Книга стихов «НА ЗВОН МЕЧЕЙ» (Харбин, 1934)

 

МОЙ ЩИТ

 

 

Утомленная долгой борьбою,

Боль и страх от врагов затая,

Как щитом, я укроюсь Тобою,

Православная вера моя!

 

И во мраке глухом преисподней,

И в просторах безбожной страны

Осененная волей Господней

Не погибнет душа без вины.

 

Я упасть под мечом иноверца

И сгореть на костре не боюсь

За Христово пронзенное сердце —

За тебя, Православная Русь!

 

2 августа 1933 г.

 

В ПУСТЫНЕ

 

 

Россия? Ты еще жива?

В цвету черемуховом ты ли?..

Зимой, наверно, на дрова

Мою черемуху срубили…

 

Мужчины будут по-мужски

Решать мудреную задачу.

А я в цепях немой тоски

Молюсь и жалуюсь, и плачу.

 

Россия? Ты еще жива?

Ты новой ждешь войны и крови?

На помощь звать? Но где слова?

И есть ли нынче сила в слове?..

 

Неправда! Ты не умерла,

Хоть и подрублена под корень,

С душой Двуглавого Орла,

Который грозам непокорен!

 

Ты — вся в огне и вся в цвету,

И ты ни в чем не виновата.

Лелеешь новую мечту —

И громового ждешь раската.

 

Детьми замученная мать!

И мы обречены судьбою

Тебя любить и понимать,

И плакать горько над тобою.

 

Какое счастье русским быть!

Какая тяжесть быть им ныне…

В России горько стало жить,

А без России мы… в пустыне.

 

4 июля 1932 г.

 

ДОСТОЙНО ПРОЖИТЬ

 

 

Можно сносно прожить, или даже спокойно,

Если право на жизнь нам дано.

Но прожить недостойные годы достойно

Только мужественным суждено.

 

И когда подойдет к человеку опасность,

Стиснет сердце холодной рукой,

То на помощь является детская ясность,

Неиспытанный раньше покой.

 

Ты спроси свою душу: не вера ли это?

Не Господь ли помог мне в борьбе?

И спокойное мужество будет ответом,

Божьим мудрым ответом тебе.

 

Мы в изгнании, мы в беззащитном сиротстве,

В полумраке расчетливых дней

Будем помнить о мужественном благородстве

Наших лучших великих людей.

 

1933 г.

 

ДОРОГОЙ ПРЕДКОВ

 

 

Жжет меня отрава, ненависть-любовь…

Путаю узоры: старину и новь.

Не татары — предки, не они — родня;

Прадеды иные были у меня.

Прадед мой родимый в бой со шведом шел!

В бархатном кафтане, на груди орел…

Слава и победа! Золотые дни,

Отчего так свежи в памяти они?

А другой мой кровный с турками в бою

Укреплял отвагой родину мою!

Одолев поганых турок — басурман,

Он в Москве скончался от тяжелых ран…

Третий бил французов, Бонапарта гнал,

На зло Бонапарту дом свой поджигал,

И водой парижской напоил коня!

Вот какие предки у меня!

Дед мой был священник (в рясе богатырь!)

Для трудов он выбрал дикую Сибирь.

Молодым приехал и полсотни лет

Богу и России прослужил мой дед.

Прадеды и деды, кровная родня!

Есть мечта — молитва в сердце у меня;

Чтоб врагов России, если грянет бой,

На то свет побольше увести с собой!

 

14 марта 1934 г.

 

ПУТЕМ ГЕРОЕВ

 

 

Склоняюсь пред бумажным ворохом,

Чтоб от забвения спасти.

Той крови цвет, тот запах пороха,

Те легендарные пути…

 

Чтоб над исписанной бумагою

Другие, головы склонив,

Прониклись той, былой отвагою,

Почувствовали тот порыв.

 

И в каждом доме, в каждой комнате,

Где люди русские живут,

Пускай звучит печально: «Помните

Погибших подвиг, жизнь и труд».

 

Пусть эта память, как бессонница,

Тревожит шепотом людей,

О том, как гибла наша конница

От большевистских батарей…

 

Устали от житья унылого,

От горьких и голодных дней,

Но тень погибшего Корнилова

Нам стала ближе и родней.

 

Смерть за Россию — доля Царская!

И помнить будем мы века

О том, что пули комиссарские

Пронзили сердце Колчака!

 

Уйти от омута нелепого,

От этой будничной тоски —

Погибнуть гибелью Кутепова

От злобной вражеской руки…

 

От себялюбия унылого

Веди нас, Божия рука,

Путем Кутепова, Корнилова

И адмирала Колчака!

 

1934 г.

 

ПРЯМАЯ ЛИНИЯ

 

 

Тьму зла, не ночную — синюю,

Тьму грязных годин пришлось

Прямой пронизывать линией!

