Индивидуальное жизнеустроение

 

«Кто во Христе, – говорит апостол Павел, – тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое» (2 Кор 5, 17). В чем же состояла эта новизна? Во-первых, христианство освободило человека от власти внешних обстоятельств и сделало его хозяином своей судьбы, который, если захочет, может так возвыситься, что карьера удачливого царедворца и даже счастливый жребий самого царя покажутся в сравнении с этим сущим пустяком: он может войти в обители вечного блаженства. Во-вторых, оно явственно указало путь такого возвышения: дало заповеди, исполнение которых его обеспечивает. Впервые за всю историю человечества посмертная участь души была столь напрямую соотнесена со здешними поступками, что превратило отпущенное человеку время его земной жизни в «деньги вечности», которые можно накопить и в смертный час расплатиться ими за вход в Небесное Царство.

Чтобы понять масштаб этого переворота в сознании, нужно учесть, как смотрели на свою жизнь дохристианские народы античного мира. Судьба каждого была предопределенной, и изменить ее не мог не только он сам, но даже Зевс. Максимум, о чем можно было мечтать, – это узнать, что написано у тебя на роду, чтобы хоть как-то подготовить себя к неизбежному. Сегодня нам даже трудно себе представить, какое воздействие на психику и на поведение тогдашних людей оказывала эта фаталистическая концепция. Они платили громадные деньги оракулам, главный из которых – Дельфийский – был настоящим финансовым олигархом. Наиболее ярко тема рока раскрыта в трилогии Софокла о царе Эдипе. Постоянная мысль «что мне суждено, того не избежать» не могла не сковывать инициативу человека в любом деле и не вырабатывать в нем пассивность и консерватизм. […] Христианство раскрепостило человека, пробудило его от духовной спячки, высвободило его внутреннюю энергию, направив ее на достижение великой цели – стать небожителем. На почве христианства стали рождаться невиданные прежде личности, люди колоссальной воли и в то же время колоссального смирения, способные передвигать горы, исцелять больных и при этом считающие себя худшими из всех, кто живет на свете. «Новая тварь», появление которой предрекал апостол, начала публично заявлять о себе своими лучшими представителями, и они становились светочами сначала для христиан, а потом и для тех язычников, которые смутно чувствовали противоестественность установившегося в Римской империи образа жизни, но не знали, как его изменить. Когда Тертуллиан говорил, что всякая душа по природе христианка, он имел в виду, что человек какой-то глубинной генетической памятью помнит о рае, в котором пребывали наши прародители до грехопадения, и инстинктивно по нему тоскует. Пока не было светочей, тьма казалась нормой, но когда они появились, многие стали понимать, что это патология. Постепенно формировалось то, важность чего невозможно переоценить: новый идеал человека, и люди стали очищаться от своей греховности и оздоровляться. Абстрактные разговоры о вреде зла и пользе добра никого не меняют, другое дело, когда перед глазами есть живой образец, которому ты хочешь подражать.

После Миланского эдикта 313 года, сделавшего христианство государственной религией, новый эталон человека стал всеобщим.

 

Коллективное жизнеустроение

 

Христианство возникло в империи. Это обстоятельство несомненно было промыслительным. Наличие огромного однородного PAX ROMANA, не имеющего внутри себя лингвистических, таможенных, политических или информационных барьеров, обеспечило его быстрое распространение от северной Африки до Британского острова и Ирландии. Можно спросить: а не перевешивался ли этот положительный факт тем отрицательным фактом, что империя, бывшая тогда языческой, сопротивлялась христианству как единое целое, т. е. очень сильно? Нет, не перевешивался, так как это целое в то время уже агонизировало и его дни были сочтены. Христиане понимали, что им нужно просто перетерпеть. Внешний момент наличия государства был для них гораздо важнее того внутреннего момента, что это государство судорожно защищало свою обреченную идеологию. Всякое гонение только умножало ряды христиан и приближало их торжество.

В послании святого Павла римлянам есть слова, которые нередко вызывают недоумение: «начальник не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое» (Рим 13, 4). Они никак не могли относиться к реальному тогдашнему начальству, которое наказывало не тех, кого следовало. Фраза становится понятной, если предположить, что апостол уже видел духовными очами ту власть, которая должна была прийти в ближайшее время и действительно пришла в лице императора Константина, после чего меч кесаря стал служить Богу.

Почему христиане так нуждаются в благожелательно относящемся к их вере государстве? По той причине, что представление о должном поведении только тогда может прочно утвердиться в личном сознании, когда оно соответствует общепринятым этическим принципам, а чтобы этические принципы стали общепринятыми, им нужна поддержка со стороны законодательства, которое обретает максимальную убедительность именно на уровне государства. Конечно, этика первых христиан не имела законодательной поддержки, но это был период борьбы, и чувство собственной правоты возогревалось в них обильным нисхождением Святого Духа, с помощью которого Христос создал свою Церковь. Когда же они победили, экстраординарное Богодухновение прекратилось, и государственный протекционизм стал необходим. Кесарь принял на себя теперь функцию удерживающего, которую и провидел апостол Павел и которую христианские монархи выполняли сначала во всей Европе, затем в отдельных ее странах и в последний раз в России до самого начала XX века.

