Морфология культуры. Символ.

Эта идея развития, применяемая к конкретным историческим индивидуумам, всякий раз повторяющая себя (словно маска, восемь раз наложенная на различные культуры), во многих отношениях ограниченна и скудна. В то же время картины мировых цивилизаций (культур) в "Закате Европы" поражают обилием образов, многосторонним проникновением в характерную символику культуры. Шпенглер ставит перед собой задачу — вскрыть взаимосвязь самых разнопорядковых явлений одной культурной эпохи — экономических, политических, социальных, художественных, организационных, технических — и в итоге выделить немногие, предельно обобщенные, но тем более яркие многозначительные черты, которые уже сами по себе являли бы "физиономию", т.е. историческую неповторимость культуры, Шпенглер акцентирует здесь все то, что, по его убеждению, не может быть унаследовано и даже верно воспринято другими культурами, хотя подчас, как это имеет место в Западной Европе по отношению к античности, и вызывает страстное желание подражать, назвать себя преемниками утвердить единую генетическую линию истории и культуры.

В конечном счете, культура — это отличающее эпоху, превращаюшее ее в целостность определенное единство форм мышления, единстве стилистики, запечатленное в формах экономической, политической, духовной, религиозной, практической, художественной жизни. Анализ этого единства форм — основной способ рассмотрения Шпенглером истории. В противоположность догматическим, на его взгляд, принципам научного познания, Шпенглер (ссылаясь на Гете), обосновывает приоритет "лирического начала", "чувства жизни" в подходе к историческому целому как к развивающемуся живому организму. Вслед за Гете, Шпенглер стремится выявить в мире "всеобъемлющую символику". Именно прасимвол — одно из центральных понятий шпенглеровской философии — лежит в основе каждого исторического культурного индивидуума и внутренне скрепляет его единство. Шпенглер считает возможным дать универсальное объяснение всей картины жизни и деятельности эпохи путем указания на один основной прасимвол, определивший у истоков культуры последующее ее развитие и расцвет. Выявление символического строя для Шпенглера есть прежде всего способ смысловой организации эпохи (тысячелетнего периода). Надо помнить, что при этом он неизменно отталкивается от своей оценки ситуации современной ему Европы.

"Символ" Шпенглера очень рельефен и впечатляющ. Для античного ("аполлоновского", пластического) мира таким символом Шпенглер считает "тело": для этого символа характерны статуарность, объемность, статичность. Ему, согласно Шпенглеру, абсолютно противоположно щемящее чувство от беспредельного субъективно переживаемого "пространства" (символа западноевропейской культуры, воплотившей ищущий, беспокойный дух "фаустовского" человека). В отличие от этих культур прасимвол загадочной египетской культуры — "дорога", то неведомое, что она таит в себе, и т.д.

Большое достоинство метода Шпенглера — воссоздание облика культуры в его целостности. То обстоятельство, что история и культура Шпенглером не дифференцируются, свидетельствует, разумеется, об игнорировании им специфики исторического, но не только. В учении Шпенглера совершенно очевидны попытки осуществления системного подхода к культуре в ее развитии. Существенные черты структурного метода выразились в стремлении Шпенглера отказаться от традиционного идеологически-смыслового, ценностного подхода к явлениям культуры. Место отдельных феноменов определяется, по Шпенглеру, исключительно "большей чистотой и силой их языка форм, напряженностью их символического звучания — безотносительно к добру и злу, высокому и низкому, пользе или идеалу". "Физиогномика" в его философии есть не столько метод интуитивной концентрации, выделения, обособления главного, сколько феноменология всего обозримого: это обозримое и должно быть связано воедино через интерпретацию любым способом. Однако провозглашенные им принципы морфологического анализа — метода, сделавшего книгу Шпенглера явлением исключительным в исследовании культуры, — соблюдались далеко не всегда. Чтобы, исходя из политических задач, доказать полную "повторяемость" некоторых существенных моментов истории, Шпенглеру приходилось становиться на путь предельной формализации культурных эпох, заниматься однотипной периодизацией, структурные "срезы" целиком переносить из тысячелетия в тысячелетие, равно применять одну и ту же хронологическую "таблицу" к Индии и к Западной Европе, к Греции и к Китаю...

