Хайдеггер о времени и пространстве

 

Как было показано выше в самом начале зарождения темы пространства, времени и космического порядка пространство и время мыслителями тесно связывались с телами. Аристотель говорил: мы ничего не можем знать о пространстве и времени без движущихся или покоящихся тел. Современная наука фактически подтвердило это положение древних философов. Теория относительности показала, что время, пространство и материя/вещество во Вселенной необходимо и неразрывно связаны друг с другом и разорвать их связь, как это происходило в физике Ньютона, можно лишь в абстракции, в теоретической конструкции. Современная философия в своих рассуждениях о времени и пространстве находится в русле этих традиций.

Важным этапом в развитии философских представлений о времени и пространстве является их представление в философии экзистенциализма, где они прямо связываются с вопросом о бытии, о существовании. Важнейшей вехой в этой теме выступает фундаментальная онтология Мартина Хайдеггера, основополагающие идеи которой изложены в его самой знаменитой работе Бытие и время. Однако рассмотрение этих идей будет проведено в другом разделе, посвященном связи времени и понимания. Здесь же познакомимся с другой его работой, с докладом Время и бытие*, в которой Хайдеггер изложил свое понимание времени и его роли в бытии. Этот доклад философ начинает с предупреждения, имеющего важный методический аспект. Он говорит: так как вопрос о времени и бытии очень сложен и темен, то необходимо в его продумывании быть очень осторожным и «пред-осмотрительным» (Хайдеггер). «Уместно будет не выслушать ряд повествовательных предложений, но следить за ходом показывания»[173]. Иначе говоря, его слушателям стоит не столько вникать в то, что он говорит, сколько следит за ходом его мысли. Имея в виду это предупреждение, познакомимся с движением его мысли.

 

Они (время и бытие – С.Г.) не вещи, если «вещь» означает: нечто сущее. Слово «вещь», «определенная вещь» должно теперь для нас означать нечто такое, о чем в каком-то решающем смысле идет дело, насколько здесь таится нечто не-обходимое. Бытие — вещь, о которой идет дело, наверное — всё дело мысли.

Время — вещь, о которой идет дело, наверное всё дело мысли, если, со своей стороны, в бытии как присутствии говорит нечто подобное времени. Бытие и время, время и бытие именуют соот ношение обеих вещей, о которых идет дело, именуют отношение, несущее на себе обе вещи и выносящее их со -отношение. …

Бытие — вещь, с которой мы имеем дело, но не нечто сущее.

Время — вещь, с которой мы имеем дело, но не нечто временное.

О сущем мы говорим: оно есть. Вглядываясь в эту вещь, «бытие», вглядываясь в эту вещь, «время», сохраним осмотрительность. Будем говорить не: бытие есть, время есть, но: бытие имеет место и время имеет место. На первый взгляд введением этого оборота речи мы изменили только словоупотребление. Вместо «это есть» мы говорим «это имеет место».

… Попытаемся всмотреться в «имение» и в его место и будем писать Место с большой буквы [174].

 

В этом фрагменте Хайдеггер определяет свой подход к теме время и бытие и формулирует задачу своего исследования. Он говорит, что бытие и время нельзя рассматривать как вещи в смысле «сущее», но они есть вещи в смысле «дело мысли». Бытие – не сущее, время – не временное. Необходимо изменить взгляд и говорить о них не «есть», а «имеет место». Но так как время и бытие лежат в основании существования, это место есть особое место и поэтому его стоит обозначить как «Место», с большой буквы. Это Место всех возможных мест. Задача поэтому философом сводиться к выяснению: что это за Место? что означает иметь Место? Для того ответить на эти вопросы надо определить где искать ответы, в каком направлении вести исследование.

 

Как, однако, надо понимать «Место», вмещающее бытие? Вводное замечание о со-поставлении «времени и бытия» указывало на то, что бытие как присутствование, настоящее в каком-то еще не определенном смысле отмечено чертами времени и тем самым временем. Отсюда близко до догадки, что Место, вмещающее бытие, обусловливающее бытие как присутствие и впускание присутствия, могло бы быть обнаружено в том, что в рубрике «время и бытие» названо «временем» [175].

 

Для того чтобы ответить на вопрос о Месте, необходимо определенным образом взглянуть на бытие. Хайдеггер предлагает бытие рассматривать как настоящее. В таком ракурсе Место, в котором вмещается бытие, открывается как время. Время – это Место бытия. Но это пока еще только догадка, только предположение, требующее обоснование. Важность этого предположения состоит в том, что им задается направление поиска ответа о Месте.

Следуя в этом направлении философ говорит о непреемлимости рассмотрения трактовки настоящего как «теперь», которая была традиционной со времени Аристотеля. Эта трактовка подходит только для измерения и расчета времени, но не для его определения.

 

Где же время? Есть ли оно вообще и имеет ли какое-то место? Время явно не ничто. Поэтому мы проявили предусмотрительность и сказали: время имеет место. Станем еще предусмотрительнее и тщательно вглядимся в то, что нам показывает себя как время, заглядывая при этом в бытие в смысле присутствия, настоящего [176].