Отвагой в злобу! Насквозь!

 

И этой линии рыцари,

Вздымая свои мечи,

Идут со строгими лицами

Прямой дорогой в ночи.

 

А ночь им грозит преградами,

Нет света звезд и луны

Над рыцарскими отрядами

Забытой всеми страны.

 

И мглу, не ночную — синюю,

Холодный будничный мрак,

Прямой прорезают линией,

Которой страшится враг.

 

К чему увертки и хитрости?

Сжечь дотла!

Душонку из тела вытрясти,

Коль подлой она была!

 

У нас есть оружие — мужество,

Прямая линия — путь!

И цепь святого содружества

Обманом не разомкнуть.

 

Не счастье ли края милого,

Не сон ли наш на яву

Сулили очи Корнилова,

Когда он шел на Москву?

 

Потом… Не Мечту ли Белую

Сгубил озверелый враг,

Когда свою голову смелую

Сложил в Иркутске Колчак?

 

Кутепов! Прямая линия

Не ими ли завершена

……………………………………………………

Нет, Тьму, не ночную — синюю,

Рассеять смена должна!

 

Апрель 1932 г.

 

БЕЗЫМЯННЫЕ ВИТЯЗИ

 

 

В зеленой дубраве ночные ветра

О смерти и славе пропели вчера:

Россия, с любовью по праву владей

Рубиновой кровью бесстрашных людей!

 

Друзья дорогие, вам кто-то сказал,

Что ринулись люди толпой на вокзал?

Что там, на востоке, погасла звезда?

Что снова в Россию идут поезда?

 

Сердце усталое, веришь ли ты

В эти восстания, в эти бунты?

Не из железа ли конный латыш?

Разве с обрезами их победишь?

…………………………………………………………………………………..

Кони в полночь топотом вспугнули тишину…

Вынесу без ропота, что бросили одну…

Под конскими копытами столбом сухая пыль.

Вздыхает над убитыми серебряный ковыль.

 

Расстреляны… зарублены… у смерти все равны.

Виновные загублены? Погибли без вины?

Кровавыми заплатами алеет их наряд.

И рядом с виноватыми безвинные лежат.

 

Ах, солнышко за тучами, а ворог на Руси.

Нас, Господи, измученных, помилуй и спаси!

Под конскими копытами дороженька гудит!

Но кто-то меж убитыми врагами не добит…

 

Сердце усталое, веришь ли ты

В эти восстания, в эти бунты?

И не напрасно ли русская кровь

Волнами красными хлынула вновь?

……………………………………………………………………………………

Орел у границы на той стороне —

Без имени рыцарь на черном коне.

Рыдать и молиться… Твой конь вороной

У русской границы погибнет с тобой.

 

И смерть не преграда? Кого тебе жаль?

Герою награда — невесты печаль.

Ах, дымные дали тревожат меня…

Вы там не видали такого коня?

 

Какой он веселый, твой конь боевой!

А пули, как пчелы, над чьей головой?

Над конскою гривой, над шеей крутой…

Какой он красивый, твой конь боевой!

…………………………………………………………………………………..

Трусливыми калитками

Захлопнуты сердца.

Подсчитывать убытки им,

Дай, Боже, без конца!

 

И, лежа под кроватями

И сидя в погребах,

Гадайте, обыватели,

О смерти… на бобах.

 

Ты горе то веревочкой,

Веревочкой завей,

Да в бой иди с веревочкой,

С винтовочкой своей.

 

От выстрелов нагретые

Ружейные стволы,

Как песни недопетые

О людях удалых!

 

Скажи, а где твой ужас то

Пред гибелью в бою?

Непобежденных мужество

И славлю, и пою!

 

Мы на крови воителей

Построим города,

Храни, Господь, строителей

В бесстрашные года!

 

1934 г.

 

БЕССМЕРТИЕ

 

Погибшему брату

 

 

От жизни, от ее угроз

Ты, говорят, ушел на небо.

Тебе ничьих не надо слез.

Не надо ни любви, ни хлеба…

 

Так неожиданно для нас,

Собрался в дальнюю дорогу.

Но о тебе скажу сейчас:

Отмучился… и, слава Богу!

 

Ты, настоящий и большой,

Был слишком ярким между нами,

С такой суровою душой,

С такими грозными глазами.

 

Когда рванет железо с крыш

Летящих пуль горячий ветер,

Я удивлюсь, что ты молчишь,

Что нет тебя на этом свете.

 

Сказал ты, помню, в дни войны

(В тебе проснулся пыл военный):

«Как хорошо, что две страны,

Поговорили откровенно!»

 

Судьбы непобедима власть!

Одну тропу избрав меж тропок,

Ушел ты, чтоб навек упасть,

Среди крутых маньчжурских сопок.

