Центр для беспризорников и нищих женщин

 

УВКБ ООН может позаботиться только о беженцах, находящихся в лагерях. В городских районах нет никакой правительственной помощи. Благодаря помощи НПО и местных организаций субсидируются городские зоны. УВКБ ООН поддерживает несколько НПО.

Я вижу двадцать детей, сидящих на полу: мальчики и девочки вперемешку. Это неформальная школа.

В другой комнате занимаются дети в языковом классе, они учат дари. Мой переводчик сказал мне: «Они хотят спеть песню, чтобы поприветствовать вас». Эти дети так бедны, но все же они улыбаются и поют. Их лица очень серьезные, сосредоточенные.

У некоторых детей очень серьезные шрамы. Они все скучают по Афганистану и хотят вернуться.

Когда эти дети пришли сюда, они все были истощены, у всех был авитаминоз. Четырнадцатилетние мальчики выглядят намного младше. Они изучают плотницкое дело и электросварку. Но они хотят быть граверами и докторами.

Учитель сказал: «У них большие надежды».

 

Лагерь Насир Баг

 

Скоро этих людей заставят покинуть лагерь. УВКБ ООН договорилось о том, что ему предоставят время для того, чтобы выбрать наиболее беззащитных беженцев и взять их под свою опеку.

Беженцы в центре отбора, около ста человек, ждут снаружи. Они знают о ситуации и беспокоятся.

Входя внутрь, я опустила глаза не потому, что я чувствую себя под угрозой или неудобно из-за того, что я женщина, но потому, что я чувствую себя беспомощной, и мне стыдно. Многие женщины хотят, чтобы в консультационной комнате присутствовали только женщины. Они отчаянно хотят быть зарегистрированными вместе со своей группой. Они хотят быть все вместе, если им придется все начать заново в других местах.

Никто не хочет быть в одиночестве.

 

Школа в лагере

 

Сегодня здесь нет детей. Я встретилась с четырьмя учителями (одним мужчиной и тремя женщинами). Одна из женщин держала ребенка. Она преподает здесь уже восемь лет. Так много труда было вложено в этот лагерь в течение многих лет.

Для детей на стенах висят карты. В целом в этой школе двадцать учителей. Здесь учится 3000 студентов (1000 мальчиков и 2000 девочек). Это одна из самых больших школ для афганских беженок.

Я спросила их, что они думают по поводу сентября (месяц, когда большая часть их лагеря будет снесена). До последнего дня, говорят они, лучше продолжать ходить в школу. Они будут оставаться здесь так долго, как смогут. Они надеются, что в скором времени будут созданы такие школы, которые в случае эвакуации можно было бы переместить вместе с беженцами. Комната, в которой мы сейчас сидим, находится в районе, который подлежит расформированию. Потом я посетила маленький домик в лагере.

Эти женщины не хотят быть репатриированы обратно с Афганистан. Там им не позволят учиться. Трудоустройство женщин также запрещено. Но больше всего они боятся Талибана, боятся за свои семьи.

Я стою в стороне и смотрю. Как я могу говорить с этими людьми? Я не знаю ничего о голоде и войне. В углу я вижу двух маленьких детишек, которые делают ковер. Мать объясняет, что если бы они были дома, они ходили бы в детский сад. Вы можете себе представить, каково это родителю заставлять своих маленьких детей работать? Они смотрят на то, как заболевают их дети в лагерях от огромного количества пыли. Практически у всех детей аллергии и серьезный кашель.

Они хотят, чтобы мы знали, что они очень благодарны правительству Пакистана за гостеприимство. Я встретилась с другой женщиной и с четырьмя ее маленькими детьми. Она работает в медицинском центре за 40 долларов в месяц. Она не хочет возвращаться в Афганистан. Там ей не разрешат работать.

Женщины пригласили остаться нас на ланч. Но если бы мы остались, мы бы отняли у них часть их еды. Мы сказали: «Спасибо, но у нас строгое расписание и, к сожалению, у нас нет времени на ланч». Пока мы медленно уезжали, несколько маленьких детей собрались вокруг машины.

Они махали нам и говорили: «Пока!»

Одна маленькая девочка вытерла грязь с окна, чтобы заглянуть внутрь. Она мне улыбается. Я прислонила руку к стеклу, а она прислонила свою руку с другой стороны — палец к пальцу моей руки.

