История формирования геологического знания о Земле

Если историю географии можно проследить, начиная от ранней античности, то геология как особая наука выделяется из общего массива специализированного знания о Земле лишь во второй половине XVIII века. До этого времени отдельные фрагменты того, что впоследствии было определено как геологическое знание, входили в состав космологических и географических теорий.[57] Однако это касается, главным образом обобщающих теоретических концепций. Имея в своей непосредственной практике дело с камнем и металлом с незапамятных времен, человек издавна располагал практическими навыками поиска и разработки месторождений руды или драгоценных камней. Но две эти области человеческой деятельности: практическое умение в обращении с рудами и минералами, с одной стороны, и формирование теоретических концепций по поводу их происхождения и распределения в недрах Земли, с другой, - в течение долгого времени «сосуществовали» не пересекаясь. Подобную картину можно наблюдать не только в геологии. История, как отмечал известный исследователь истории и методологии науки Александр Койре, «представляет нам множество блестящих доказательств того, что техническая мысль на уровне здравого смысла не зависит от научной мысли, из которой она может, однако, вбирать в себя отдельные элементы, внедряя их в здравый смысл; …направляемая и стимулируемая опытом и деятельностью, успехами и неудачами она может… создавать и развивать орудия труда и машины».[58]

В эпоху позднего средневековья появляются первые сочинения по горному делу и металлургии. Такова, например, «Упорядоченная и полезная книга о том, как искать и находить соль в копях» - самая старое печатное издание по рудному делу, опубликованное в Германии в 1505 г. Однако книги такого рода имели не теоретическую, а сугубо прагматическую ориентацию и были, скорее, сборниками полезных рецептов, чем теоретических обобщений. Концептуальные схемы, объединяющие эти рецепты хоть в какую-то более менее связанную систему, оставались под сильным влиянием религиозных представлений, согласно которым дары земных недр рассматривались как «великое творение Бога», а горное дело – как «подземная священная сфера», в которой эти дары предоставлялись людям. Да и сами рецептурные предписания этих книг, помимо чисто технических рекомендаций включали множество ритуальных, обрядовых действий, представлявшихся авторам столь же (если не более) необходимыми для успеха дела. Вся работа горняка подчинялась служению священному культу и рассматривалась не просто как форма промышленного труда, а как ритуализованное «праздничное действо», начинавшееся с общей молитвы, перед спуском в шахту.[59] Автор одной из подобных книг Иоханнес Матезий пишет, что в беседах с Лютером и Парацельсом, он говорил о прирастании руды, которая зачинается и рождается природными силами наподобие живых организмов. Общим выводом из этих бесед было то, что «одиночная жила, с которой не сталкиваются и не скрещиваются другие жилы, редко содержит в себе руду».[60]

Однако к тому же самому времени относятся и попытки первых эмпирических обобщений, не вытекающих напрямую из религиозных концепций происхождения мира. Эти разработки связаны с трудами немецкого врача и металлурга Георга Бауэра, более известного под именем Георга Агриколы (1494-1555), которого считают, если не основателем, то, по крайней мере, предтечей научной геологии. Агрикола долго жил и работал в Санкт-Иоахимстале – одном из центров обширной рудной провинции центральной Европы, охватывающей Саксонию, Чехию, Моравию и Силезию. Обобщая практический опыт разведки и разработки рудных месторождений, Агрикола одним из первых предложил классифицировать горные породы, группируя их по физическим признакам - цвету, твердости и др. Он же разрабатывает первую систематизацию форм залегания рудных тел (жилы, штоки, линзы, пласты и др.) и предпринимает попытки естественно-природного объяснения их происхождения. Свои взгляды он излагает в вышедшей спустя год после его смерти книге «О горном деле и металлургии», которая на последующие двести лет становится лучшим учебником для горняков и металлургов. Но все-таки это еще не теоретическая геология. Работы Агриколы сохраняют сугубо прагматическую ориентацию и рецептурный характер.