 

И рядом спят твои друзья.

С земным покончены расчеты.

И песенка звучит моя,

По-деревенски, как причеты.

 

Места, где ты лежишь, пусты,

И сопки голые унылы;

А ветер гнет к земле кусты,

И воет около могилы.

 

Там прах лежит, не ты, не ты!

Душой бессмертною ты с нами.

Несем мы в жизнь твои мечты

Живыми сильными руками!

 

1933 г.

 

ОБ ОДНОЙ ПОБЕДНОЙ ГИБЕЛИ

 

 

Друзья, душой делю я гибель с вами…

И вновь живу, чтоб рассказать о вас.

Живу, чтоб вновь слезами и стихами

Запечатлеть геройский чей-то час.

Твой пробил час. От ран изнемогая,

Из синих глаз глядит душа твоя.

Тебя зовут к дверям высоким рая,

Брат не родной, мой светлый брат Илья!

Наш русский Брат, горячими слезами

Оплаканный в глуши ночей моих!

Зачем ушел? Зачем сейчас не с нами?

Твой голос укоряющий затих…

Ты говорил: «Я не имею права

Спокойно жить, когда в России враг

Творит над Русскими расправу,

Над трупами вздымая красный флаг.»

Твой грозный путь — советская граница,

Где ждет таких, как ты, погранотряд.

Где суждено таким, как ты, — разбиться!

Где камни об убийствах говорят.

Ты был у нас один из тех, которых

Беречь бы надо от такой судьбы…

Ты был огнем в ночных чужих просторах!

Живя для родины, ты умер в час борьбы.

Тебя уж нет. В тюрьме любимый брат твой…

И в этот тяжкий час

Печаль свою я закрепляю клятвой:

Все пережить, чтоб рассказать о вас!

Чтоб рассказать, чтоб говорить немолчно

Про жизнь и смерь израненных орлов!

Чтоб содрогнулась чья-то шкура волчья

От холодящих сердце темных слов.

Ты был огнем в ночных чужих просторах!

И ты погиб за родину свою…

И вот сейчас молящим синим взором

Ты смотришь в лица ангелам в раю.

Ты молишь их помочь твоей России!

Ты просишь их за братьев и сестер…

За дни борьбы, за ночи боевые,

За партизанский огненный костер!

Такая жуть! Что жить невыносимо…

Такая боль! Что слов не разберешь…

За этот год не ты один, родимый,

Я знала, что не ты один умрешь…

Друзья мои! Мои друзья и братья,

Из мертвых рук кто примет русский флаг?

От женских слез и женского проклятья

Не пошатнется и не дрогнет враг.

Оглядываюсь: кто идет за вами?

Остались ли, такие же, как вы?

И вижу вдруг: стоят Они рядами,

Кольцом железным вкруг Москвы…

Они… Которых называем — Наши!

Они и здесь. И там Они, внутри…

Они и мы пьем горечь русской чаши

И ждем зари!

 

1933 г.

 

НА ФРОНТЕ

 

 

В прощальный час поет фагот:

Герой погиб, прощай!

Война гремит! И смерть не ждет…

В живую цель стреляй!

Кто сердцем трус, тот в погреба;

Война не твой удел.

Аэроплан… Внизу стрельба!

Военный смел.

А город пуст. Но страх внутри,

Но страх заполз в дома…

А горд пуст. И до зари

Собачий лай и тьма.

И, притаясь у батарей,

Солдаты ждут сигнал.

Идут. В атаку! Бей! Скорей!

И первых — наповал…

И с этой стороны, и с той —

Тревожный стук сердец.

И чей-то жадный взгляд и стон

В последний раз… конец.

Одни бегут. Так суждено.

Вдали горят мосты.

Другие будут пить вино

С победою «на ты!»

 

5 февраля 1933 г.

 

НА ЗВОН МЕЧЕЙ

 

 

Сердце в русском горе — гореванье

И в борьбе,

Забывает о своем страданье,

О себе…

 

Над моей родиной милой

Пал туман…

Православных, Господи, помилуй

Христиан!

 

Буря треплет, разрывая в клочья

Русский флаг…

И ползет к границам темной ночью

Внешний враг…

 

Из России накроить колоний?

Русь на слом?..

Не войдет с оружием посторонний

В Отчий Дом!

……………………………………………………………………………..

А когда окрепнет и воскреснет

Снова Русь,

Я на звон мечей победной песней

Отзовусь!

 

27 апреля 1933 г.

 

РОССИЯ НЕ УМРЕТ

 

«Россия умерла».

Профессор Головачев.

 

 

Знамя Русское украшу,

Шелком — песней разошью

Верю в будущее наше,

Верю в Родину мою!

