При виде Москвы, возвращаясь с персидской войны

 

 

О юности моей гостеприимный кров!

О колыбель надежд и грез честолюбивых!

О, кто, кто из твоих сынов

Зрел без восторгов горделивых

Красу реки твоей, волшебных берегов,

Твоих палат, твоих садов,

Твоих холмов красноречивых!

 

1827

 

Зайцевскому, поэту-моряку

 

 

Счастливый Зайцевский, Поэт и Герой!

Позволь хлебопашцу-гусару

Пожать тебе руку солдатской рукой

И в честь тебе высушить чару.

О, сколько ты славы готовишь России,

Дитя удалое свободной стихии!

 

Лавр первый из длани камены младой

Ты взял на парнасских вершинах;

Ты, собственной кровью омытый, другой

Сорвал на гремящих твердынях;

И к третьему, с лаской вдали колыхая,

Тебя призывает пучина морская.

 

Мужайся! — Казарский, живой Леонид,

Ждет друга на новый пир славы…

О, будьте вы оба Отечества щит,

Перун вековечной Державы!

И гимны победы с ладей окриленных

Пусть искрами брызнут от струн вдохновенных!

 

Давно ль под мечами, в пылу батарей,

И я попирал дол кровавый,

И я в сонме храбрых, у шумных огней,

Наш стан оглашал песнью славы?..

Давно ль… Но забвеньем судьба меня губит,

И лира немеет, и сабля не рубит.

 

1828

 

 

Бородинское поле

 

 

Элегия

 

Умолкшие холмы, дол некогда кровавый,

Отдайте мне ваш день, день вековечной славы,

И шум оружия, и сечи, и борьбу!

Мой меч из рук моих упал. Мою судьбу

Попрали сильные. Счастливцы горделивы

Невольным пахарем влекут меня на нивы…

О, ринь меня на бой, ты, опытный в боях,

Ты, голосом своим рождающий в полках

Погибели врагов предчувственные клики,

Вождь Гомерический, Багратион великий!

Простри мне длань свою, Раевский, мой герой!

Ермолов! я лечу — веди меня, я твой:

О, обреченный быть побед любимым сыном,

Покрой меня, покрой твоих перунов дымом!

 

Но где вы?.. Слушаю… Нет отзыва! С полей

Умчался брани дым, не слышен стук мечей,

И я, питомец ваш, склонясь главой у плуга,

Завидую костям соратника иль друга.

 

1829

 

 

Голодный пес^{10}

 

 

Ох, как храбрится

Немецкий фон,

Как горячится

Наш херр-барон.

Ну, вот и драка,

Вот лавров воз!

Хватай, собака,

Голодный пес.

 

Кипят и рдеют

На бой полки;

Знамена веют,

Горят штыки,

И забияка

Палаш вознес!

Хватай, собака,

Голодный нес.

 

Адрианополь

Без битв у ног,

Константиноноль

В чаду тревог.

Что ж ты, зевака,

Повесил нос?

Хватай, собака,

Голодный пес.

 

Лях из Варшавы

Нам кажет шиш,

Что ж ты, шаршавый,

Под лавкой спишь?

Задай, лаяка,

Варшаве чёс!

Хватай, собака,

Голодный пес.

 

«Всё это жжется…

И брать привык,

Что так дается…

Царьград велик.

Боюсь я ляха!..»

А ты не бось!

Хватай, собака.

Российский пес.

 

Так вот кресченды

Звезд, лент, крестов.

Две-три аренды,

Пять-шесть чинов;

На шнапс, гуляка,

Вот денег воз!

Схватил собака.

Голодный пес.

 

1832

 

 

Гусарская исповедь

 

 

Я каюсь! я гусар давно, всегда гусар,

И с проседью усов — всё раб младой привычки.

Люблю разгульный шум, умов, речей пожар

И громогласные шампанского оттычки.

От юности моей враг чопорных утех —

Мне душно на пирах без воли и распашки.

Давай мне хор цыган! Давай мне спор и смех,

И дым столбом от трубочной затяжки!

 

Бегу век сборища, где жизнь в одних ногах,

Где благосклонности передаются весом,

Где откровенность в кандалах,

Где тело и душа под прессом;

Где спесь да подлости, вельможа да холоп,

Где заслоняют нам вихрь танца эполеты,

Где под подушками потеет столько…

Где столько пуз затянуто в корсеты!

 

Но не скажу, чтобы в безумный день

Не погрешил и я, не посетил круг модный;

Чтоб не искал присесть под благодатну тень

Рассказчицы и сплетницы дородной;

Чтоб схватки с остряком бонтонным убегал,

Или сквозь локоны ланиты воспаленной

Я б шепотом любовь не напевал

Красавице, мазуркой утомленной.

 

Но то — набег, наскок; я миг ему даю,

И торжествуют вновь любимые привычки!