Причина того, что геология как форма специализированного знания о Земле складывается гораздо позже географии, по-видимому, заключается в том, что если предметом географических исследований является пространство, то геология имеет дело, скорее, со временем. Поскольку же с перемещениями в пространстве человек имеет дело чаще, чем с временными изменениями, концептуализация пространственных представлений, начинается гораздо раньше, чем временных, которые еще долго сохраняют обыденный характер. Можно сказать, что само открытие времени произошло сравнительно недавно. Мировоззрение Античности, Средневековья и Возрождения не замечало эволюционного развития Вселенной. Основная парадигма западноевропейского мышления была статичной. В результате, в то время как античные философские и математические концепции пространства уже позволяют строить в области географии достаточно сложные теоретические конструкции, обыденные представления о времени могут составить основу, в лучшем случае, для чисто эмпирических обобщений в области геологии. Христианская концепция божественного творения, согласно которой мир в сущности своей не изменяется, навечно сохраняя тот завершенный вид, в каком он вышел из рук Творца, не оставляет места для интерпретации многообразия форм геологических объектов, как результата длительного эволюционного процесса. Поэтому формированию геологии как самостоятельной науки необходимо должны были предшествовать (или сопутствовать) достаточно глубокие изменения мировоззренческого характера.

Новое мировоззрение было подготовлено трудами философов рационалистов Декарта и Лейбница. Декарт впервые высказывает мысль о совместимости христианской концепции сотворения мира с идеей его эволюционного развития, полагая, что, создав мир, Бог сообщает ему законосообразное движение, обусловливающее все дальнейшие изменения. В «Трактате о свете» (1664) он утверждает, что материя сотворенная Богом «не имеет никакой формы: ни формы земли, ни формы огня, ни формы воздуха, ни формы любого другого, более конкретного вещества, например, дерева, камня или металла».[61] При этом Декарт полностью разделяет религиозное представление о совершенстве, а значит и о завершенности сотворенного мира. Как существо совершенномудрое и всемогущее Бог творит мир сразу и навеки; со дня творения в нем не прибавилось и не убавилось совершенно ничего: количество материи не изменились ни на йоту. Но, поскольку в мире присутствует и им же созданное движение, измениться могли формы соединения частиц материи. Декарту удается связать, казалось бы, несоединимое. Мир, созданный Богом совершенен и потому постоянен, но из самого постоянства присутствующего в нем движения следует необходимость постоянного же изменения составляющих его частей: «Сохраняя их [материю и движение, - Б.Л.] в том же самом виде, в каком он их сотворил, Бог не сохраняет их в одном и том же состоянии. Иными словами, действуя всегда одинаково, Бог производит в субстанции всегда одно и то же действие, хотя в этом действии акцидентально и оказывается большое разнообразие».[62] Именно эта идея становится основанием нового мировоззрения, в котором для объяснения изменений, происходящих в материальном мире, нет необходимости обращаться к Богу. Ведь, согласно Декарту, сотворенный мир (а именно он и составляет предмет науки) субстанциально постоянен, а все происходящие в нем изменения носят лишь акцидентальный характер.

В картезианской науке Бог парадоксальным образом оказывается одновременно и совершенно излишним и совершенно необходимым. Он излишен, поскольку изменения, происходящие в мире, осуществляются без его прямого участия, но он и необходим, поскольку выступает гарантом законосообразности всех этих изменений. Декарт полагает, что Солнце и все планеты образовались благодаря одной единственной форме движения этой материи – пространственному перемещению ее частиц относительно друг друга. В процессе формирования Земли произошла ее дифференциация на огненно-жидкое ядро, твердую кору, водную и воздушную оболочки. При этом основоположник новоевропейской науки еще совершенно не представляет временных масштабов космологических и геологических процессов, полностью принимая церковную версию сотворения мира «пять или шесть тысяч лет назад».

