородия — Рожаниц. Важную роль играли также божества, связанные с теми силами природы, которые особенно важны для земледе­лия: Ярило — бог солнца (солнечные культы характерны для всех земледельческих народов) и Перун — бог грома и молнии. Перун был также богом войны и оружия, а потому его культ впоследствии был особенно значителен в дружинной среде. Из­вестны также «скотий бог» Волос, или Велес, Даждьбог, Стрибог и др. Богам приносили жертвы, иногда даже человеческие. Языческий культ отправлялся в специально устроенных капи­щах, где помещался идол. Князья выступали в роли первосвя­щенников, но были и особые жрецы — волхвы и кудесники. Язы­чество сохранялось и в первое время существования Древне­русского государства, а его пережитки сказывались еще не­сколько веков.

ОБРАЗОВАНИЕ ДРЕВНЕРУССКОГО ГОСУДАРСТВА И ЕГО СОЦИАЛЬНЫЙ И ПОЛИТИЧЕСКИЙ СТРОЙ

В IX в. у восточных славян возникает классовое общество и появляется государство. Этот новый этап жизни восточносла­вянского общества был подготовлен всем ходом предшествую­щего развития. Естественно, что начальный период образования государства у восточных славян отражен в источниках недоста­точно: ведь письменность распространяется уже после создания государства, и летописные известия об этой поре содержат от­даленные от событий по меньшей мере двумя веками историче­ские припоминания, носящие часто черты легенды

В XVIII—XIX вв многие историки придерживались так на­зываемой норманской теории, приписывающей норманнам — скандинавским викингам (на Руси их называли варягами) созда­ние Русского государства Основанием для этой теории послужил летописный рассказ о призвании на княжение в Новгороде в 862 г. варяжских князей Рюрика, Синеуса и Трувора. Три ва­рианта этого рассказа (Лаврентьевский и Ипатьевский списки Повести временных лет и Новгородская первая летопись) сооб­щают, что первоначально варяги брали дань с новгородцев, за-

тем были изгнаны, однако между племенами (по Новгородской летописи — между градами) начались междоусобицы: «и воева-ти почаша сами на ся». После чего словени, кривичи, чудь и меря (чудь и меря — угро-финские народности) обратились к варягам со словами: «Земля наша велика и обилна, а наряда (т. е. порядка) в ней нет. Да пойдете княжить и володети нами». Варяги откликнулись на призыв «и изъбрашася 3 братья с роды своими»: Рюрик, севший в Новгороде, Синеус — на Белоозере и Трувор — в Изборске.

В этой легенде многое до сих пор неясно. Если вымышлен-ность Синеуса и Трувора признается большинством историков (в древнешведском языке слова «сине хус трувор» означают «с домом и дружиной»), то историчность Рюрика, хотя и не бес­спорная, не отвергается рядом исследователей. Нет ничего не­вероятного и в самом факте призвания иноземных князей: ранне­классовое государство рождается всегда в острой и кровопролит­ной междоусобной борьбе («Въста род на род»), и одним из воз­можных путей прекращения взаимного истребления может быть приглашение некой третьей, «нейтральной» по отношению к враждующим сторонам силы. Вполне, впрочем, вероятна и дру­гая возможность: оформление насильственного захвата власти варягами в качестве акта «добровольного» призвания. В любом же случае в летописном тексте речь идет вовсе не о создании государства на Руси, а о появлении варяжской династии в Нов­городской земле.

Идеалистическая норманская теория, исходящая из возмож­ности «научить» государству, персонифицирующая процесс его создания, отвечала уровню развития дворянской и отчасти бур­жуазной науки. Выступления антинорманистов в дореволюцион­ной науке носили столь же идеалистический характер. Только после появления марксистско-ленинской теории государства, рас­сматривающей его возникновение как следствие внутреннего раз­вития общества, его разделения на классы и борьбы между ними, образовалась пропасть между норманизмом и антинорманизмом. Для советских ученых второстепенным является вопрос об этни­ческом происхождении княжеской династии, тем более что ва­ряжская знать повсюду легко и быстро ассимилировалась мест­ным населением, и на Руси внук (согласно летописной генеало­гии) Рюрика Святослав носил уже славянское имя. Важно дру­гое: государственность — не предмет экспорта или импорта, а закономерный результат многовекового исторического пути на­рода. Даже исходя из логики самой легенды, можно заметить, что, для того чтобы пригласить на княжение, надо уже иметь у себя эту форму власти. Хотя варяжские дружины сыграли зна­чительную роль в ранней истории Руси, они составляли, как по­казывают археологические исследования (в частности — дружин­ных некрополей), меньшую часть нарождавшегося господствую­щего класса.