Я чувствую, что должна дать им что-то, но у меня нет ничего, чтобы дать им всем. У меня есть три браслета и шарф, но, думая об этом, я понимаю, что они не ждут и не просят, чтобы я им что-то дала. Они просто кажутся счастливыми. Они рады, что к ним приехал новый гость, кто-то, кто улыбается им и кто хочет немного поиграть.

Пока мы уезжали, дети бежали за машиной, босые, по грязи и камням. Одна девочка упала. Я оглянулась. С ней все в порядке. Маленький мальчик помогает ей подняться, и она улыбается.

Мы едем в район, который уже находится в процессе сноса. Все окна, двери и доски убраны. Из этого лагеря уже было репатриировано 1042 семьи.

Здесь на людей оказывали сильное давление. Некоторых силой заставляли возвращаться. Из этого района бедные пакистанцы извлекут небольшую выгоду, когда им вернут землю, которую они делили с беженцами. Более двадцати лет они делили эту землю с беженцами. Международное сообщество не должно ожидать от них, что они будут нести такое большое бремя вечно. Это очень сложная ситуация, но обе стороны — и беженцы, и принимающие — задеты войной. Беженцы очень благодарны за предоставленное убежище. Я чувствую, что мы должны не только помогать принимающим странам вести программы, а также сказать им спасибо, всем обитателям этой страны, и благодарить их и их правительство.

Но это сложно в отношении Пакистана. Многие пакистанцы чувствуют ответственность, потому что движение Талибан возникло именно здесь. Один мужчина сказал мне: «Это все равно, что растить крокодила, который вырастет для того, чтобы съесть тебя».

Мы остановились около кладбища лагеря. Кажется, что оно тянется на многие мили. Здесь есть свежие могилы. Мне сказали, что в основном они детские.

Многие семьи бежали в Пакистан, неся мертвые тела, чтобы похоронить их здесь. Разговаривая с семьями, я спросила у них, насколько тяжело получать новости о принудительной репатриации. Эти люди построили новую жизнь, а сейчас они должны срываться с места, уходить и начинать все заново. У них нет слов. Одна женщина начала плакать.

Мне сказали, что для сотрудников УВКБ ООН это тоже тяжело. Их часто заставляют сменять друг друга и не задерживаться слишком долго на одном месте. Эмоционально трудно оставаться объективным.

 

Сайед Джамалуддин

 

Это Афганский центр организации социального обеспечения, финансируемый УВКБ ООН для профессионального обучения. Они обучают и сопровождают около 400 беженцев в год. Как только мы въехали сюда, мимо нас прошел мужчина на четырех протезах. На его руки надеты ботинки. У него тяжелая форма полиомиелита. Все покалеченные люди здесь нетрудоспособны.

Я не представляю себе, как они работают на такой ужасной жаре. Большинство мужчин и женщин здесь либо с ампутациями, либо парализованы.

Люди здесь работают усердно, и то, что они делают удивительно. Рядом с передвижной библиотекой они изготавливают обувь, оконные рамы и даже мини-печки.

После недолгого осмотра нам предложили сесть в тень и выпить содовой — пепси в стеклянных бутылках из пыльного ящика. Это было очень щедро с их стороны. Мы пьем, стараясь не уронить ни капли. Мы посетили класс двенадцатилетних мальчиков, которые сейчас учатся читать. За тем мы видим комнату с девочками, которые практикуют свои первоначальные навыки чтения. Это так приятно — видеть детей, которые получают образование.

Одна женщина сказала: «Благослови вас Господь за всю вашу помощь. Без нее у нас были бы связаны руки». Эти женщины такие сильные. Их глаза улыбаются через паранджу.

Хаджи, мужчина, который показывал нам окрестности, сказал: «Спасибо вам, и благослови вас Господь за то, что вы оставили свою удобную жизнь, чтобы приехать к нам и провести с нами время».

Мы уезжаем. Я заметила группу женщин, полностью скрытых под одеждами. Все тело и голову закрывает одежда с несколькими очень маленькими дырочками около глаз, это называется бурква.

В Иране она черная. В Пакистане обычно она белая. В Афганистане голубая. Никто не может встретиться друг с другом взглядом. Дети не могут видеть выражения лиц своих матерей.

Никакой индивидуальности, никакого «я», И к тому же очень жарко. Я купила одно из таких одеяний и примерила его. Такое впечатление, что я в клетке. Они просто ужасны.

 

Четверг, 23 августа

 

Сегодня я проснулась в 6.30 утра.

За кофе у меня был разговор с Юсуфом о недостатке финансирования и сокращениях программ.