Взгляды близкие к декартовским выражал и Лейбниц. Правда, если концепция Декарта была, скорее, чисто умозрительной, Лейбниц опирался и на эмпирический опыт. Он ознакомился с практикой горного дела в 80-х годах XVII в., занимаясь проблемой откачки воды в рудниках Гарца, и в дальнейшем использовал этот опыт в построении своих минералогических и геологических теорий. Результаты своих размышлений он изложил в книге «Протогея» (1691) – ставшей одним из первых произведений, содержащих попытку научно-теоретического истолкования проблемы происхождения и эволюции Земли. Лейбниц высказал мысль о том, что Земля первоначально представляла раскаленный шар, в результате постепенного остывания которого образовалась вода, которая, растворяя соли в твердой коре, заполнила возникшие пустоты, образовав океаны. Леклерк де Бюффон (1707-1788) в 1744 г. начал публикацию своей «Истории Земли», в которой выдвинул гипотезу ее происхождения вследствие космической катастрофы – сильного удара по Солнцу кометы, отколовшей от него часть расплавленного вещества, из которого впоследствии образовались Земля и другие планеты. В 1775 г. близкую к современным представлениям гипотезу об образовании Вселенной из первичной материи, состоявшей из мелких холодных и твердых частиц, равномерно распределенных в пространстве, выдвинул Иммануил Кант. Однако еще долгое время теоретические рассуждения о происхождении Земли и реальная практика горного дела сосуществовали не пересекаясь, образуя две самостоятельные сферы знания: область чистого теоретизирования и область чистой эмпирии. Александр Гумбольдт, занявший в 1792 г. пост обербергмайстера Пруссии писал: «От горного советника, от директора горного предприятия требуют немногого, ведь люди привыкли к неучам».[63] Ограничение возможностей заниматься теоретическими исследованиями побудило его оставить пост начальника горного производства. Он избрал путь «вольного ученого», предпочтя геологии географию, в области которой необходимость взаимосвязи теоретических и эмпирических компонентов признавалась уже античными мыслителями.

Некоторые геологические идеи общетеоретического характера высказывались еще в середине XVII века. Так, например, датчанин Нильс Стенон (1638-1685) сформулировал некоторые общие принципы, характеризующие закономерности расположения пластов осадочных пород: принцип суперпозиции, согласно которому всякий нижележащий слой осадочных пород образовался ранее вышележащего, и принцип непрерывности, согласно которому всякий осадочный слой первоначально располагался строго горизонтально и был непрерывным (наклонное расположение и разрывы возникли лишь впоследствии, благодаря тектоническим процессам или эрозии). Хотя из-за уже отмеченного отсутствия взаимосвязи между теоретиками и практиками сочинения Стенона в течение почти полутора столетий оставались малоизвестными и обрели признание и популярность только в XIX столетии.

Сами по себе принципы Стенона были необходимым, хотя и недостаточным основанием для формирования научного знания о земных недрах, поскольку, во-первых, относились только к осадочным породам, и во-вторых, позволяли определить лишь их относительные временные характеристики (раньше – позже). В начале XIX века английский естествоиспытатель Вильям Смит (1769-1839) предложил более универсальный и более точный способ определения относительной древности пород по содержащимся в них органическим остаткам, и разработал первый образец геохронологической шкалы, представленной в виде «Таблицы последовательности слоев» (1799). Признание принципов Стенона и Смита в качестве фундаментальных основоположений сделало возможным применение в области геологического познания общенаучного метода систематизации и обобщения эмпирического материала в соответствии с наперед установленными постулатами аксиоматического характера. И, хотя некоторые полагают, что принципы эти являются сугубо эмпирическими, обосновывая свои утверждения ссылкой на направленность и необратимость процесса биологической эволюции, сама её направленность (и необратимость) есть не более чем априорный принцип, принимаемый биологами как аксиома.[64] Однако для того чтобы окончательного придать геологическому знанию научный характер, требовалось найти способ количественного выражения длительности геологических процессов или, иными словами, научиться измерять время их протекания.