 

И не шепотом, не вздохом,

Не слезами, не мольбой —

Я приветствую эпоху,

Озаренную борьбой.

 

Буду петь я в этом мире

О родном, о дорогом:

О России, о Сибири!

Невозможно о другом…

 

Понимаешь, все другое

Исчезает, словно дым;

Только это, дорогое,

Остается дорогим.

 

Ближе к родине и дому

Снова пашни да базар…

Ярославцу молодому

Стал расхваливать товар

 

Горы, степи и долины

Золотые прииска,

Драгоценная пушнина —

Ждут руки сибиряка.

 

Труд спокойный и свобода,

Настоящая, не та!

Волга — царство парохода!

Жизнь, богатство, красота!

 

От Амура до Урала,

От Кавказа до Москвы

Никогда не умирала,

Не теряла головы

 

Наша буйная стихия,

Наша кроткая звезда,

Нераздельная Россия

И Великая всегда!

 

Мне — Ее любить и славить,

Горе, если промолчу.

А владеть, решать и править

Снова князю — Москвичу!

 

На груди Орел Двуглавый.

Кто не склонит головы?

Силы, гордости и славы

Не отнимешь у Москвы!

 

Понимаешь, все другое

Исчезает, словно дым;

Только это, дорогое,

Остается дорогим…

 

Знаю, скажешь: было плохо…

Будет лучше нам с тобой.

Я приветствую эпоху

Озаренную борьбой!

 

Старый кремль — святые стены!

Крест над крыльями Орла!

Кто сказал слова измены,

Что Россия умерла?!

 

 

ВОЗМЕЗДИЕ

 

 

Стихийный гнев не спрячем:

Скачи, топчи посев!

На жеребце горячем

Промчится ночью гнев!

А всадник дышит тяжко…

Душа, сгори дотла!

Такого острой шашкой не выбьешь из седла.

С усмешкою грозили

И пуле, и ножу.

Расстреливать возили на черную баржу.

Нащупан стык двух армий

Прорыва план готов.

Слыхал о командарме

Отчаянных голов!

Но топот конский глуше,

Уж виден свет конца.

Отчаянные души,

Косматые сердца!

Проклятая дорога

Протоптана в крови, —

Без родины, без бога,

Без дружбы и любви…

 

1933 г.

 

ПЕПЕЛЬНИЦА ИЗ ЧЕРЕПА

 

 

Много было их, а не один.

Из болотных топей да трясин

При багровых отблесках зари

На Руси рождались бунтари.

 

Посвистом запугивал судьбу

Соловей-разбойник на дубу.

И купцов проезжих и бояр

Грабил по дорогам Кудеяр.

 

Пугачева шапка да кафтан

Долго в снах тревожили дворян.

Но другие были времена,

И другой была моя страна!

 

Не было плаксивых, жалких слов, —

Был топор для бешеных голов!

Их палач за буйны кудри брал,

Над толпой с усмешкой подымал.

 

Нам теперь понятен этот смех,

(Может быть, не всем и не для всех!)

Я бы над казненным «Ильичем»

Усмехалась вместе с палачом.

 

И с усмешкой вглядываясь в тьму,

Бунтаря-рабочего — пойму,

Соловья-разбойника — прощу,

Я других виновников ищу…

 

Ведь в стране святых монастырей

Нарождалось много бунтарей.

Ненавистней всех из них один:

Умствующий барин-дворянин.

 

Я б над дворянином Ильичем,

Издевалась вместе с палачом.

Этот череп «павшего в борьбе»

Пепельницей сделала б себе!

 

Но ни топора, ни палача,

Не нашлось у нас для «Ильича»…

 

21 января 1933 г.

 

СТАЛИН

 

 

Чего он хочет, этот «исполин»,

Покрытый русской кровью злобный гений,

Мечта ударников, советский властелин

И вдохновитель «наших достижений?»

В России, как в сапожной мастерской,

Неприбрано, темно и неуютно.

Семинарист? Налетчик? Кто такой?

Вокруг него туман кроваво-мутный.

И хочется в упор его спросить:

— Кто ты такой, Иосиф Джугашвили?

Как смеешь ты в Кремле Московском жить

И в царском разъезжать автомобиле?

Как смеешь сотни тысяч убивать?

Кто поручил тебе такое дело:

Не русскому Россией управлять,

Ведя ее к расколу и разделу?

Задумавшись, смотрю на твой портрет,

В разбойничьем лице с угрюмым взором;

И чувствую и слышу твой ответ:

«Я так хочу! Пускай погибну скоро!»

Упорством можно многого достичь,

А у тебя упорство в каждой жиле,

Но умер твой предшественник, Ильич,

И ты умрешь, Иосиф Джугашвили!..

Орел — стервятник с падалью в когтях,

Ты грохнешься с высот от меткой пули.