Шпенглер стремится выявить тесное морфологическое "сродство" всех феноменов историко-культурной жизни. Поразительно его упорное стремление не упустить из виду ни единой детали, ни одного факта. Все они включены в шпенглеровскую систему; эта механическая взаимообусловленность — пассивный материал для его "первоидеи", для его смыслообразующего диктата. Опасность субъективизма в морфологии в подобных случаях очень велика. Морфология истории может попросту обернуться мифом.

В то же время невозможно отрицать исключительное значение для культурологии шпенглеровской установки на выявление общего языка культуры, культурной символики. Этот благодатный материал — собственно, весь "Закат Европы". Главное же, — если мы обратимся к текстам Шпенглера, — это отмеченные замечательным чувством целого очерки культурных эпох, во всем — от характерного пейзажа до художественной среды — проникнутые единым, одухотворяющим началом.

 

Современность и политика.

Политика с самого начала была движущей пружиной теоретических построений немецкого философа. "Подлинная тема всех исследований Шпенглера, предмет его жгучего внимания, объект его темпераментных и страстных размышлений — не история и не прошлое, но настоящее, наша современность".

У истоков создания "Заката Европы" (сочинение первоначально вызревало в уме автора как очерк о проблемах современной политики западных стран) был Агадирский кризис 1911 г. — выражение стремления к переделу, предвестник мировой войны. Шпенглер в эти годы видит два явления, которые должны были открыть эпоху мировой экспансии, "войн гигантов", диктатуры: это империализм (мировая война) и начало социальных революций (революция 1905г. в России). По признанию Шпенглера, под впечатлением происходящего быстро созревала его идея мировой истории. Случайным поводом послужила попавшаяся ему у букиниста книга ныне забытого автора "История гибели античного мира", вызвав в воображении Шпенглера абсолютную аналогию между распадающейся империей и движущейся навстречу своей гибели Европой и обусловив его глубокий скепсис в отношении исторических событий. Задачей его стало — доказать "повторяемость" судеб исторических культур и неизбежность гибели Западной Европы, через последний "взлет" на стадии жестко организованной, бюрократической, технически организованной цивилизации. Для него все происходящее было полным подобием эллинизма как стадии хаотического смешения, распада, перерождения чистых элементов культуры греческого мира. Как ему казалось, история предопределила Западу еще раз пройти путь, аналогичный пути от эллинского мира, чувственного, гармоничного, к жесткому практицизму римского духа. В подобном переходе, на современном витке, должна сказаться историческая миссия Германии: через диктатуру, авторитет сильной власти — к новому объединению цивилизационной эпохи на основе мощной организации и техники.

Складывается и политический идеал Шпенглера; идея "империализма" во главе с могущественной Германией, установление социализма прусского образца, подразумевающее подчинение единичного благу целого, авторитарный порядок; сила и военная мощь Германии. Эти идеи Шпенглера, получившие самое развернутое воплощение в работе "Пруссачество и социализм"4, относились к числу тех, которые в 30-е годы были взяты на вооружение нацистами. Они уверовали в соответствие взглядов Шпенглера собственной идеологии. Между тем Шпенглер оставался в душе умозрительным систематизатором и метафизиком: "империализму" он отводил место, строго определенное его концепцией современной цивилизации, симметричное всем неизбежно возвращающимся эпохам цивилизационных экспансий и упадка. Вскоре это вызвало разочарование нацистов, тем более что в 1933 г. Шпенглер отклонил предложение национал-социалистов о сотрудничестве. Насмешки над "тевтонскими" устремлениями нацистов и над политикой антисемитизма, резкие высказывания в адрес Гитлера повлекли за собой опалу и запрещение упоминать имя философа в политической печати.

В то же время политическая позиция Шпенглера, апокалиптические ожидания — все это, безусловно, означало фаталистическое принятие "цивилизации" со всем губительным, что она, по убеждению Шпенглера, несла с собой. По выходе "Заката Европы" одним из самых непримиримых его критиков стал Т. Манн, который, обвинил Шпенглера в апологии милитаризма в разгар кровопролития. Для Т. Манна сама идея "заката" культуры, шпенглеровское отрицание жизнеспособности европейского гуманизма, были неприемлемыми, пораженческими: философ стал в его глазах "дезертиром" и "перебежчиком", ибо скорбя о культуре и будучи человеком мира культуры, пытался снискать себе признание со стороны утверждающей себя цивилизации, враждебной его духу.