Дальнейшее развитие геологии как научной дисциплины связано с трудами Абраама Вернера (1750-1817) и Джеймса Геттона (1726-1797), предложивших две диаметрально противоположные концепции геологического процесса, вошедшие в историю под названиями «нептунизма» и «плутонизма». Абраам Готлоб Вернер, сторонник «нептунической» (водной) концепции происхождения Земли определил геологию как «науку, изучающую твердое тело Земли, как в целом, так и в виде различных сообществ минералов и горных пород, из которых она состоит, а также их происхождение и соотношение друг с другом».[65] Он разработал первую глобальную систему классификации горных пород и предложил теорию, объясняющую происхождения Земли путем постепенного осаждения из смешанной взвеси и раствора. Вулканическую деятельность Вернер считал феноменом сравнительно недавнего происхождения и объяснял ее возгоранием угольных отложений, утверждая, что разломы и щели в более древних осадочных породах заполнялись расплавленным вулканическим теплом базальтом сверху. Профессор Фрайбургской Горной академии Вернер был прекрасным лектором, но писать не любил. Достаточно сказать, что его основной труд «Краткая классификация горных пород…» (1787) был действительно необыкновенно краток и состоял всего из 28 страниц. Тем не менее, идеи вернеровского нептунизма надолго овладели умами ученых, а геология в большинстве европейских университетов вплоть до середины XIX в. преподавалась «по Вернеру».

Создатель «плутонистской» (огненной) концепции шотландец Джеймс Геттон, в отличие от Вернера не был ни профессиональным геологом, ни университетским профессором. Получив медицинское образование в Сорбонне, Геттон работал сначала фермером, а затем компаньоном фирмы удобрений. Наукой он занимался как «свободный ученый», примыкая к кружку шотландских мыслителей, среди которых были такие известные авторитеты как, например, философ Дэвид Юм, создатель классической политэкономии Адам Смит и др. В своей «Истории Земли» (1788) шотландский естествоиспытатель утверждает, что главным фактором ее эволюции является не вода, а огонь, энергия «внутреннего жара». При этом вулканы выполняют роль предохранительных клапанов, предотвращающих взрыв планеты, а сама ее эволюция представляет циклический процесс чередования фаз расширения и сглаживания (размывания) образовавшихся поднятий. При этом разломы и щели, образующиеся в осадочных породах, заполняются расплавленным базальтом не сверху, как полагали нептунисты, а снизу. Однако широкое признание плутонистская концепция Геттона получила не сразу. Авторитет Вернера был настолько велик, что альтернативные предложения зачастую даже не рассматривались всерьез. Концепция Геттона оставалась в тени до тех пор пока два ученика Вернера: Леопольд Бух (1774-1853) и Александр Гумбольдт (1796-1869) не отказались от концепции своего учителя. В разработанном ими учении о кратерах поднятия решающая роль в формировании облика Земли отводится не гидрологическим, а магматическим процессам. Так в 30-х годах полузабытые идеи геттоновского плутонизма начинают обретать популярность, а к середине XIX века, значительно потеснив вернеровский нептунизм, становятся доминирующими.

К этому времени практически завершается становление геологии как самостоятельной науки. Шотландец Чарльз Лайель (1797-1875), наконец формулирует общий принцип измерения длительности геологических процессов, позволяющий не только создать уже не качественную (относительную), а более точную количественную (абсолютную) геохронологическую шкалу, но и установить соответствие между геологической и биологической эволюцией, расположив их в границах единой системы этапов, эр и периодов. Лайель, как и его соотечественник Геттон не имел специальной геологической подготовки. Юрист по образованию он занимался геологией как любитель. Это обстоятельство, заставляет нас еще раз обратить внимание на то, что наиболее фундаментальные основоположения даже таких, казалось бы, сугубо эмпирических наук как геология, устанавливаются не в результате индуктивного обобщения опытных данных, а формулируются как априорные принципы, имеющие характер аксиом, то есть положений, не вытекающих из эмпирического опыта, а, наоборот, составляющих основу его организации.

Идея актуализма сформулированная Лайелем в «Основах геологии» (1830-1833) широко раздвинула пределы геологической истории, но приобрела поистине общенаучное значение, а сам трехтомник надолго стал самой популярной книгой по геологии. Сама по себе эта идея достаточно проста: «Все изменения, которые произошли в прошлом, в течение геологической истории, происходили под влиянием факторов, действующих и ныне (Б.Л.)».[66] По своему содержанию идея актуализма близка к декартовской мысли о постоянстве законов, установленных Богом при сотворении мира, хотя всякое упоминание о нем уже исключается, а все характеристики постоянства приписываются самой природе. Лайель утверждает, что все естественно-природные процессы на Земле протекают единообразно и действуют непрерывно, поэтому даже самые значительные, изменения облика планеты могут происходить (и действительно происходят) в результате постепенного суммирования незначительных проявлений этих процессов в течение долгого (с точки зрения современников Лайеля невообразимо долгого!) времени. Признание принципа актуализма позволяет исследователю, зная, например, скорость осаждения взвеси, рассчитать время, необходимое для образования многометровых пластов осадочных пород. В результате таких вычислений происходит расширение временных границ бытия мира с библейских 5-6 тысяч до миллионов и миллиардов лет.