И я спешу в мою гусарскую семью,

Где хлопают еще шампанского оттычки.

Долой, долой крючки, от глотки до пупа!

Где трубки?.. Вейся, дым, на удалом раздолье!

Роскошествуй, веселая толпа,

В живом и братском своеволье!

 

1832

 

NN^{11}

 

 

Вошла — как Психея, томна и стыдлива.

Как юная пери, стройна и красива…

И шепот восторга бежит по устам,

И крестятся ведьмы, и тошно чертям!

 

1833

 

Вальс

 

 

Ев. Д. 3<олотаре>вой

 

 

Кипит поток в дубраве шумной

И мчится скачущей волной,

И катит в ярости безумной

Песок и камень вековой.

Но, покорен красой невольно,

Колышет ласково поток

Слетевший с берега на волны

Весенний, розовый листок.

Так бурей вальса не сокрыта,

Так от толпы отличена,

Летит, воздушна и стройна,

Моя любовь, моя харита,

Виновница тоски моей,

Моих мечтаний, вдохновений,

И поэтических волнений,

И поэтических страстей!

 

1834

 

«О, кто, скажи ты мне, кто ты…»

 

 

О, кто, скажи ты мне, кто ты,

Виновница моей мучительной мечты?

Скажи мне, кто же ты? — Мой ангел ли хранитель

Иль злобный гений-разрушитель

Всех радостей моих? — Не знаю, но я твой!

Ты смяла на главе венок мой боевой,

Ты из души моей изгнала жажду славы

И грезы гордые, и думы величавы.

Я не хочу войны, я разлюбил войну, —

Я в мыслях, я в душе храню тебя одну.

Ты сердцу моему нужна для трепетанья,

Как свет очам моим, как воздух для дыханья.

Ах! чтоб без трепета, без ропота терпеть

Разгневанной судьбы и грозы и волненья,

Мне надо на тебя глядеть, всегда глядеть,

Глядеть без устали, как на звезду спасенья!

Уходишь ты — и за тобою вслед

Стремится мысль, душа несется,

И стынет кровь, и жизни нет!..

Но только что во мне твой шорох отзовется,

Я жизни чувствую прилив, я вижу свет,

И возвращается душа, и сердце бьется!..

 

1834

 

 

«Я вас люблю так, как любить вас должно…»

 

 

Я вас люблю так, как любить вас должно:

Наперекор судьбы и сплетней городских,

Наперекор, быть может, вас самих,

Томящих жизнь мою жестоко и безбожно.

Я вас люблю не оттого, что вы

Прекрасней всех, что стан ваш негой дышит,

Уста роскошствуют и взор Востоком пышет,

Что вы — поэзия от ног до головы!

Я вас люблю без страха, опасенья

Ни неба, ни земли, ни Пензы, ни Москвы, —

Я мог бы вас любить глухим, лишенным зренья.

Я вас люблю затем, что это — вы!

На право вас любить не прибегу к пашпорту

Иссохших завистью жеманниц отставных:

Давно с почтением я умоляю их

Не заниматься мной и убираться к черту!

 

1834

 

На голос русской песни

 

 

Я люблю тебя, без ума люблю!

О тебе одной думы думаю,

При тебе одной сердце чувствую,

Моя милая, моя душечка.

 

Ты взгляни, молю, на тоску мою

И улыбкою, взглядом ласковым

Успокой меня, беспокойного,

Осчастливь меня, несчастливого.

 

Если жребий мой умереть тоской

Я умру, любовь проклинаючи,

Но и в смертный час воздыхаючи

О тебе, мой друг, моя душечка!

 

1834

 

 

После разлуки

 

 

Когда я повстречал красавицу мою,

Которую любил, которую люблю,

Чьей власти избежать я льстил себя обманом,

Я обомлел! Так, случаем нежданным,

Гуляющий на воле удалец —

Встречается солдат-беглец

С своим безбожным капитаном.

 

1834

 

 

И моя звездочка

 

 

Море воет, море стонет,

И во мраке, одинок,

Поглощен волною, тонет

Мой заносчивый челнок.

 

Но, счастливец, пред собою

Вижу звездочку мою —

И покоен я душою,

И беспечно я пою:

 

«Молодая, золотая

Предвещательница дня,

При тебе беда земная

Недоступна до меня.

 

Но сокрой за бурной мглою

Ты сияние свое —

И сокроется с тобою

Провидение мое!»

 

1834

 

 

Октября

 

 

Я не ропщу. Я вознесен судьбою

Превыше всех! — Я счастлив, я любим!

Приветливость даруется тобою

Соперникам моим…

Но теплота души, но всё, что так люблю я

С тобой наедине…

Но девственность живого поцелуя…

Не им, а мне!