Не всех еще сломил животный страх:

Кругом тебя враги на карауле.

А кроме пули, есть шнурок и яд…

Нож занесен над русским Робеспьером!

Грохочет Термидор! Костры горят.

Так гибнут все, не знающие меры.

Родился он в сапожной мастерской.

И вдруг… Зигзаг! — «Фельдмаршал индустрии!»

И вдруг вписал он жесткою рукой

Страницу зла в историю России!..

 

14 февраля 1934 г.

 

О ЖАЛОСТИ К ТРИЛИССЕРУ

 

 

Да, много лет был наш черед:

Мы в чрезвычйках погибали…

Теперь к чекистам смерть идет

В Москве, в Сибири, на Урале!

Быть может, год, и два, и три

Пройдут, забрызганные кровью.

О жалости не говори,

Не предавайся пустословью.

Мне жаль ограбленных крестьян.

Мне жаль обманутых рабочих;

Но надо выполоть бурьян,

Что задушить Россию хочет.

Тебя на подвиг не зову.

Не для таких, как ты, работа.

Другие сорную траву

Пойдут полоть с большой охотой.

Зовет в поход труба в тайге!

Идет на бой мужик с обрезом,

Со злобной мыслью о враге

И с сердцем жестким как железо.

И я, страны восставшей дочь,

Хоть песней злобной помогу им.

Трусливых и плаксивых прочь!

Мы создадим страну другую.

«Жестокость? Что вы? Ах, нельзя!»

Глас из архива. Уж не мы ли,

Со вздохом глазки заслезя,

Чихаем от архивной пыли?

Во мраке мстительных годин

Народный гнев всегда неистов!

Найдется ли средь нас один

Рыдать над гибелью чекистов?

А если в свой предсмертный час

Трилиссер нежно крикнет «Мама!»

Растрогает кого из нас

Жестокого чекиста драма?!

Ни жалости, ни к красоте

Сейчас Россия не готова.

Пусть станут «жмуриками» те,

Кто выдумал такое слово!

От жалости не покачнусь.

И чем жесточе та расправа, —

Тем ближе будущая Русь,

И ярче будущая слава!

 

23 февраля 1933 г.

 

ПИСЬМО НАРКОМУ

 

Тов. Куйбышеву

 

 

С тобой навеки мы чужие,

Я не твоя и ты не мой.

К себе с советскую Россию

Ты не зови меня домой.

 

Платочек алый женотдела

Ты мне в награду не сули.

Найду себе другое дело

От ваших лозунгов вдали.

 

Слезами женскими заплачу

Над милым сердцу словом «Русь».

Решать мудреную задачу

С мужской отвагою возьмусь.

 

Над голубым листком в конверте

С чудесным штемпелем «Москва»

Задумаюсь о чьей-то смерти,

Вздохнув о юности сперва.

 

И молодость мою и нашу

(Ты тоже молод был тогда!)

Любовной памятью украшу,

Похоронивши навсегда…

 

В огромных залах Совнаркома

Мелькает черный твой портфель.

Я выгнана тобой из дома,

И у меня другая цель.

 

Отброшенная вашей бурей

К подножью чуждых жестких скал

Я повторяю, бровь нахмуря:

«Напрасно ты меня искал!»

 

Да будет злоба в каждом слове!

Возненавидя вашу новь,

За десять лет борьбы и крови

Я изжила твою любовь.

 

И вот хозяину портфеля,

Который держит Русь в аду,

Я говорю: «мели Емеля»,

Я в лагерь твой не перейду!

 

Но я твой след подкараулю

И обещаю, как врагу,

Что в черном браунинге пулю

Я для тебя приберегу.

 

За то, что многих злобно мучишь,

За то, что многих ты убил, —

Ты пулю смертную получишь,

От той, которую любил!

 

19 августа 1930 г.

 

ВАМ, ВРАГИ

 

 

Не говори, не спрашивай, не трогай.

Сгорал от солнца колос на корню…

Я много лет иду одной дорогой,

Служу мечте. И ей не изменю.

Не говори. И горю не сочувствуй.

Не продолжай ненужную игру.

Живу я только радостью искусства

И, может быть, за Родину умру.

Ведь знаю я, что на Лубянке где-то,

В застенке, под портретом Ильича,

Читают эмигрантского поэта

Дежурные чекисты по ночам.

Читайте, Зарубежная Россия

Вам не страшна. Советская — страшней.

И времена и люди там другие,

И зори беспокойнее над ней!

……………………………………………………………………………………..

От коммунистической породы

Ничего хорошего не жди.

Глазомер и Натиск — воеводы,

Русского восстания вожди!

Смотрит неподвижная Астарта,

Как чекисты мечутся в тоске:

«Граждане, держите Бонапарта!