Надо отметить, что в отличие от подобного угла зрения оценка труда Шпенглера в России в 20-е годы была мало политизированной. Это бросается в глаза при ознакомлении со сборником статей "Освальд Шпенглер и Закат Европы", выпущенным ведущими представителями русской религиозной мысли: Н.А. Бердяевым, Ф.А. Степу ном, С.Л. Франком, Я.М. Букшпаном (1922). Не только политика, но и методология Шпенглера мало занимают авторов сборника. Уникальным в сочинении Шпенглера им кажется более глубокое, чем до сих пор, осознание философом внутренней трагедии современного общества, выражение этой трагедии на подлинном языке уходящей в прошлое культуры. По страстному убеждению авторов книги, это обретение самосознания на самом краю нравственной пропасти способно обернуться спасением. Причины интереса российских философов к книге Шпенглера многообразны.

Шпенглер был глубоко убежден — и это составляло резкий контраст с его пессимизмом в отношении западной культуры, — что за Россией будущее. И если для Германии кульминация ее истории позади, то русская культура, силы которой еще глубоко скрыты, начнет жизнь совершенно новую. Мысль о России, как и большинство своих важнейших идей, Шпенглер вынашивал еще со времени учебы в университете. Он любил русскую литературу, изучал русский язык, мог (как отмечает его биограф А. Коктанек) читать в подлиннике Л. Толстого, Ф. Достоевского; в последнем он видел глубочайшего выразителя русской души. Не петровский Петербург, а "азиатская" Москва, с подспудно дремлющими в ней силами — вот будущая культура, девятая в обозримой истории; Шпенглер называет ее русско-сибирской культурой.

 

Наука и миф.

В общей шпенглеровской концепции культурных эпох науки, научное знание предстает как органичная часть культурно-исторического комплекса. Оно проходит все последовательные стадии данной "тысячелетней" культуры. Шпенглер сделал важный шаг, связав характеристики наук с общим культурно-историческим контекстом, стремясь проследить обусловленность характера научного знания всей системой представлений эпохи.

В рамках многовековых историко-культурных комплексов, рассматриваемых в "Закате Европы", Шпенглер отводит существенное место точным наукам, прежде всего физике и математике. Важнейшими символами "фаустовской души" Шпенглер считает математику и физику; классическое для этих наук время, век барокко (век Ньютона, Лейбница, Лапласа, Гаусса, Эйлера) является, по Шпенглеру, высшей эпохой, когда западноевропейская культура достигла своей полной зрелости. Исключительное воздействие на философское мировоззрение Шпенглера, на его собственно историческую идею оказала современная ему физика. Интерпретация духа развития европейской науки в свете новейших открытий неклассической физики дает Шпенглеру возможность настоять на антиномичном, по его убеждению, характере античной и западноевропейской науки. Впечатление, произведенное на него революцией в физике, сказалось в самой концепции антитетичностпи, "контрастности" символики двух культур: статичности, телесности, наглядности, с одной стороны, ирреализации, абстрагирования или, говоря словами Шпенглера, "борьбы фаустовского духа против материи", — с другой. Это то самое стремление к "обесплочиванию" мира, которое Шпенглер считает прасимволом западной культуры, запечатленным в кельтском и древнегерманском эпосах.

Синкретизмом подхода к культуре объясняется пристальный интерес Шпенглера к связи современного научного сознания с ранним дологическим мышлением; в науке Шпенглер выделяет, гипостазирует магически-суеверную основу. Движущей силой мифо-, а позже наукотворчества является, по Шпенглеру, боязнь, заклятие пространства, порождающего в фаустовской душе чувство беспредельного одиночества, ностальгии, — чувство, которое на протяжении столетий оформилось в грандиозную систему культуры.

Современный взгляд на мир отмечен усиливающейся тенденцией к стиранию некогда жесткой демаркационной линии между наукой, мифом и религией. Шпенглер в значительной мере явился ее провозвестником. Подчеркивая антропоморфную, магически-суеверную основу научного мышления, Шпенглер абсолютизирует роль духовной традиции, отрицает за наукой функции объективного познания действительности. Задачу науки, так же как и других форм культуры, он видит в символизации, смысловой организации действительности.

В то же время Шпенглер предвидел развитие самосознания науки в направлении все большей историчности. Он спрогнозировал многие явления в современной науке — например, возрастающее методологическое единство дисциплин, сращенность отдельных наук в будущем, перенасыщенность научного языка символикой и т.д.