 

Наука и культура

 

Великая европейская наука и великое европейское искусство, возникшие где-то на исходе раннего Средневековья и кончившие свое существование совсем недавно, не были никаким закономерным следствием общечеловеческого развития, как пытаются представить официальные историки, а явились плодами христианства. И образование завязи, и набухание почки, и наливание плодовой мякоти соком происходило у них в рамках христианской государственности под покровительством «удерживающих» и вне этих рамок произойти никогда и нигде не могло бы. Когда же христианские государства исчезли с карты мира, плодоношение прекратилось.

Зависимость тут достаточно ясна. Ее легче всего заметить на примере науки. Как уже было сказано, христианство сделало человека дерзновенным, поскольку объявило ему о его богоподобии (Быт I, 26). Свойство подобия подразумевает сходство главных черт – в данном случае, разумеется, не по масштабу, а по специфике. Понятно, что сходство должно распространяться тут и на характер творчества, а в христианстве Божественное творчество обладает той отличительной особенностью, что это есть созидание из ничего (ex nihil). Если человек есть хотя бы бледная тень Бога, то он, пусть лишь в пределах своих ограниченных способностей, тоже должен творить из ничего! И вот, приглашенный к богоподражанию Ньютон изобретает математический анализ по существу «из ничего», и эта дисциплина становится фундаментом всего европейского естествознания.

Любопытно, что анализ был создан способом, похожим на тот, которым Бог, по мысли святителя Игнатия Брянчанинова, создал вселенную («Слово о смерти», подстрочное примечание о божественности математики). Получив из рук Ньютона и Лейбница расчетный аппарат небывалой эффективности, теоретики стали докапываться до его логических оснований. Более двух столетий лучшие математики Европы пытались четко зафиксировать постулаты, на которых зиждется интегральное исчисление, и только в 1979 году было доказано, что они не могут быть сформулированы в логико-арифметическом языке (теорема Париса-Харрингтона). В этом смысле анализ и вправду создан «из ничего». Однако сказать, что он создан «ничем», нельзя: все, что есть в нем ценного для науки, порождается его центральной смысловой категорией – понятием актуальной бесконечности. Оно логически невыразимо, но оно-то и представляет собой ту творческую силу, которая вызвала к жизни «высшую математику», как бесконечный Бог дал жизнь вселенной, так что «богоподобие» основателей этой дисциплины оказывается более прямым, чем можно было подумать раньше. И то, что они решились так буквально скопировать Творца, перевернуло мир. Вот вам зависимость между христианством и европейской наукой: не будь христианства, не было бы осознания человеком своего богоподобия; не будь такого осознания, не было бы дерзновенного человеческого творчества; не будь такого творчества, не было бы математического анализа; не будь анализа, не было бы ни одной точной науки. Конечно, то же рассуждение применимо и к европейскому искусству христианской эры, которое тоже было типичным творчеством художников «из ничего».

 

Технология

 

В материальном смысле мир перевернула не наука, а возникшая на ее базе технология. Она является следующим звеном приведенной причинно-следственной цепочки, а значит, тоже есть плод христианства. Возобновляя популярный в первые века спор с языческими жрецами, «чья вера лучше», мы могли бы сегодня сказать: конечно, наша – ведь она позволила нам летать по воздуху! Без христианства человечество до сих пор ездило бы на лошадках. Но, появившись благодаря христианству, современная технология стала всеобщим достоянием, ибо для ее освоения и усовершенствования творчества «из ничего» не требуется, а нужны лишь обычные человеческие способности. Великих открытий в науке нет уже пятьдесят лет, и их больше не будет, так как в мире нет больше христианских стран, но практическое освоение идей невозвратимой эпохи гениев будет еще какое-то время продолжаться. Примерами такого освоения являются компьютеры, космические полеты, Интернет, сельскохозяйственная генная инженерия и клонирование. Когда прикладной потенциал квантовой физики и молекулярной биологии будет исчерпан, развитие технологии остановится, ибо люди снова стали язычниками и утратили богоподобие. Евангельское речение «Без Мене не можете творити ничесоже» (Ин 15, 5) получит тогда свое убедительное подтверждение.

 

Общее заключение

 

Так что же, пережив двухтысячелетний взлет духовности, прикоснувшись к невыразимой красоте богоуподобления и несказанной радости богопознания, испытав непередаваемое словами счастье жизни во Христе, мы снова превращаемся в дикарей, правда, научившихся чинить телевизоры и с необыкновенной легкостью открывать банки с пивом?

В какой-то степени да. Конечно же, постхристианская эпоха, в которую вступило человечество, есть эпоха одичания. Однако надо вспомнить, что смерть христиан есть семя, которое затем прорастает. Мир стал уже не таким, каким он был до Рождества Христова: одни цивилизации из него выпали, в нем другие появились. В настоящий момент основных цивилизаций шесть: русская постправославная; посткатолическая (Латинская Америка, Испания, Португалия, Филиппины); постпротестантская (более распространенное название – «Современная западная цивилизация», а самоназвание – «Новый мировой порядок»); исламская; индуистская; дальневосточная (Китай и его сфера влияния). По иерархии фундаментальных ценностей и по постулатам национальной этики и национального правосознания, воплощенным в национальном образе идеального человека, цивилизация, поставленная в нашем списке первой, к которой принадлежим мы с вами, сохранила в себе в наименее поврежденном виде духовно-нравственное ядро первичной христианской цивилизации. Это и есть то семя, на которое можно сегодня возлагать надежду. Если оно прорастет, одичавшие народы снова просветятся. Масштабное восстановление действующих храмов в России делает эту надежду вполне обоснованной.