Вот он! Вон мелькает вдалеке!»

Коль восстание вихри закрутило, —

Г.П.У., забившись в поезда,

Зверем зарычит: «Крути, Гаврила!»

Гладкий путь!.. В чужие города!

……………………………………………………………………….….

Подымай лаптями пыль,

Подминай степной ковыль!

Грома нету от лаптей,

Кремль не ждет таких гостей…

Против красного Кремля

Вся крестьянская земля!

Будя! Злое воронье,

Время кончилось твое…

Лапти шмыгают вразброд.

Не оставим на развод

Ни одной в Кремле души!

Не спасут вас латыши…

Грянет песня в разнобой:

«Мы…за Русь…святую…в бой!»

И мужицкий самосуд

Заклокочет там и тут!

Бей коммуну за «колхоз»,

Бей до крови, бей до слез!

Надо так гадюку бить,

Чтоб ей больше не ожить!

Краскомов с красными солдатами

Тех, кто к повстанцам перейдут,

Мы не считаем виноватыми:

Они давно восстанья ждут…

И всколыхнет Петровской славою

Наш Флаг на Невском берегу.

И станет снова Русь — Державою,

Грозящей внешнему врагу!..

 

14 февраля 1934 г.

 

НОВЫЙ ПУТЬ

 

 

Пол неба пламенем охвачено,

Гудит встревоженная медь!

Стране Великой предназначено

Гореть в огне и не сгореть.

Победы день годами выстрадан.

И Всероссийский крестный путь

Закончится последним выстрелом,

Пронзившим Сталинскую грудь.

На помощь нам рядами стройными

Подходит бывший комсомол.

Над головами беспокойными

На Русском знамени Орел!

 

15 мая 1934 г.

 

РУССКИЙ ВОЖДЬ

 

 

СССР…Там мчатся поезда,

Наполненные жаждущими хлеба…

Там молот, серп и красная звезда

Грозят погибелью земле и небу…

Там места нет Изгнаннику Христу.

Там жизнь горит, в пожаре не сгорая.

И часовой, стоящий на посту,

Прицелился в бегущего из «рая».

И, словно напряженный пульс, в Кремле

Торопится, и рвет, и мечет Сталин!

Покоя нет безумцам на земле.

Все слишком злы, и слишком все устали…

Где Командир безвестного полка,

Кронштадтского восстанья сокрушитель,

Чья твердая рука

Должна скорей вмешаться в ход событий?

Сейчас ему, наверно, тридцать пять,

Немного меньше или больше;

Но уж в Двадцатом он успел повоевать

На Западе с надменной Польшей.

Врагов больших и малых одолев,

В границах прежних Русь внеся на карту

И укротив народный гнев,

Он станет Русским Бонапартом!

 

1931 г.

 

ДОРОГОЙ ДАЛЬНЕЙ

 

 

Скрипят полозья у саней,

Мелькают вдоль дороги елки.

И вместо темных старых пней

Мерещатся во мраке волки.

А ночь, глаз выколи, темна!

По тракту широки раскаты.

Над бором звездочка одна

Горит торжественно и свято.

Когда-то, где-то, вдалеке

Ты так же ехал ночью синей.

На меховом воротничке

Лебяжьим пухом — белый иней.

Плыл неподвижный темный бор.

Швыряло сани на раскатах.

Привычным был родной простор

Для нас, просторами богатых!

Ямщик в овчинном кожухе,

Спой песню ту, что я любила.

Хочу покаяться в грехе:

Я этот бор почти забыла.

Вдруг душу памяти отдашь

И вспомнишь то, что жизни краше:

Ведь темный бор был наш!

И звездочка горела наша!

 

19 декабря 1933 г.

 

БЕССМЕРТНИК

 

 

У далекой реки,

Где живут и колдуют шаманы,

Берега высоки

И прозрачны ночные туманы.

 

Высоки берега,

Над водою — обрывы крутые.

И темнеет тайга

Со времен Ермака и Батыя.

 

Со времен Ермака…

Молчаливы степные курганы,

Молчалива река,

Где звенят бубенцами шаманы.

 

И другие живут,

Но другие попали случайно,

И они не поймут

Величавую древнюю тайну.

 

Тайну старой тайги,

Где ночные опасны засады,

Не отыщут враги

Драгоценные русские клады.

 

Первый клад Иртыша,

Что лежит, в волны темные канув:

Боевая душа

Ермака, победителя ханов!

 

Охраняет тайга

Клад второй: молодую Россию!

И пугает врага

Мрачным шумом лесная стихия…

 

Реки, степи, леса…

Сколько воздуха, солнца и шири!

И звенят голоса

Старой песней о Русской Сибири!

 

И казак удалой

Из безвестной сибирской станицы

Рисковал головой,

Охраняя родные границы.