 

Техника.

С годами скепсис Шпенглера во взгляде на смысл человеческой истории, на ее судьбы становился все глубже. Одна из наиболее значительных его работ 30-х годов — "Человек и техника" (1932).

"Человек и техника" — произведение совершенно иного рода, нежели "Закат Европы": это идеологическое выражение периода между двумя мировыми войнами, подчас трагически-неосознанная перетасовка философом собственных идей, стремление, исходя из жестокой и убогой атмосферы, в которой осуществился приход к власти нацистов, покончить с эстетическим восприятием истории как бесконечного воспроизводства культурных форм... Наряду с горьким скепсисом многое здесь звучит как панегирик в адрес брутальности "человека-хищника", милитаристски-экспансивной техники. Ложный пафос героического, "готовность" принять на себя последствия "своей" цивилизации очевиден при всем том, что в каждой строке выявляется, обнажается сущностная враждебность этой техники человеку и культуре.

В работе "Человек и техника" на смену шпенглеровской концепции эквивалентных высоких культур приходит упрощенно-монистическая картина всемирного развития, вульгаризированные мотивы "воли к власти", борьбы за существование. Антиномия "культура — цивилизация" фактически снимается, поскольку всемирная культура в ее истории трактуется теперь только как "искусственность", противоестественность. Тем самым за развитием человечества отрицается культурно-духовное значение. Исключением Шпенглер считает лишь триумф научных открытий в истории, порожденных техническим гением Запада, — сюда он перемещает центр тяжести духовности "фаустовского человека". В то же время Шпенглер первый — на фоне недооценки фактора техники западной мыслью — поставил вопрос о месте и роли техники в истории, об универсальном воздействии техники на природу и общество, с необыкновенной проницательностью проанализировал многие феномены науки и техники, предупреждал о катастрофических экологических последствиях, грозящих Западу в самом близком будущем. Различные стороны учения Шпенглера о технике были восприняты многими философами XX в., в том числе М. Хайдеггером, X. Шельски, X. Ортегой-и-Гассетом, X. Сколимовски и др.

Впоследствии отстраненный от политической жизни, обреченный на полную изоляцию, страдающий тяжелым душевным недугом, Шпенглер был занят исследованиями из области древней истории, а также работал над философскими фрагментами.

 

 

Феноменология.

Феноменология (учение о феноменах, о являющемся) — термин, который может быть отнесен к самым различным философским традициям и учениям. Так, это слово Гете применял для обозначения именно философского осмысления природы. Кант, хоть и редко, употреблял его (например, в работе "Метафизические первоначала естествознания"; в "Критиках" термин "феноменология" не встречался). Гегель использовал это слово в названии и тексте одного из самых важных своих произведений — "Феноменологии духа" (о ней рассказано в разделе о Гегеле во второй книге нашего учебника).

Среди философов, которые осуществляли синтез философии и психологии и двигались в направлении, впоследствии поддержанном Гуссерлем, особого упоминания заслуживают австрийские мыслители Ф.Брентано (1838-1917) и А. Мейнонг (1853-1920). Брентано с 1864г. был католическим священником, с 1872г. стал профессором философии в Вюрцбурге, с 1874 г. — в Вене. В 70-х годах он начал высказывать критические замечания и сомнения, касающиеся католической веры, за что был лишен (в 1873г.) сана, а потом (в 1889г.) "отлучен" и от профессуры. Он успел, однако, благодаря своим блестящим лекциям оказать немалое влияние на формирование молодого поколения философов. Существенно воздействие, оказанное сочинениями Ф. Брентано на современную ему и последующую философскую и психологическую мысль. Главное произведение Брентано — двухтомный груд "Психология с эмпирической точки зрения" (1879); другие сочинения: "О происхождении нравственного познания" (1889), "Обоснование и структура этики" (опубликовано в 1952 г. на основе наследия).