 

1834

 

 

Челобитная^{12}

 

 

Башилову

 

 

В дни былые сорванец,

Весельчак и веселитель,

А теперь Москвы строитель,

И сенатор, и делец,

О мой давний покровитель,

Сохрани меня, отец,

От соседства шумной тучи

Полицейской саранчи,

И торчащей каланчи,

И пожарных труб и крючий.

То есть, попросту сказать:

Помоги в казну продать

За сто тысяч дом богатый,

Величавые палаты,

Мой пречистенский дворец.

Тесен он для партизана:

Сотоварищ урагана,

Я люблю, казак-боец,

Дом без окон, без крылец,

Без дверей и стен кирпичных,

Дом разгулов безграничных

И налетов удалых,

Где могу гостей моих

Принимать картечью в ухо,

Пулей в лоб иль пикой в брюхо.

Друг, вот истинный мой дом!

Он везде, — но скучно в нем:

Нет гостей для угощенья.

Подожду… а ты пока

Вникни в просьбу казака

И уважь его моленье.

 

1836

 

Современная песня

 

 

Был век бурный, дивный век,

Громкий, величавый;

Был огромный человек,

Расточитель славы.

 

То был век богатырей!

Но смешались шашки,

И полезли из щелей

Мошки да букашки.

 

Всякий маменькин сынок,

Всякий обирала,

Модных бредней дурачок,

Корчит либерала.

 

Деспотизма сопостат,

Равенства оратор, —

Вздулся, слеп и бородат,

Гордый регистратор.

 

Томы Тьера и Рабо

Он на память знает

И, как ярый Мирабо,

Вольность прославляет.

 

А глядишь: наш Мирабо

Старого Гаврило

За измятое жабо

Хлещет в ус да в рыло.

 

А глядишь: наш Лафает,

Брут или Фабриций

Мужиков под пресс кладет

Вместе с свекловицей.

 

Фраз журнальных лексикон,

Прапорщик в отставке,

Для него Наполеон —

Вроде бородавки.

 

Для него славнее бой

Карбонаров бледных,

Чем когда наш шар земной

От громов победных

 

Колыхался и дрожал,

И народ, в смятенье,

Ниц упавши, ожидал

Мира разрушенье.

 

Что ж? — Быть может, наш герой

Утомил свой гений

И заботой боевой,

И огнем сражений?..

 

Нет, он в битвах не бывал

Шаркал по гостиным

И по плацу выступал

Шагом журавлиным.

 

Что ж? — Быть может, он богат

Счастьем семьянина,

Заменя блистанье лат

Тогой гражданина?..

 

Нет, нахально подбочась,

Он по дачам рыщет

И в театрах, развалясь,

Всё шипит да свищет.

 

Что ж? — Быть может, старины

Он бежал приманок?

Звезды, ленты и чины

Презрел спозаранок?

 

Нет, мудрец не разрывал

С честолюбьем дружбы

И теперь бы крестик взял…

Только чтоб без службы.

 

Вот гостиная в лучах:

Свечи да кенкеты,

На столе и на софах

Кипами газеты;

 

И превыспренний конгресс

Двух графинь оглохших

И двух жалких баронесс,

Чопорных и тощих;

 

Всё исчадие греха,

Страстное новинкой;

Заговорщица-блоха

С мухой-якобинкой;

 

И козявка-егоза —

Девка пожилая,

И рябая стрекоза —

Сплетня записная;

 

И в очках сухой паук —

Длинный лазарони,

И в очках плюгавый жук —

Разноситель вони;

 

И комар, студент хромой,

В кучерской прическе,

И сверчок, крикун ночной,

Друг Крылова Моськи;

 

И мурашка-филантроп,

И червяк голодный,

И Филипп Филиппыч-клоп^{13},

Муж… женоподобный,—

 

Все вокруг стола — и скок

В кипеть совещанья

Утопист, идеолог,

Президент собранья,

 

Старых барынь духовник,

Маленький аббатик^{14},

Что в гостиных бить привык

В маленький набатик.

 

Все кричат ему привет

С аханьем и писком,

А он важно им в ответ:

Dominus vobiscum![7]

 

И раздолье языкам!

И уж тут не шутка!

И народам и царям —

Всем приходит жутко!

 

Всё, что есть, — всё в пыль и прах!

Всё, что процветает, —

С корнем вон! — Ареопаг

Так определяет,

 

И жужжит он, полн грозой,

Царства низвергая…

А Россия — боже мой! —

Таска… да какая!

 

И весь размежеван свет

Без войны и драки!

И России уже нет,

И в Москве поляки!

 

Но назло врагам она

Всё живет и дышит,

И могуча, и грозна,

И здоровьем пышет.

 

Насекомых болтовни

Внятнием не тешит,

Да и место, где они,

Даже не почешет.

 

А когда во время сна

Моль иль таракашка

Заползет ей в нос, — она

Чхнет — и вон букашка!

 

1836