Полемика с норманизмом подчас обострялась из-за того, что в гитлеровской Германии его использовали для доказатель­ства неполноценности славян и принадлежности германцев (в том числе норманов) к «расе господ». Однако сегодня в буржуазной науке господствует уже неонорманизм, не отрицаю­щий роли внутренних факторов в создании государства на Ру­си, но несколько преувеличивающий роль норманов в этом про­цессе.

Между тем восточнославянское общество было в IX в. в ста­дии создания государственности. Летописец рассказывает о пле­менных княжениях — ранних государственных образованиях, су­ществовавших у полян (где, согласно летописи, первым князем был легендарный основатель Киева Кий), древлян, дреговичей, полочан. Известно сочинение безымянного персидского автора X в. (но по своим сведениям восходящее к более ранней поре), где называются три русских города: Куйаба (видимо, Киев), Слаба, или Слава (как полагают, либо Новгород, либо Пере-яславль), и Уртаб, или Артаб, который пока не удается достовер­но отождествить. Это только небольшая часть городов Руси раннего периода: недаром в Скандинавии Русь называли «Гардарикой» — страной городов.

Нельзя сказать, чтобы уровень развития варягов был выше, чем у славян. И те и другие находились примерно на одной ста­дии социального развития — перехода от военной демократии к раннеклассовому обществу. Синхронность развития и позво­лила варягам активно включиться в процесс развития феодаль­ных отношений на Руси.

Родственник Рюрика князь Олег (сын Рюрика Игорь, соглас­но летописи, был малолетним к моменту смерти отца) начал подчинение восточнославянских племен за пределами Новгород­ской земли. В 882 г. (эта дата, как и большинство летописных дат IX—X вв., условна, ибо они не восходят к погодным запи­сям современника, а являются результатом хронологических вы­кладок летописцев XI—XII вв.) он с дружиной отправился на юг и подошел к Киеву, где княжили Аскольд и Дир. Согласно начальной летописи, они были «мужами» Рюрика, освободив­шими землю полян от дани хазарам и захватившими Киев. Су­ществует гипотеза, основанная на позднейших летописных текс­тах, что они были не варягами, а потомками Кия. Олег хитростью выманил их из города, убил и захватил Киев, сделав его своей столицей. Согласно летописи, он назвал Киев «мати градом русь-ским». Вслед за тем Олег подчинил себе древлян, северян и ра­димичей. Княжение Олега, прозванного «Вещим», продолжалось 33 года. Объединение под властью одного князя Киева и Нов­города, важнейших центров двух основных ветвей восточного славянства, было важнейшим этапом развития древнерусской государственности. Если до взятия Киева Олегом можно гово­рить о существовании на Руси государственности и государства,

то с этого момента мы вправе уже говорить о существовании Древнерусского государства.

Одна из летописей донесла до нас поэтическую легенду о смерти Олега, пытавшегося обмануть предсказание волхвов и все же погибшего от змеи, спрятавшейся в черепе его боевого коня. Как известно, эта легенда вдохновила А. С. Пушкина на создание «Песни о вещем Олеге».

Наследник Олега Игорь продолжил его политику. Ему, впро­чем, снова пришлось воевать с древлянами — «Иде Игорь на деревляны, и победив а (их), и возложи на ня дань болши Олговы». В борьбе с древлянами он и погиб. В 945 г., взяв с древлян дань, он с небольшой дружиной (чтобы на долю каж­дого досталось больше) вернулся за дополнительной данью. По летописному преданию, древляне решили на совете, что если волк повадится в стадо, то пока не убьют его, перетаскает всех овец. «Аще не убьем его, то вся ны погубить». Игорь был убит, а древлянский князь Мал (несомненно, славянский, а не варяж­ский князь) отправил к вдове Игоря Ольге послов, предлагая ей выйти за него замуж. Речь шла, разумеется, о династическом браке: взяв в жены вдову убитого врага, Мал тем самым распро­странял свою власть и на Полянскую землю, и на всю Русь. Однако Ольга жестоко расправилась с древлянскими послами и пошла войной на Древлянскую землю. Ей удалось победить древлян, столица их Искоростень была сожжена, знать истреб­лена, часть древлян обращена в рабство, на остальных наложена дань.