Историческое значение лайелевской идеи актуализма вполне сопоставимо с ньютоновской концепцией универсума. Как и в XVII веке перед человеком вновь открывается бесконечная бездна. Только если тогда это была бездна пространства, то теперь – бездна времени: «геология также проясняет наши представления о времени, как астрономия научает нас, как познавать пространство... Здесь человек со всей его жизнью, с его мерами и понятиями совершенно исчезает как ничтожнейшая пылинка мироздания».[67]

Сформулированная в сфере геологии, идея актуализма приобрела не просто общенаучного, но и мировоззренческого характера. С нее начинается «героическая эпоха» в геологии, в чем-то подобная эпохе «великих географических открытий». Влияние этой идеи испытали на себе не только ученые (в том числе и Чарльз Дарвин (1809-1882), начинавший свою научную карьеру как геолог именно там почерпнувший основную идею эволюционного развития, как результата продолжающегося действия одних и тех же факторов), но и самая широкая «образованная публика». По свидетельству современника, дорогие сочинения по геологии раскупались быстрее самых популярных романов Вальтера Скотта.[68] Выступления известных геологов собирали аудитории количественно сопоставимые с посетителями современных рок концертов. Так на серию бостонских лекций Лайеля в 1841 г. было куплено 4,5 тыс., а на ньюкастлские лекции проф. Седжвика более 3 тыс. билетов. Не будет преувеличением сказать, что эволюционные взгляды Лайеля и Дарвина определили развитие всего естествознания второй половины XIX века, и уж конечно, идея эволюции прочно утвердилась в сфере геологических наук.

Первой из наиболее фундаментальных концепций эволюционного развития Земли стала теория контракции. Её автор профессор геологии Венского университета Эдуард Зюсс (1831-19140), опирался на гипотезу Канта-Лапласа, логически увязывая их космогоническую модель с геологическими процессами. Суть теории контракции состоит в признании постепенного остывания планеты, что неизбежно должно приводить к ее сжатию и, в результате к изгибанию и короблению (вспучиванию) твердеющей земной коры. Сформулировав свои основные идеи при исследовании происхождения Альп (1885), Зюсс в более позднем трехтомнике «Лик Земли» (1885-1909) придал им универсальное значение, объясняя сжатием при остывании происхождение всех складчатых горных поясов. Влияние идей Зюсса на современных ему геологов было огромным. Благодаря внутренней логичности и, не в последнюю очередь, согласованности с космогонической теорией происхождения Земли, контракционная теория быстро получила широчайшее распространение и, еще в первые десятилетия ХХ века пользовалась всеобщим признанием, а некоторые крупные геологи сохраняли ей верность вплоть до 60-х – 70 годов.

На рубеже XIX-ХХ вв. на основе контракционной теории возникает учение о геосинклиналях. Впервые идею и сам термин предложил американский геолог Джеймс Дана (1813-1895); поддержал и развил её профессор Парижского университета Густав Ог (1861-1927). Геосинклинали – прогибы, образующиеся при сжатии земной коры, подобно морщинам на ссыхающемся яблоке. Они располагаются по окраинам континентов, образуя границы между материками и океаном. Практически одновременно с разработкой теории геосинклиналей появляется учение об их антиподах – континентальных платформах, представляющих мощные сплошные массивы, расположенные между геосинклиналями. Разработка теории платформ связана с деятельностью известного русского геолога Александра Карпинского (1864-1936). Учение о геосинклиналях и платформах вышло за рамки контракционной теории и стало ведущей концепцией первой половины ХХ века, определившей развитие теоретической геологии этого периода.