 

«Жили мы на Оби… —

Так рассказывал дедушка внуку. —

Ты свой край полюби

За красу, за отвагу, за муку!»

 

Там бессмертник цветет,

Там шаманы звенят бубенцами…

Все чужое умрет,

Все родное — останется с нами.

 

26 сентября 1933 г.

 

ДАР УЛЬГЕНЮ

 

 

«Золотое озеро» на Алтае,

Горы гордо высятся над тайгою —

Это родина моя золотая,

Это мое самое дорогое!

 

Дым полоской стелется над логами,

Юрты островерхие дышат дымом.

Солнышко над конскими табунами…

Радостно рассказывать о любимом!

 

Кланяюсь ползущему с гор туману,

Издали сиреневым дальним скалам,

Буйному, сердитому Чолышману!

Их красу я памятью отыскала.

 

Чу! Гремит молитвенно старый бубен.

Там Ульгеню молятся, там камлают.

«Мы вас, духи горные, чтим и любим!» —

Голоса гортанные призывают.

 

В вечном одиночестве дремлют горы,

Грезят кедры древние в лунном свете,

Это все увижу я, но не скоро…

Жизнь моя летящая, вихорь-ветер!

 

В небе ястреб плавает одиноко,

В сторону кидаются птичьи стайки…

Шлю с улыбкой ласковой издалека

Дар Ульгеню песенный от алтайки!

 

1934 г.

 

НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ

 

 

Вставала затемно со свечкой.

Был слышен кашель за стеной.

Шла умываться на крылечко,

Где умывальник жестяной.

 

А под навесом, в полумраке,

Где кони хрумкали овес,

Чужие лаяли собаки

И пахло дегтем от колес.

 

Сейчас поедем. Мимо пашни,

Там, где под взрыхленной землей

Лежит мужицкий труд всегдашний

И клад наш русский золотой.

 

За синеватой дымкой — горы:

Алтай, утесы, снег и даль.

Мои знакомые просторы,

Моя знакомая печаль.

 

Блистает куполом церковным

Вдали село…

Опять меня к родным и кровным

Живое сердце увело!

 

И здесь, в чужом холодном мире,

Вдруг, не сдержавшись, закричу:

«Эй, далеко ли до Сибири?

Гони, ямщик! Домой хочу!»

 

26 декабря 1933 г.

 

ПОЖАЛЕЙ РОССИЮ

 

 

Матерь Божья, пожалей Россию!

Припади к Сыновнему кресту!

По-простому молимся, простые,

Ты помилуй нас за простоту…

Матерь Божья! Кровью и слезами

Заплатили мы за тяжкий грех.

Жалостная! Смилуйся над нами,

Заступись, Пречистая, за тех,

У кого душевная усталость

Выжгла веру в правду и в людей…

Ты когда-то с Сыном расставалась,

Мы расстались с Родиной своей…

Матерь Божья, пожалей Россию!

Капли слез пресветлых урони

В эту разъяренную стихию,

В эти взбудораженные дни.

Помоги бороться с темной силой,

Горный свет пошли во тьму ночей.

Сохрани, прости, спаси, помилуй

Нас, простых, бесхитростных людей!

 

Июнь 1934 г.

 

ГРОЗА НАД ГНЕЗДАМИ

 

 

Мирно жить нам под звездами

Почему-то нельзя.

И над нашими гнездами

Громыхает гроза!

 

Если шаг нерасчитанный

Вдруг погубит весь путь,

Над главой недочитанной

Можно только вздохнуть…

 

Не спеша, перелистывай

Жизни звонкие дни;

Только душу неистовой

До конца сохрани.

 

Смейся нежно и молодо,

Плачь, тоскуя, навзрыд.

От житейского холода

Ты ничем не укрыт.

 

Мирно жить нам под звездами

Почему-то нельзя.

И над нашими гнездами

Громыхает гроза!

 

30 апреля 1933 г.

 

КАЗНЬ

 

 

Стоял один под хмурым темным небом,

И грудь открытую пронизывал сквозняк.

Вот так (пусть он преступником не был),

Вот так, наверное, казнят!

И не жалеющим, а любопытным взглядом

На смерть идущего прохожий провожал.

Последний человек, палач, стоящий рядом,

Ему угрюмо руку сжал.

 

Наган, веревка, дыба, гильотина,

И смертник рядом с палачом.

Одна и та же, вечная картина

Жестокости.

Жалеть?

О чем?

 

1931 г.

 

НА ЭШАФОТЕ

 

 

В тюремной высокой башне

С тоской своей всегдашней

Сидит и хмурится гневно

Плененная королевна.

 

Изогнуты брови круто,

И очи грозят кому-то;

Быть может, тому народу,

Что отнял у ней свободу.