Сын Игоря и Ольги Святослав больше внимания уделял не внутренним, а внешним делам. Князь-воин, сражавшийся со своей дружиной и в Поволжье, и в Дунайской Болгарии, он был редким гостем в Киеве, в чем его даже упрекали киевляне: «Ты, княже, чюжеи земли ищеши и блюдеши, а своея ся охабив» (т. е. пренебрегаешь). Однако ему удалось подчинить своей власти еще одну восточнославянскую племенную группу, нахо­дившуюся на самой далекой северо-восточной периферии,— вя­тичей.

При жизни Святослав сделал своим наместником в Киеве старшего сына Ярополка, а Древлянскую землю передал второму сыну — Олегу. Третьего — Владимира призвали к себе новгород­цы. Он считался ниже своих братьев как сын рабыни (его ма­терью была ключница княгини Ольги Малуша, сестра дружин­ника Добрыни), и тем не менее именно он одержал победу в междоусобиях, начавшихся после гибели Святослава, и захватил Киев (980). Оба же старших брата нашли смерть в борьбе за власть.

За время усобиц княжеская власть расшаталась, во всяком случае, Владимиру пришлось дважды воевать с вятичами, а за­тем с их соседями-радимичами.

Междоусобицы не прекратились и после смерти Владимира.

Он был еще жив, когда княживший в Новгороде его сын Ярослав отказался повиноваться отцу. Владимир собрался в поход, но за­болел и умер (1015). На киевском престоле сел его старший сын Святополк. Опасаясь младших братьев, он предательски убил двоих из них — Бориса и Глеба (правда, в скандинавских источ­никах сохранилось известие, что смерть Бориса была делом рук служивших Ярославу варягов). Несколько лет продолжалась кровопролитная борьба между братьями. Каждый из них опирал­ся на иноземную помощь: варяжские наемники у Ярослава, войска польского короля у Святополка и т. д. Только в 1019 г. Ярославу удалось окончательно сесть на киевском престоле. Про­званный «Окаянным» Святополк бежал за пределы Руси и погиб.

Таким образом, первые известные нам по летописям княже­ские междоусобия кончились не разделением страны, а гибелью или бегством побежденных и победой одного из князей

Вопрос о социально-политическом строе Древнерусского госу­дарства является достаточно спорным. Чтобы рассмотреть его, необходимо сначала кратко остановиться на тех источниках, ко­торыми мы располагаем для его характеристики. Древнейшим сводом законов Руси является Русская Правда. Под этим общим названием известны три памятника: Краткая Правда, являю­щаяся древнейшей, Пространная, относящаяся ко второй поло­вине XII в., и Сокращенная, основанная как на Пространной Правде, так и на некоторых не дошедших до нас законодатель­ных актах более раннего времени. В свою очередь, Краткая Правда делится на Правду Ярослава (ок. 1016), Правду Яросла-вичей (вторая половина XI в.) и дополнительные статьи. Естест­венно, Краткая Правда — наиболее существенный источник для характеристики социального строя Древнерусского государства, но и в более поздней Пространной Правде записаны нормы права, которые хотя и были кодифицированы лишь в XII в., но восходят к более раннему времени. Отдельные юридические нормы содержатся и во включенных в текст летописи договорах Олега (911) и Игоря (944) с Византией. В этих договорах упо­минается и «закон русский», который учитывался в делах, затра­гивавших споры византийцев и русских. Древнейшая дошедшая до нас летопись — Повесть временных лет — также дает мате­риал для изучения социального строя, хотя основная часть ее сведений относится к политической истории.

Система наказаний в Русской Правде показывает, что в Древнерусском государстве существовали еще пережитки родо-племенного строя. Правда Ярослава допускает кровную месть, институт, типичный для эпохи, когда не существует государства, берущего на себя функцию наказания за преступления. Впрочем, в статье о кровной мести уже видна тенденция к ее ограничению: законодатель точно определяет круг близких родственников, имеющих право мстить: отец, сын, брат (в том числе двоюрод­ный) и племянник. Тем самым ставится предел бесконечной

цепи убийств, истребляющих целые семьи. Ограничение показы­вает пережиточный характер кровной мести в первой половине XI в. В Правде Ярославичей кровная месть уже запрещена, а взамен нее введен денежный штраф за убийство (вира), кото­рый дифференцировался в зависимости от социального положе­ния убитого в широких пределах: от 80 до 5 гривен.