Мы говорили, что очень жаль, что у людей сложилось неправильное представление о беженцах, и как неохотно они принимают их в свое общество.

Мы должны изменить отношение к беженцам. Они заслуживают уважения. Мы должны открыть глаза на удивительное многообразие в нашем мире.

 

Брифинг в Кветте

 

Здесь работает пятнадцать сотрудников, из них четверо иностранцы. Вероника Нигерии.

Мы обошли комнаты, представляясь друг другу и объясняя, кто чем занимается.

Шесть месяцев назад я начала путешествовать с УВКБ ООН, начала узнавать о беженцах, о людях, живущих в нищете, созданной другими людьми.

Я рассказала им о странах, которые посетила: об Афганистане, Сьерра-Леоне, Камбодже.

Я оглядела эту комнату, их усталые лица. Женщина сказала: «Мы все делаем все, что можем». Она сама из Африки и работает здесь уже почти год.

Серена работает в этом офисе с 1983 года. Для меня большая честь работать с людьми из УВКБ ООН. Это хорошие люди. Они страстно хотят помочь всем беженцам, но они очень ограничены в средствах. С каждым, уменьшением финансирования страдает так много людей. Действительность такова, что жизни зависят от каждого доллара, перечисленного в фонд УВКБ ООН.

В течение часа мы едем в лагерь беженцев под названием Нью Саранан.

Пока мы едем, я вижу верблюдов, разукрашенные автобусы, заборы из колючей проволоки и пыльных людей, которые ютятся в тени. Я узнала, что народ Афганистана занимается в основном земледелием. Они очень активные и трудолюбивые люди. Они живут непонятно где, не имея практически ничего, но им как-то удается быть творческими и артистичными людьми. На небольшой рынок они привозят свои изделия, а иногда и фрукты в телегах, запряженных ослами.

Внутри машины сотрудники УВКБ проверили, что моя дверь закрыта.

Я поняла, что я едва ли смогу увидеть здесь женщин. Мы проехали рынок. Я вижу новые районы беженцев без крова. Здесь также нет ни воды, ни тени. Я заметила мальчика с палкой и двумя маленькими козами.

Как выживают эти люди? Я вижу, что они довольствуются таким малым, но они используют все, что у них есть. Каждая вещь ценна. Я продолжаю думать о том, как много всего я трачу у себя дома и как много у меня есть из того, что мне нужно (вода, еда, одежда и так далее).

 

Лагерь беженцев Нью Саранан

 

Все лагеря в Пакистане кажутся одинаковыми. Все они состоят из:

• мира, построенного из пыли;

• грязных дорог;

• палаток и глиняных домов.

Площадь лагеря семь на восемь километров. Единственное место, где можно набрать воды, находится в семнадцати километрах отсюда. Когда я вышла из машины, везде была пыль. Я чувствовала ее у себя в горле, в глазах.

Мы остановились около медицинского центра. Он состоит из очень маленьких комнатушек со старыми столами и пыльными коврами. Здесь они занимаются физиотерапией. Основные болезни: полиомиелит, костный туберкулез, ожоги, травмы от противопехотных мин, пулевые ранения. Более 50 процентов пациентов здесь — это дети старше пяти лет.

Есть комната для женщин. Три женщины лежат на старых матах лицом вниз. У них не двигаются ноги. Они делают упражнения, пытаясь поднимать и растягивать спины.

Снаружи я встретилась с афганским мужчиной с белой бородой. Его жену ослепили, а двоих детей убили. Здесь в лагере Саранан нет средств на обучение физически неполноценных людей.

Другой мужчина рассказал мне свою историю. Он потерял руку и один глаз.

Некоторые люди жалуются и говорят, что УВКБ ООН должны больше помогать беженцам. Слышать такое сотрудникам очень тяжело. Эти люди просто не знают, что средства очень ограничены и что финансирование постоянно урезается.

Как сказал один сотрудник, «люди во всем мире могут жаловаться на нас, а правительство может критиковать наши программы, но изо дня в день мы продолжаем сталкиваться лицом к лицу с голодом, больными людьми, которые чувствуют, что от нас зависит, помогут им или нет».

Как я могу объяснить это? Может быть, это, например, как группа людей, сидящая в машине, и группа умирающих с голоду, раненных на войне людей, стоящих снаружи, у машины. И несколько людей (сотрудники УВКБ ООН, гуманитарные работники и т. д.) вылезают из машины и отдают все, что у них есть, но этого недостаточно, чтобы помочь каждому. А дальше — хуже, с голодным людьми становится трудно иметь дело. А некоторые люди никогда даже не выйдут из этой машины. Не предпримут никаких попыток к решению проблем, они не смогут решить проблем. Они не хотят, чтобы на них напали. Когда проблемы кажутся огромными, многие люди попросту ничего не делают.