Однако уже в начале века в науке происходят события, которые не могли отразиться и в геологии. Революция, произошедшая в физике, поставила под сомнение многие, казавшиеся ранее незыблемыми, общенаучные основоположения. В числе отвергнутых идей оказалась и космогоническая гипотеза Канта-Лапласа. Вначале конкуренцию ей составила катастрофическая гипотеза Джинса, а затем представления об изначально расплавленной массе Земли сжимающейся при остывании были вытеснены «холодными» концепциями, трактующими эволюцию планеты диаметрально противоположным образом - как процесс ее расширения. В результате контракционная теория, оказалась логически несовместимой с новыми космогоническими идеями.

Признание концепции расширяющейся Земли, в свою очередь, позволило геологам высказать предположение настолько невероятное, что сама возможность его никогда ранее не обсуждалась. Никому просто не приходило в голову, что общая конфигурация и взаиморасположение континентов могут быть подвержены достаточно существенным изменениям (изменение очертаний береговых линий за счет речных наносов, морских волн или землетрясений не в счет, ибо они пренебрежительно малы). Фиксизм, то есть утверждение неподвижности материков был настолько само собой разумеющейся позицией, что не требовал ни обоснования, ни даже особого обозначения. Но из концепции расширяющейся Земли логически следует возможность признания подвижности (мобильности) континентов. Эта возможность реализуется в концепции немецкого геофизика Альфреда Вегенера (1880-1930) предложившего тектоническую гипотезу перемещения (дрейфа) материков. В результате фиксизм из само собой разумеющейся, «естественной» точки зрения превращается в одну из возможных позиций, признание которой становится актом осознанного выбора, а дискуссии между фиксистами и мобилистами с переменным успехом продолжаются на протяжении всего ХХ века. С самого его начала до середины 30-х годов большей популярностью пользовались привлекательные уже самой своей «революционностью» идеи мобилизма. Затем, до начала 60-х годов происходит реставрация фиксистских представлений. Однако к середине десятилетия океанологи находят новые аргументы в поддержку уже похороненного было мобилизма, которые связаны с разработкой раздвиговой концепции происхождения океанов, опирающейся на космогоническую гипотезу расширяющейся Земли и логически согласующуюся с ней тектоническую теорию литосферных плит. К концу 60-х годов эта теория, предполагающая перемещение материковых плит под влиянием конвективных течений в мантии становится доминирующей, но вместе с ее признанием вновь возрастает интерес к уже полузабытым представлениям о «горячем» происхождении Земли.

Таким образом, можно констатировать ряд этапов в развитии геологической теории, которые выделяют, например отечественные геологи В.Е.Хаин и А.Г. Рябухин.[69]

Первый этап развития геологии начинается с ее становление в качестве самостоятельной науки. Он связан с оформлением тектонической концепции кратеров поднятия разработанной Бухом и Гумбольдтом.

Начало второго этапа относится к середине XIX столетия. Этот этап связан с широчайшим распространением в естествознании эволюционной концепции, у истоков которой стояли Лайель и Дарвин. Собственно в геологии этот этап обозначен господством контракционной теории Зюсса.

Третий этап начинается с революции в физике на рубеже XIX-XX веков и охватывает первую половину ХХ века. В геологии он ознаменован разработкой учения о геосинклиналях и континентальных платформах.

Четвертый этап относится ко второй половине века и связан с дискуссией между сторонниками фиксизма и мобилизма. Наиболее значительным результатом этого этапа можно считать разработку теории тектоники литосферных плит.

И на рубеже XX-XXI веков, как отмечают авторы, «угадываются признаки новой революции, проявляющейся в сближении гуманитарного и естественного комплексов наук».[70]

6. Основные парадигмы и методы геологии

Наиболее фундаментальной проблемой геологической науки является проблема происхождения и преобразования Земли. Все остальные вопросы, так или иначе, связаны с ее решением, поскольку любой геологический процесс может рассматриваться как часть общего процесса формирования и развития планеты. Само же возникновение планеты можно, в свою очередь, рассматривать как частный случай более широкого процесса возникновения нового как такового. Но постановка вопроса о возникновении нового как такового выводит нас не только за пределы геологии, но и за пределы естествознания вообще, ибо это вопрос метанаучного или метафизического (философского) уровня. На таком уровне речь идет уже не об эмпирически наблюдаемых фактах возникновения нового, а о возможных способах логически непротиворечивого мышления этого процесса. Выводы, полученные здесь, должны быть справедливыми по отношению и к геологии, и ко всякой другой науке, поскольку ее задача – мышление об объектах определенного рода.