Значительным вкладом Ф. Брентано в развитие философии стало учение о психическом феномене. Брентано различил три класса психических феноменов — представления, суждения и эмоции. И если эта классификация в дальнейшем подвергалась критике за неполноту, то идея, согласно которой сущностью психического феномена является интенция, т. е. направленность на предмет, получила прочную поддержку и была развита далее (например, в теории интенциональности Эдмунда Гуссерля). В Австрии последователем Брентано стал уже упомянутый Ал. Мейнонг, основатель и глава философской "школы Граца", австрийского города, в университете которого он был профессором с 1882г. Опираясь на учение Ф. Брентано, он в конце XIX и начале XX в. развил далее концепцию предметности (интенциональности), выделив соответственно четырем классам переживаний (представления, мысли, чувства, желания) четыре класса предметностей - объекты, объективное, желаемое и то, что считается "достойным". А. Мейнонг уделил большое внимание разработке проблемы ценностей - теме, которая приобрела популярность в европейской философии конца XIX — начала XX в. Основные произведения Мейнонга: "Психологически-этические исследования, (относящиеся) к теории ценностей" (1894), "О месте предметностей в системе наук" (1904).

Феноменология (в более узком смысле), о которой здесь и будет идти речь, — учение западной философии, которое создано на рубеже XIX—XX вв. Э. Гуссерлем, а затем интенсивно разрабатывалось им и его ближайшими учениками в 10—30-х годах нашего столетия. Феноменология—это также и направление западной мысли, философская школа последователей Гуссерля, и еще широкое феноменологическое движение. На протяжении всего XX в. феноменология неизменно сохраняла глубокое влияние и на философию, и на другие области науки и культуры.

 

Жизнь и сочинения.

Основатель феноменологии Эдмунд Гуссерль (Husseri, 1859—1938) родился в Проснице (в Моравии) в еврейской семье. Его отец был чиновником. Гуссерль окончил гимназию в Австрии, затем получил высшее образование в университетах Лейпцига, Берлина и Вены. Началась студенческая жизнь Гуссерля в 1876 г. В Лейпциге он изучал астрономию, физику, математику, занимался психологией и философией у известного тогда психолога Вильгельма Вундта. В Берлине Гуссерль увлекся философией, хотя продолжал и изучение математических дисциплин. Заканчивал курс он у видного математика Карла Вейерштрасса, который оказал на молодого ученого огромное влияние. У него Гуссерль был (после защиты в 1883 г. в Вене кандидатской диссертации) ассистентом. И пусть Гуссерль скоро отдалится от математики и — через философию математики — выйдет к философии и ее проблемам, строгое математическое познание на всю жизнь останется для основателя феноменологии высшим образцом.

Переходный этап запечатлен в работах Гуссерля, написанных в конце 80 — начале 90-х годов. В них еще чувствовалось влияние Вейерштрасса. Но сказалось и воздействие тогдашних философских идей — неокантианцев А. Ланге, Г. Гельмгольца, историка философии Ф. Паульсена; отчасти же на Гуссерля повлиял вошедший тогда в моду психологизм. Но в наибольшей степени путь Гуссерля от математики к философии был определен австрийским психологом и философом Францом Брентано. Гуссерль сам признавал, что в период колебаний и сомнений при окончательном выборе жизненного пути (в 1884 — 1886 гг.) блестящие лекции Брентано по практической философии и философской логике поставили точку: Гуссерль решил стать философом. В 1886 г. в Галле он защитил кандидатскую диссертацию по философским проблемам арифметики. В Галле же, под руководством К. Штумпфа им была подготовлена докторская диссертация, из которой потом выросла "Философия арифметики", том первый (1891)2. Предполагалась подготовка второго, так, однако, и не написанного им тома. Гуссерль пытался применить установки психологизма к исследованию арифметики. Он хотел вникнуть в психологические процессы, сопровождающие рождение понятий и принципов арифметики, и с их помощью объяснить "математические сущности". Но скоро Гуссерль понял — не без влияния идей видного логика Готлоба Фреге и неокантианца Пауля Натропа, — что исследование понятий математики на основе психологизма обречено на неуспех. И тогда началось гуссерлевское переосмысление психологизма, которому суждено было перерасти в резкую, уничтожающую критику.

После защиты докторской диссертации Гуссерль в 1887 г. стал приват-доцентом в университете Галле. Поиски регулярного профессорского места оказались для него весьма трудными. С 1901 г. (по 1916г.) Гуссерль преподавал в Геттингене, но профессором стал только в 1906 г. Между тем в 1900—1901 гг. появилась его двухтомная работа "Логические исследования", которая сегодня, в сущности, единодушно признана классическим произведением, одним из лучших в философии XX в. "'Логические исследования" сразу сделали Гуссерля известным философом. Правда, начались споры вокруг того, что главное в этом сочинении — споры, не прекращающиеся и до сего дня. Оснований для разногласий было более чем достаточно.