Основным населением страны были свободные общинники, «люди», как их называет Русская Правда. В источниках содер­жится немало упоминаний о древнерусской общине — верви. Это была, видимо, уже не родовая община: она обладала определен­ной территорией (так, вервь отвечает за убитого неизвестными человека, найденного на ее земле). В ней выделились отдельные экономически самостоятельные семьи: Русская Правда подробно разбирает случаи, когда община помогает попавшему в беду своему члену и когда он должен платить сам, «а людем не надобе».

Многие авторы полагали, что основным крестьянским насе­лением страны были не раз упоминающиеся в источниках смер­ды. Однако Русская Правда, говоря об общинниках, постоянно употребляет термин «люди», а не «смерды». За убийство людина полагался штраф в размере 40 гривен, за убийство же смерда — всего 5. Смерд не имел права оставить свое имущество непрямым наследникам — оно передавалось князю. Существует много гипо­тез о социальной сущности смердов, но большинство исследова­телей признают, во-первых, тесную связь смердов с князем, за­висимость от него, во-вторых, считают смердов ограниченной, хотя и довольно широкой, общественной группой. Вероятно, смерды были несвободными или полусвободными княжескими данниками, сидевшими на земле и несшими повинности в пользу князя.

Значительное место Русская Правда уделяет рабам. Они бы­ли известны под разными названиями — челядь (единственное число — челядин), холопы (женский род — роба). Термин «челя-дин» встречается уже в договоре Олега с Византией: речь там идет о похищении или бегстве русского челядина («аше украден будеть челядин рускый или ускочит»). Главным источником ра­бов был плен. Когда, согласно Повести временных лет, Свято­слав перечислял добро («благая»), идущее из Руси, то, наряду с мехами, медом и пушниной, он называл и челядь. Уже в древ­нейшей части Русской Правды — Правде Ярослава описана про­цедура судебного разбирательства по делу о краже челядина. Исследователями по-разному решается вопрос о соотношении челядинной и холопьей зависимости. Вероятно, «челядь» — тер­мин более раннего периода, который некоторое время сосущест­вовал с более новым термином — «холоп».

Русская Правда рисует тяжелое положение холопов, которые были полностью бесправны. Холоп, ударивший свободного, если даже господин уплатил за него штраф, мог быть при встрече

убит обиженным, а в более позднее время — жестоко телесно на­казан. Холоп не имел права свидетельствовать на суде. Беглого холопа, естественно, наказывал сам господин, но тяжелые денеж­ные штрафы накладывались на тех, кто поможет беглому, указав путь или хотя бы накормив. За убийство своего холопа господин не отвечал перед судом, а подвергался лишь церковному по­каянию.

Особенно детально вопрос о холопстве излагается уже в Пространной Правде, где мы находим фактически целый устав о холопах. В это время (XII в.) уже известны два вида холоп­ства: обельное (полное) и неполное. Источником обельного хо­лопства был не только плен. Многие сами продавали себя в хо­лопство. Холопом становился, если не заключал с господином специального договора («ряда»), и тот, кто поступал в услуже­ние на должность тиуна (управляющего) или ключника. Терял свободу (если не было особого «ряда») и человек, женившийся на рабе. Обельное холопство, единое по своему юридическому статусу, было вместе с тем разнородным по своей реальной со­циальной структуре. Разумеется, основную массу составляли ря­довые рабы, выполнявшие тяжелую работу на своего господина. За их убийство полагался самый низкий штраф — 5 гривен. Однако уже Правда Ярославичей знает княжеского сельского и ратайного (т. е. пашенного) старосту, за убийство которого полагалось уплатить 12 гривен. 80 гривнами (в 2 раза дороже, чем жизнь свободного человека) защищалась жизнь княжеского тиуна (а тиуны были, как отмечалось выше, холопами). Купцы использовали холопов для торговли, хотя несли полную мате­риальную ответственность за их операции. Холоп-тиун мог «по нужи» (т. е. по необходимости) выступать и как свидетель в суде.

Большое внимание, уделяемое холопам, в двух основных за­конодательных актах — Краткой и Пространной Правдах свиде­тельствует о важной роли рабов в социальной структуре русского общества X—XII вв.