Мы продолжаем идти по лагерю.

Две женщины дают детям вакцину от полиомиелита. Один ребенок плачет. Большинство детей понимают и сами проходят вперед. Это такая простая процедура — всего несколько капель в рот. Но от этого зависит, смогут они пользоваться своими руками и ногами в будущем или нет. Без этой помощи эти люди будут еще больше страдать а будущем от болезней, которые можно было бы предотвратить.

Десять миллионов детей беженцев младше пяти лет умирают каждый год, большинство от предотвратимых болезней и от истощения. Мы вошли в комнату, где учатся молодые девушки.

Мужчины, с которыми мы путешествуем, остаются за дверью, когда мы входим.

Девушки встают. Они хотят прочесть нам «Стихотворение об образовании». Хочется плакать, видя, как эти молодые женщины хотят иметь лучшую жизнь, шанс учиться.

На доске написано несколько математических уравнений, которые я не могу решить.

Они принесли нам содовую, каждому разную, все, что у них есть. В углу я заметила маленький жестяной книжный шкаф на колесах.

Я спросила, кем они хотят стать, когда вырастут. У многих девушек один ответ: они хотят стать врачами. Одна девушка сказала: «Если мы будем очень стараться, то у нас получится».

Я спросила, что самое тяжелое в жизни в этом лагере. «Здесь не хватает работы». Довольно странно слышать это от таких молодых девушек.

«Нам нужна вода. Несмотря на то, что ее привозят грузовиками, нам все равно ее не хватает».

Через переводчика я спросила: «Вы хотите вернуться в Афганистан?» Они ответили все одновременно: «Да!»

Я спросила: «А почему вы не можете вернуться сейчас?»

«В нашей стране сейчас идет война». «Мы не можем получить там образование».

В комнату вошла пожилая женщина. Она сказала: «До появления Талибана женщины в больших городах могли получать образование». Она очень счастлива видеть классные комнаты вроде этой, несмотря на то, что это лагерь беженцев.

Некоторые из этих девушек сами также являются учителями и обучают младших детей. Пока мы прощаемся, девушки стоят и мило улыбаются. Мы снова выходим на пыльную улицу. Жара просто невыносимая. Мы идем в переполненную маленькую комнату, где обучаются женщины постарше.

Комната примерно пятнадцать на восемь футов. Стены сделаны из глины, а потолок из прутьев. В стенах сделаны маленькие квадратные отверстия для окон. Эти женщины учатся правописанию. Одна женщина показала мне, что умеет писать свое имя. Она так счастлива. «Теперь, могу написать письмо своей семье».

Маленький мальчик заглянул в окно. У него запоминающееся лицо. Он смотрит на нас. Я думаю, может быть, его мать находится в комнате. Женщины говорят, что самая большая польза образования заключается в том, что они могут делиться своими знаниями с другими. Когда затрагиваются вопросы планирования семьи и безопасного секса, они смущаются и смеются. Им неловко говорить об этом. Одна женщин, которая недавно вышла замуж, шутливо закрывает лицо, когда ее спрашивают, что она об этом знает.

Они хотят, чтобы мы их сфотографировали. «Вы можете послать нам копию? Мы хотим, чтобы наши семьи увидели нас в школе». Разговаривать с ними было очень здорово.

Несколько минут мы стояли, прислонившись к теневой стороне стены. Молодые ребята и несколько офицеров с винтовками стояли рядом.

Где- то в течение часа у меня не было возможности делать заметки в дневнике. Я ужасно себя чувствую. Мне надо выпить воды, может быть, тогда я почувствую себя лучше.

Мы едем в следующий район. Проезжаем мимо старых маленьких брезентовых палаток, но так пыльно, что увидеть их очень трудно. Это место выглядит как край света, забытое место. Как люди живут здесь?

Прошел еще час. Мы едем в горах по извилистым дорогам, нас окружает только пыль и скалы. Проезжаем мимо автобуса, переполненного людьми.

Кондиционер в нашем грузовике, кажется, дует теплым воздухом. Я поймала себя на мысли о том, что мечтаю о моем холодильнике и о холодном воздухе, который дует на меня, когда я распахиваю скользящие двери у себя на кухне. Должно быть, это звучит глупо, но искренне. Мозг начинает таять от всей этой жары. Надо думать о чем-то другом. Это помогает мне не чувствовать тошноту.