В первом томе Гуссерль решительно выступил против психологизма в логике, который трактовался широко, включая не только Теодора Липпса (1851—1914), немецкого философа и психолога, но и Милля, Зигварта, Вундта, Маха, Авенариуса и др. Аргументы психологистов, как их фиксирует Гуссерль, сводятся к следующему: как бы мы ни определяли логику, ее объекты — мышление, суждение, умозаключение, познание, доказательство — суть сама психическая деятельность человека или ее продукты. А значит, следует построить сначала психологию познания, и только на ее основе — логику. Гуссерль — в согласии с целым рядом антипсихологистов, к которым принадлежали, например, неокантианцы — отверг эти притязания психологизма, охарактеризовав его как субъективизм, релятивизм, скептицизм. Общую формулу психологизма Гуссерль свел к следующему: истина для всякого то, что ему кажется истинным, для одного — одно, для другого — противоположное. Можно выбрать и такую формулу: всякая истина относительна и зависит от высказывающего суждение субъекта.

В противовес психологизму Гуссерль в первом томе "Логических исследований" сформулировал замысел "чистой" логики как науки об абсолютных сущностях, об истинах, содержание которых "тождественно едино" и не зависит от высказывающего суждения субъекта. Их родоначальник феноменологии причисляет к "очевидностям", к истинам, которые он отнюдь не отождествляет (как то было принято в классической философии) с законами наук о природе (последние, напротив, названы лишь вероятностями, "идеализирующими фикциями"). Очевидных истин, по Гуссерлю, сравнительно немного: это законы логики, принципы математики. Их Гуссерль называет "истинными сущностями", "идеальностями" и считает предметом чистых логики и математики. Философская дисциплина, их изучающая, именуется, как у Фихте, наукоучением. Но в отличие от Фихте Гуссерль считает, что наукоучение не имеет ничего общего "с субъективизмом Я" (философия Фихте с точки зрения раннего Гуссерля скорее бы могла быть отнесена к психологизму).

Гуссерлианские "чистые сущности" отделены от всего эмпирического, реального, психологического. Это заставляет вспомнить о Платоне, Гегеле, о "математическом идеализме" того типа, который был представлен чешским математиком Б. Больцано. Родство с учением Больцано Гуссерль в "Логических исследованиях", действительно, признавал. Но вот от обвинений в платонизме и тем более гегельянстве решительно открещивался. Сторонник строгого научного мышления, он не мог принять ни мифологического идеализма Платона, ни абсолютного идеализма Гегеля — он считал эти концепции "метафизическим гипостазированием" всеобщего (т.е. раздуванием, преувеличением его значения, превращением его в якобы самостоятельную "ипостась" реальности).

Но все это было сделано и сказано в первом томе "Логических исследований" (только он и был, кстати, переведен на русский язык, почему наши читатели, не изучавшие всю работу Гуссерля, часто получали одностороннее представление о феноменологии). Второй том, вышедший всего одним годом позже, демонстрировал быструю эволюцию позиции Гуссерля от "абсолютного логицизма" наукоучения к оригинальной феноменологии сознания. Она и стала специфическим вкладом Гуссерля в развитие мировой философии.

В 10-х годах эта позиция уточнялась, причем происходило это весьма интенсивно и плодотворно. Геттингенский период развития Гуссерля (1900— 1916) был отмечен его особым вниманием к таким понятиям, как "феномен", "феноменология", "время", "сознание", а также созданием учения о феноменологической редукции. Весь этот процесс научных исканий хорошо прослеживается в текстах лекций. Многие из них были опубликованы лишь впоследствии. Таковы, например, лекции "Феноменология внутреннего сознания времени" (X том "Гуссерлианы", русский перевод — М., 1994); "Пять лекций по феноменологии" (том II "Гуссерлианы") и др. Самыми известными работами этого периода стали статья в "Логосе" (1910-1911) "Философия как строгая наука" и конечно же "Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии" (1913, они называются "Идеи I", так как есть еще "Идеи П" и "Идеи III", развивающие главные принципы первого сочинения).