На метафизическом уровне возникновение нового может непротиворечиво мыслиться в двух формах: либо как, континуальный, либо как дисконтинуальный процесс. В первом случае возникновение нового происходит постепенно, а само оно связано со старым рядом промежуточных ступеней так, что между любыми двумя из них всегда можно обнаружить третью. Во втором - между старым и новым имеется ничем не заполненный зияющий разрыв, а новое возникает в один краткий миг, «вдруг», без предварительной подготовки. Образно первый случай можно изобразить в виде непрерывной, а второй – в виде пунктирной линии.

Особенностью концепций метафизического уровня, а именно о них сейчас идет речь, состоит в отсутствии твердых оснований для однозначного выбора между ними. Таких оснований мы не обнаружим ни в сфере логики (ибо в логическом отношении обе концепции совершенно равноправны), ни в сфере эмпирии (ибо, они не вытекают из эмпирического опыта, а, напротив, выступают априорным основанием его организации). В истории науки дисконтинуальная концепция зачастую обозначается как креационизм, а континуальная – как эволюционизм. Обе они выступают как метапарадигмальные установки, выбор которых определяется таким «ненаучным» фактором как «дух эпохи», выраженный в религиозных или философских идеях, социально-политических течениях и пристрастиях и, в конечном итоге, опирается на волевое решение. Никогда нельзя однозначно сказать, что, например, эволюционистская метапарадигма является истинной, а креационистская – ложной и наоборот, потому что факты, которыми оперируют сторонники той или иной концепции отбираются в соответствии именно с их исходной установкой. Более того, поскольку приверженцы любой из конкурирующих установок стремится создать целостную и внутренне связанную (консистентную) систему представлений, они бывают глухи к аргументам противника; ведь даже если речь идет об одних и тех же фактах, каждая сторона стремится интерпретировать их в свете собственных установок. Поэтому, несмотря на то, что периодически одна из метапарадигм занимает лидирующее положение, а другая уходит в тень, никогда нельзя считать лидирующую установку полностью победившей, а ее конкурента окончательно побежденным.

В истории геологии можно выделить два больших этапа: период становления ее как науки, когда происходил переход от аккумуляции полезных сведений о поиске руд и минералов, о горных промыслах и выплавке металлов в виде конгломерата разрозненных рецептурных предписаний, и период ее существования как особой отрасли теоретического знания. В любой зрелой науке, и геология не составляет исключения, присутствие периодически сменяющих друг друга метапарадигмальных установок очевидно. Однако и этап ее становления опирался на определенную метапарадигму. Такой метапарадигмой можно считать библейский миф о сотворении мира из ничего за шесть дней. Он вполне может считаться наиболее ранним вариантом креационистской установки, поскольку выполнял, в сущности, ту же функцию, что и парадигмы развитой науки.[71] Именно библейский миф лежал в основе первых попыток определения возраста Земли или вычисления скорости потока воды, спадающей после всемирного потопа от вершины Арарата до уровня моря за 14 дней. По мере становления и развития науки, на рубеже XVII-XVIII веков на авансцену выходит эволюционная метапарадигма, требующая объяснять исследуемые явления длительным и постепенным действием природных агентов, которые можно наблюдать, измерять и описывать в формализованным языком математики. Однако дискуссия между сторонниками континуальной и дисконтинуальной концепций развития не прекращается и до сих пор. Каждый из трех веков существования геологии отмечен столкновением конкурирующих парадигм, в которых можно обнаружить черты «фамильного сходства», позволяющего интерпретировать их как модифицированные варианты креационистской или эволюционистской установок. В XVIII веке это было противостояние нептунизма и плутонизма; XIX век отмечен конкуренцией униформизма (актуализма) и катастрофизма; в течение всего ХХ века с переменным успехом продолжается дискуссия между сторонниками фиксизма и мобилизма.[72]