Я думаю о том, что происходит со всеми этими людьми здесь, где так много глубокой печали. Я чувствую беспомощность. Такая ситуация — ад на земле, но люди здесь очаровательные и вдохновляющие. Они работают в поте лица, чтобы выжить.

Мы проехали район с несколькими глиняными хижинами и фруктовыми деревьями, которые, вероятно, их единственный источник дохода. Повсюду видны признаки того, что земля была затронута засухой.

Мы проехали грузовик, нагруженный срубленными деревьями. Продажа дров — это источник необходимого дохода. Один из рабочих сказал мне: «Чтобы снова вырасти, этим деревьям потребуется семь лет, и они вырастут только тогда, когда кончится засуха». Если бы эти люди не получали финансовой помощи, это был бы очередной район с людьми, у которых нет будущего. Мы проехали мимо лагеря беженцев, который был закрыт из-за нехватки средств, и его обитателей перевели в другое место. Мы остановились на месте снесенного лагеря. Я вижу несколько семей, которые остались и живут среди руин. Я вижу только женщин и детей.

Маленькие босоногие мальчишки выбежали посмотреть на нас. Они такие юные, но вместе с тем у них на лицах тяжелая печаль. Они все ужасно худые, а их животы слегка надуты. Они играют на траве с острыми камнями и кусками потрескавшейся сухой земли.

Мы дали им несколько бутылок воды из переносного холодильника, который мы возим с собой. Когда ящик грузили на наш маленький самолет, я думала, что это глупо. Теперь я понимаю. Так много всего необходимо предусмотреть в подобных местах.

Мимо нас проходит группа женщин. Этот пустой лагерь выглядит как руины древней цивилизации.

Я спросила одну из женщин: «Ничего, что мы тут?»

Она ответила: «Почему нет? Господу следует посылать нам больше гостей». Одна из женщин беременна. У нее на лице синие племенные татуировки, и она носит яркие украшения.

Женщины рассказали нам, что они пришли из Афганистана в 1979 году. Я спросила, почему.

«Из- за войны с Россией. Мы покинули свои дома и орошаемые земли. А сейчас там Талибан, и мы опять не можем вернуться». Они пригласили нас в маленькую комнатку, где постелили старое, пыльное стеганое одеяло.

Я поинтересовалась, есть ли поблизости больница. Они посмотрели на меня с таким выражением: «Как это?!»

Я заметила маленького мальчика, который выглядел очень расстроенным. У него рваная одежда и большие водянистые глаза. Он прилагает усилия, чтобы улыбнуться.

Я спросила, знают ли они об Америке.

«Да, наши мужчины говорят, что Америка помогает нам». Я спросила, есть ли что-нибудь, что они хотят сказать Америке? «Почему мы должны страдать?» «Почему мы такие безнадежные?»

«Мы благодарны Америке за помощь, но, пожалуйста, нам надо больше еды и воды, мы не хотим больше смертей».

Мы спросили, можно ли их сфотографировать. «Нет, наши мужчины расстроятся».

Мы понимаем. Но они попросили нас сфотографировать их детей.

Маленький мальчик кажется напуганным. «Он никогда не видел фотоаппарата».

Мы говорим о недостатке еды.

«Моя семья может позволить себе только один мешок в месяц. Мы пытаемся приучить наших детей есть меньше».

Одна женщина объяснила нам, что ее одиннадцатилетний сын уезжает сразу на месяц на тяжелые работы. Там платят всего восемь долларов в месяц. Другой мальчик собирает дрова для того, чтобы готовить еду.

«Мы не знаем, живы наши сыновья или нет».

«Мы чувствуем себя, как в тюрьме».

«Мы благодарны вам за то, что вы приехали».

«Такое впечатление, что наши сестры или матери только что навестили нас».

«Мы благодарим вас за то, что вы приехали, и будем молиться за вас».

У меня было около 3000 рупий. Доллар стоит около 60 рупий. Я спросила сотрудников УВКБ ООН, можно ли дать рупии этим женщинам.

«Да, только мы скажем, что это не от УВКБ ООН, иначе они будут ждать, что в будущем им будут давать деньги. Хорошо?»

«Да».

Они были так благодарны. Эти люди благодарны за каждый прожитый день. Они дали мне несколько четок. Они хотят, чтобы я вернулась.

Но я не могу удержаться от мысли, будут ли они живы, когда я вернусь, может быть, через год.