 

Народ (по какому праву?)

Вдруг отнял и трон и славу…

Все стало страшней и проще.

И смотрит она на площадь.

 

А там все та же картина:

Кого-то ждет гильотина.

Полна безумия чаша.

Принцесса, очередь Ваша!

 

Под хохот, свист и проклятья

Казнили отца и братьев!

Но, брови нахмурив гневно,

Не плакала королевна…

 

Указала царственным жестом:

«Палач, это ваше место»

И была в незримой короне

На эшафоте, словно на троне!

 

12 июля 1933 г.

 

НЕ БЫЛО В ЖИЗНИ

 

 

Знаю: приходят на дом,

Обыскивают, бьют прикладом,

Потом уводят в тюрьму.

Знаю: людей пытают,

Люди, как свечи, тают

Перед уходом во тьму.

 

Рассказ мой простой и грубый:

Глаза вышибают и зубы.

Под пыткой кости хрустят…

А где-то жизнь без угрозы,

А где-то … белеют розы

В хрустальных вазах грустят!

 

Есть холод чужого неба,

Есть жизнь без угла и хлеба,

И горечь бессильных слез…

Но не было… что такое?

Но не было в жизни покоя,

И не было белых роз.

 

Август 1933 г.

 

ЗИМОЙ

 

 

На крыльцо, засыпанное снегом,

Выходил высокий человек;

Выбегала в сад его собака,

Тщательно обнюхивая снег.

 

Из трубы дымок неторопливый

Крышу кутал в темную вуаль.

А собака лаяла тоскливо

И тревожно вглядывалась вдаль.

 

И стоял подолгу неподвижно

На крыльце высокий человек…

Он смотрел на черную собаку,

На деревья голые, на снег.

 

Думал он, что надо эту зиму

На усталых вынести плечах.

Думал о вещах неумолимых:

О работе, хлебе и дровах.

 

Прыгала собака с громким лаем,

Вился дым над низенькой трубой.

И собачья жизнь казалась раем

Рядом с человеческой судьбой…

 

14 января 1933 г.

 

ДЫШАТЬ НЕЧЕМ

 

 

Хорошо бы встретиться с человеком

На большом океанском пароходе;

И поговорить с ним не о войнах,

Не о политике, не о природе,

 

Не о спорте, интересующем многих,

Не о достижениях двадцатого века

Говорила бы я, встретив в дороге

Удивительного человека.

 

Ему, встреченному, совсем случайно,

Ему, с которым завтра расстанусь,

Рассказала бы я свои темные тайны

И поведала про великую свою усталость.

 

И губы, тоской прошлой томимы,

Расцветут потаенными словами

О людях, что были когда-то любимы,

А потом стали моими врагами;

 

О самом высоком душевном взлете,

О самой последней позорной ступени,

О самой тяжелой грязной работе, —

Когда пухнут руки и дрожат колени…

 

И снова о людях, о тех, которым

Отдавала тревожные удары сердца,

И о том, как искала тускнеющим взором

Близкого по духу, единоверца.

 

О том, как злобой душа томилась,

Оттого и бровь изогнулась круто…

Далека от меня Господня милость

В самые несчастные мои минуты.

 

В моем городе чужие люди,

Среди которых… дышать нечем!

Знаю, что на этом свете не будет

Такого парохода и такой встречи.

 

5 марта 1932 г.

 

ЭТО БЫЛО

 

 

Ночь темна. Река покрыта льдом,

Тишина безлюдная кругом.

На мосту, у стареньких перил,

Кто-то папироску закурил.

 

И взбрело же в голову ему, —

Верно, сам не знает, почему,

Прибежать, забыв ночной покой,

В полночь на свидание рекой.

 

Незнакомец, ты сошел с ума?

Ведь теперь не лето, а зима!

Подсмотрели сумрак и мороз

На ресницах капли крупных слез…

 

Это уж совсем не по-мужски

На мосту заплакать от тоски.

На морозе плакать и курить?

«Господи, невыносимо жить…

 

Господи, немыслимо терпеть!

Лучше бы скорее умереть»…

………………………………………………

Человек стоял возле перил

И шептал, и плакал … и курил.

 

Бедствия душевного сигнал —

Огонек во мраке догорал.

Папироса кончена. Домой.

Это было ночью и зимой.

 

13 декабря 1933 г.

 

ОСЕНЬ

 

 

Спит под серебряной луной

Мой темный мир, мой мир земной, —

Планета буйная моя,

Родная черная земля…

Луна сверкает серебром

Над злом земным и над добром.

 

Безмолвна осень и чиста.

Ночь величава и поста.

И голос женский за окном

Поет о милом, о земном:

О том, что в сердце вновь и вновь

Цветет и осенью любовь.

 

Рокочет сдержанно рояль

<