 

… Что значит настоящее в смысле присутствия. … Какую вещь мыслим мы, когда говорим присутствие? Присутствие значит пребывание. … Разговор о присутствии требует, чтобы в пребывании как бывании мы услышали селение и оседлость. Присутствие задевает нас, настоящее значит: протянувшееся навстречу нам, нам — человеку в нас….

Присутствие значит: постоянное, задевающее человека, достающее его, ему врученное пребывание [177].

 

Время имеет Место там, где присутствует, то есть пребывает, бытийствует, человек. Присутствие задевает человека, задевает тем, что человеку его бытие ему вручено. Констатация человеком своего наличия, своего бытия в «Я есть» фиксирует эту врученность. Далее Хайдеггер говорит о том, что бытие человека, его «Я есть» пребывает не только в его фактичном присутствии, но и в его отсутствии. Человек пребывает в отсутствующем прошлом, которое есть осуществившееся бытие человека, и в отсутствующем будущем, как наступающее бытие человека. Настоящее, как присутствие, осуществившееся и наступающее, как отсутствие, составляют протяженность пребывания человека.

 

Как должны мы определить это протяжение присутствия, разыгрывающееся в настоящем, в осуществившемся, в наступающем? Опирается ли это протяжение на то, что оно дотягивается до нас, или оно достает нас потому, что оно само в себе есть протяжение? Имеет место второе. Наступающее как еще-не настоящее протягивает и одновременно несет с собой уже-не настоящее, осуществившееся; и наоборот, это последнее, осуществившееся, протягивает себе свое будущее. Взаимосвязь обоих протягивает и одновременно приводит с собой настоящее. «Одновременно», говорим мы, и этим приговариваем взаимопротяжению наступающего, осуществившегося и настоящего, т. е. их особенному единству, временной характер.

…Только что же они протягивают друг другу?

Ничто другое, как самих себя, и это значит: протяженное в них присутствие. В этом последнем высвечивается то, что мы называем пространством-временем. Под словом «время» мы только подразумеваем уже не последовательность Теперь одного за другим. Тем самым пространство-время тоже означает уже не отстояние между двумя пунктами Теперь расчисленного времени, что мы имеем в виду, когда, например, констатируем: за отрезок времени в 50 лет произошло то и то. Пространство-время означает сейчас открытость, просвечивающую во взаимном протяжении наступающего, осуществившегося и настоящего. Одна эта открытость и только она впервые вмещает привычно известное нам пространство во всей возможной для него широте. Просвет взаимопротяжения наступающего, осуществившегося и настоящего сам допространственный; только поэтому он может вмещать пространство, т. е. иметь место [178].

 

До всякого отсчета времени и независимо от такового особность пространства-времени покоится в просвете взаимного протяжения наступающего, осуществившегося и настоящего. Поэтому собственно времени и только ему присуще то, что мы, с опасностью лжетолкования, именуем измерением, плоскостью промера. Последняя покоится в том охарактеризованном выше протяжении просвета, в качестве какового наступающее приносит с собой осуществленность, осуществленность — наступление, а взаимосвязь обоих — просвет открытого простора. Понятое из этого троякого протягивания, собственно время оказывается трехмерным. Измерение — пусть это будет повторено — мыслится здесь не только как сфера потенциальных замеров, но как сквозное достигание, как создающее просвет протяжение. Оно впервые только и позволяет представить и отграничить определенную сферу измерения.

Чем же, однако, обусловлено единство трех измерений собственно времени, т. е. трех разыгрывающихся во взаимной игре способов протяжения его каждый раз особого присутствия? Мы слышали уже: как в наступлении еще-не настоящего, так и в осуществленности уже-не настоящего, и даже в самом настоящем разыгрывается каждый раз свой род касания и вовлечения, т. е. присутствия. Подлежащее такому осмыслению присутствие мы не можем отнести к одному из трех измерений времени, а именно, как это напрашивается, к настоящему. Скорее единство трех измерений времени покоится на игре каждого в пользу другого. Эта взаимная игра оказывается особенным, в собственном времени разыгрывающимся протяжением, т. е. как бы четвертым измерением — не только «как бы», но по сути дела.

Собственно время четырехмерно [179].

 

Время не есть. Время имеет место. Место, вмещающее время, определяется из отклоняюще-отказывающей близости. Она хранит открытость пространства-времени и таит то, что остается отклонено в осуществившемся, в чем отказано настающему. Мы называем место, вмещающее собственно время, просветом утаивающего протяжения. Поскольку протяжение само есть вмещение, в собственно времени уже таится имение места.

А где имеет место время и протяжение времени? Каким бы неотложным ни казался на первый взгляд этот вопрос, мы уже не имеем больше права спрашивать подобным образом о Где, о месте, в котором имеет место время. Ибо само собственное время, область его близящей близью определенного троякого протяжения и есть та допространственная местность, через которую впервые имеет место всякое мыслимое Где [180].