Наряду с обельными холопами, Пространная Правда знает закупов, воспринимавшихся как неполные, необельные холопы. Это сравнительно поздняя категория зависимых людей, возник­шая только в XII в. Закуп — разорившийся общинник, пошед­ший в долговую кабалу к князю или его дружиннику. Он получал какую-то ссуду («купу») и за нее (вернее, за проценты с суммы долга) должен был работать на господина — либо на его пашне («ролейные» закупы), либо как слуга. Хозяин имел право под­вергать закупа телесным наказаниям, а попытка бегства наказы­валась превращением в обельного холопа. Вместе с тем закуп отличался от раба. Прежде всего он имел право (хотя, вероятно, формальное) выкупиться на волю, вернув купу. Закон специаль­но оговаривал, что не считается бегством, если закуп отправится открыто («явлено») на заработки («искать кун»), чтобы выпла-

тить свой долг. Но важнее другое обстоятельство: закуп продол­жает вести свое, отдельное от господина хозяйство. Закон предусматривает случай, когда закуп отвечает за утрату господ­ского инвентаря при работе на себя («орудья своя дея»). Закуп несет материальную ответственность перед господином, следова­тельно, он платежеспособен, его хозяйство — не собственность господина. Именно поэтому положение закупа, лишенного личной свободы, но не отделенного от средств производства, близко к статусу будущего крепостного крестьянина. К сожалению, источники не дают ответа на вопрос, насколько были распростра­нены отношения закупничества, но большое число статей в Про­странной Правде, посвященных им, убеждает, что закупы — не редкое явление на Руси XII в.

По Русской Правде нам известны еще некоторые категории зависимого населения. В Краткой и Пространной Правдах по одному разу упоминается рядович (или рядовник), жизнь кото­рого защищена минимальным пятигривенным штрафом. Вероят­на его связь с «рядом» (договором). Возможно, рядовичами были не пошедшие в холопство и заключившие ряд тиуны, ключ­ники и мужья рабынь, а также дети от браков свободных с ра­бынями. Судя по другим источникам, рядовичи часто исполняли роль мелких административных агентов своих господ.

Также по одному разу в Краткой и Пространной Правдах упоминается изгой. Речь идет о человеке, лишившемся своего со­циального статуса. Так, князьями-изгоями называли князей, не имевших собственного княжества. Изгои Русской Правды, види­мо, люди, порвавшие со своей общиной, а также, возможно, хо­лопы, отпущенные на волю.

Спорным остается вопрос о времени возникновения феодаль­ного землевладения в Древней Руси. Некоторые авторы относят его появление к IX—X вв., но большинство полагает, что в

X в. существовали лишь отдельные княжеские села, хозяйство
в которых носило более скотоводческий (быть может, даже
уже — коневодческий) характер, а уже во второй половине

XI — первой половине XII в. образуется феодальная вотчина,
В IX — первой половине XI в. князья собирали дань со свобод­
ных общинников. Сбор дани осуществлялся во время полюдья,
когда князь со своей дружиной приезжал в определенный центр,
где и получал дань с местного населения. Размер дани перво­
начально был не фиксирован, что и привело к столкновению
Игоря с древлянами. По сообщению летописи, Ольга после этого
установила точный размер дани («уроки») и места ее сбора
(«погосты», или «повосты»). Собранную дань князь делил между
дружинниками.

Преобладание среди непосредственных производителей мате­риальных благ свободных общинников, значительная роль раб­ского труда и отсутствие феодального землевладения послужили основаниями для выдвижения гипотезы о том, что Древнерусское

государство еще не было феодальным. Защищающий эту точку зрения И. Я- Фроянов полагает, что в древнерусском обществе IX—XI вв. существовало несколько социально-экономических укладов, ни один из которых не был преобладающим. Дань, со­бираемую с местного населения, он рассматривает не как особый вид феодальной ренты, а как военную контрибуцию, наложенную на покоренные киевскими князьями племена. Однако большин­ство советских исследователей считает Древнерусское государст­во раннефеодальным.

Раннефеодальное общество не тождественно феодальному. В нем еще не развились до зрелого состояния основные харак­терные черты феодальной формации и существуют многие явле­ния, характерные для предшествующих формаций. Речь идет не столько о преобладании в данный момент того или иного укла­да, сколько о тенденции развития, о том, какой из укладов раз­вивается, а какие постепенно сходят на нет. В Древнерусском государстве будущее принадлежало именно феодальному укладу.

Безусловно, в дани были элементы и военной контрибуции и общегосударственного налога. Но вместе с тем дань собира­лась с крестьянского населения, отдававшего князю и его дру­жинникам часть своего продукта. Это сближает дань с феодаль­ной рентой. Отсутствие же феодальных вотчин могло компенси­роваться распределением дани среди дружинников, совокупного господствующего класса. На признании государства в лице князя верховным собственником всей земли в стране основана выдви­нутая Л. В. Черепниным концепция «государственного феодализ­ма», согласно которой крестьянство Киевской Руси подвергалось эксплуатации феодальным государством.

Политический с