В это время вокруг Гуссерля образовался круг учеников и последователей. В Мюнхене работали философы и психологи, которые с 1907 г. начали тесное сотрудничество с Гуссерлем, образовав так называемую мюнхенскую школу феноменологии. Это были А. Пфендер, А. Райнах, М. Гаигер, И. Дауберт, X. Конрад -Марциу с, Р. Ингарден, Д. фон Гильдебранд. Мюнхенская группа принимала активное участие в создании "Ежегодника философии и феноменологических исследований". Важную роль в сотрудничестве феноменологов играл Макс Шелер, затем вступивший на самостоятельный путь философского развития. Правда, и сотрудничество с мюнхенцами прервалось, ибо они, как считал Гуссерль, не занимались собственно философией — разумеется, в гуссерлевском понимании.

С 1916 г. до самой смерти в 1938 г. Гуссерль жил во Фрайбурге и до 1928г. оставался профессором Фрайбургского университета. Гуссерля снова окружили поистине блестящие философы: его лекции слушали М. Хайдеггер, позднее — Э. Левинас, А. Гурвич, М. Фарбер, Г.-Г. Гадамер, К. Левит, Г. Маркузе, А. Швейцер, философ из России ф. Степу н и многие другие. Гуссерль стенографировал и отрабатывал материалы к лекциям, как бы впрок подготавливая их для печати. Впоследствии рукописи, заметки, письма Гуссерля составили его огромный архив, часть которого (в соответствии с тематикой) печатается в Гуссерлиане. Многие страницы рукописей до сих пор не опубликованы. Из работ, созданных во Фрайбургский период, следует назвать "Формальную и трансцендентную логику" (1929), "Опыт и суждение" (сочинение опубликовано учеником Гуссерля Л. Ландгребе в Праге в 1938 г.). К 1929 г. относятся знаменитые "Картезианские размышления" (изданные сначала во французском варианте) и "Парижские доклады", написанные после и на основе успешных докладов в Париже и Страсбурге (вместе с другими материалами они опубликованы на немецком языке в первом томе "Гуссерлианы"). Но еще в 1928 г. Гуссерль (по возрасту) ушел в отставку с поста профессора. Его пост "наследовал" Хайдеггер, что казалось вполне естественным, ибо Гуссерль считал его своим наиболее талантливым, даже "гениальным" учеником, хотя был весьма разочарован, когда Хайдеггер в 1927 г. опубликовал "Бытие и время" (причем книга эта была сначала опубликована в гуссерлевском "Ежегоднике феноменологических исследований" и по рекомендации мэтра, который, возможно, внимательно прочитал текст Хайдеггера только после публикации). В 1929 г. Хайдеггер произнес свою вступительную профессорскую речь во Фрайбурге. И тогда Гуссерль четко и остро осознал глубину различия между своей феноменологией и учением Хайдеггера.

Но самые тяжелые испытания были впереди. Они пришли вместе с захватом власти гитлеровцами. В апреле 1933 г. вступил в силу расистский закон о государственных служащих, и Гуссерль из-за своей национальности был вычеркнут из списка профессоров и даже лишен доступа в университет и его библиотеку. Гуссерль, который верно служил Германии и ее культуре (к тому же он принял протестантизм), был глубоко оскорблен, охвачен беспокойством за судьбу детей, воспитанных им в духе "национального патриотизма". Основатель феноменологии раньше сравнительно мало интересовался философией общества. Теперь же его взгляд был обращен к актуальным и тревожным вопросам социального бытия, развития человеческой истории. В 1935 г. Гуссерль сначала в Вене, а потом в Праге прочитал цикл докладов, посвященных кризису духа и бытия человека в современном мире. В Белграде, в 1936 г. появилось сочинение Гуссерля "Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология" (его текст, оба доклада и некоторые примыкающие к ним материалы позднее, в 1956 г., были напечатаны в томе VI "Гуссерлианы". В томе XXIX, вышедшем в 1993г., опубликованы новые материалы из наследия основателя феноменологии, связанные с его "Кризисом европейских наук..."). Гуссерль связывал духовный кризис с новым варварством, но высказывал уверенность в том, что "европейское человечество" возродится из пепла сомнения, усталости, отчаяния. Ему не суждено было узнать, что кризис выльется в мировую войну: умер Гуссерль 27 апреля 1938 г. во Фрайбурге в Брейсгау. После смерти основателя феноменологии его основной архив с большими трудностями был перевезен Л. ван Бреда в Лувен (Бельгия).