Нептунизм и плутонизм. Примерно с середины XVIII века разгорается острый спор между сторонниками двух взаимоисключающих геологических концепций. Сторонники одной из них утверждали, что и происхождение Земли, и формирование ее внешнего облика представляет собой «холодный» процесс, в котором главным действующим агентом была вода. Сторонники другой не менее категорично заявляли, что Земля возникла и оформилась в результате «горячего» процесса, главным действующим агентом которого был и остается огонь. По именам античных божеств соответствующих стихий первая концепция была обозначена как нептунизм, вторая получила имя плутонизма, а их сторонников стали называть нептунистами и плутонистами. Однако, если обратиться к античности, то можно увидеть, что оттуда были заимствованы не только имена богов. В споре между сторонниками нептунизма и плутонизма вновь зазвучали отголоски древней дискуссии античных натурфилософов Фалеса и Гераклита: воду или огонь следует считать субстанциальной основой мироздания.

В истории собственно геологии нептунизм обычно связывают с именем Абраама Вернера, но, как видим, корни его уходят в глубокую древность к самым истокам античной философии. Подобно Фалесу, утверждавшему, что мир произошел из воды, фрайбургский профессор полагал, что все породы образовались из водного раствора или взвеси, изначально представлявших нечто вроде Хаоса древних, в котором все вещества пребывали в смешанном состоянии. Вторым (а по степени значимости, скорее даже первым) основанием «водной» концепции была ее согласованность с библейским мифом о Всемирном потопе, сохранявшем признание подавляющего большинства жителей Европы (в том числе и многих ученых) вплоть до середины XIX века. Наиболее серьезным аргументом нептунистов было не столько соответствие их концепции эмпирическим фактам, сколько её связь с определенной идеологической и культурной традицией. Именно такое обоснование характерно для парадигматических установок, к которым и следует отнести концепцию нептунизма. Как всякая парадигма, нептунизм демонстрирует весьма малую чувствительность к критике. Так на замечание, что объем имеющейся на Земле воды недостаточен, чтобы растворить и взвесить всю массу, ее коры, Вернер отвечает, что, по-видимому, вначале воды было больше, а затем, сделав свое дело, она «ушла как-то в космическое пространство».[73]

Вулканизм нептунисты рассматривали как вторичный фактор, действие которого, во-первых, далеко не столь радикально, и, во-вторых, начинается уже после того, как облик планеты в основном сформирован водной стихией. Таким образом, процесс формирования Земли и современные геологические процессы признаются осуществляющимися благодаря действию различных факторов. По существу это означает наличие разрыва между древним и современным состояниями планеты, ибо закономерности, определявшие ее становление, теперь перестали действовать и, следовательно, являются внешними, по отношению к ее современному состоянию. Оба эти признака: признание разорванности линии развития, с одной стороны, и объяснение этого развития действием преимущественно внешних факторов – с другой, позволяют сделать вывод о том, что нептунистская парадигма является модификацией дисконтинуальной метапарадигматической установки.

Разорванность линии развития означает, что сегодняшний эмпирический опыт не годится в качестве основания для формирования концепций, объясняющих явления, происходившие в очень отдаленные, буквально доисторические времена, а факты прошлого, вследствие того, что породившие их процессы давно прекратились, совершенно недоступны современному наблюдателю. Поэтому в рамках дисконтинуальной метапарадигмы объясняющие концепции создаются, как правило, в виде правдоподобных умозрительных конструкций, к которым вполне можно отнести и нептунизм. И вряд ли является случайным, что создателем его является именно немецкий профессор – типичный представитель склонного к спекуляции рационального германского ума. Не случайным является и то, что конкурирующая концепция – плутонизм – формируется в русле английской эмпирической традиции, а его создатель Джеймс Геттон входит в кружок ученых, членом которого является известнейший философ-эмпирик Дэвид Юм.

Хотя возникновение плутонизма обычно относят к концу XVIII в., корни концепции уходят далеко вглубь веков, к уче