 

В этих фрагментах Хайдеггер отвечает на поставленные в начале доклада вопросы о Месте и имении Места. Ответ таков: присутствие в себе самом есть протяжение в смысле взаимного протягивания друг другу наступающего, осуществившегося и настоящего. Это взаимопритяжение наступающего, осуществившегося и настоящего говорит нам о том, что присутствие есть временное единство. Далее, в этом взаимопротяжении открывается то, что Хайдеггер обозначает как пространство-время. Пространство-время – это та открытость, которая и есть Место для времени и бытия. Само это место оказывается допространственным и довременным. Место он определяет как просвет открытого простора, в котором время имеет собственную метрику. В нем оно четырехмерно. Тремя его измерениями являются настоящее, осуществившееся и наступающее, а четвертым оказывается их взаимная игра. Так как место в своем просвете открытого простора высвечивает не только присутствие, но и отсутствие, то оно есть также просвет утаивающего протяжения. Последнее же есть не что иное как вмещение (вмещение настоящего, осуществившегося и наступающего и их взаимной игры). Но в таком случае во времени уже есть имение места. Тем самым догадка, высказанная в начале анализа, подтверждается: время – это Место бытия.

Вопрос о Где имеет Место время получен. Однако все еще не прояснен вопрос о том, как время в Месте обретает свою сущность, то есть становится временем?

 

Во вместительной уместности бытия, в протяжении времени являет себя вверение, вручение, а именно бытия как присутствия и времени как области открытого простора — их собственному существу, в котором они сбываются. То, чем определяются оба, время и бытие, в их собственное существо, т. е. в их взаимопринадлежность, мы называем: событие. Что именует это слово, мы можем сейчас осмыслить только из того, что обнаруживается пред-усмотрением бытия и времени как вмещения и как протяжения, куда время и бытие принадлежат. То и другое, бытие равно как и время, мы назвали вещами, с которыми имеем дело. Это «и» между ними оставляло их отношение друг к другу в неопределенности [181].

 

Время обретает бытие, осуществляется («входит» в свою сущность, то есть становится временем); бытие обретает время, то есть пребывает. Время и бытие сбываются в своем существе в их взаимной принадлежности друг другу. Эту взаимопринадлежность времени и бытия Хайдеггер называет событием. В событии бытие и время становятся тем, что они есть. Иначе говоря, событием бытие временит, а время бытийствует. До события нет никакого бытия и никакого времени. Таким образом, согласно хайдеггеровскому взгляду время и есть суть человеческого бытия. Поэтому в работе Бытие и время он существование человека определяет как временение.

 

Феномен пространства подробно рассмотрен в Бытии и времени. Тема пространства возникает в фундаментальной онтологии Хайдеггера в связи с рассмотрением бытия-в-мире как основофеномена экзистенции. Философ в анализе пространства с самого начала подчеркивает, что его нельзя понимать ни в смысле отдельной субстанции, ни в смысле свойства или характеристики материальных тел. «Пространство», отмечает он, «никогда не подразумевает какого-то совместно-наличного-бытия случающихся вещей»[182]. Определяя отношение пространства с миром и субъектом он пишет:

 

Ни пространство не в субъекте, ни мир - в пространстве. Пространство наоборот «в» мире, насколько оно разомкнуто конститутивным для присутствия бытием-в-мире. Пространство не обретается в субъекте, ни он не созерцает мира, «как если бы» тот был в пространстве … [183]

 

Пространство как феномен основоструктуры бытия-в-мире можно рассматривать лишь как феномен конституированный пониманием, так как экзистенция – это существование способом понимания. Поэтому лишь рассматривая пространство в качестве феномена существования способом понимания, то есть экзистенции, можно открыть его источник и природу[184]. В этом аспекте пространство надо рассматривать как специфическую связь бытия человека (экзистирующего сущего) с бытием иного сущего. Попытку определения собственного существа пространства Хайдеггер предпринимает в одной из своих статей Искусство и пространство (1969).

 

Но как мы сумеем отыскать собственное существо пространства? На случай крайней нужды есть спасательный мостик, правда ветхий и шаткий. Попробуем прислушаться к языку. О чем он говорит в слове «пространство»? В этом слове говорит простирание. Оно значит: нечто просторное, свободное от преград. Простор несет с собой свободу, открытость для человеческого поселения и обитания.

Простор, продуманный до его собственного существа, есть высвобождение мест, где судьбы поселяющегося тут человека повертываются или к целительности родины, или к гибельной безродности, или уже к равнодушию перед лицом обеих. Простор есть высвобождение мест, вмещающих явление бога, мест, покинутых богами, мест, в которых божество долго медлит с появлением.

Простирание простора несет с собой местность, готовую для того или иного обитания. Профанные пространства — это всегда провалы сакральных пространств, часто оставшихся уже в далеком прошлом.

Простор есть высвобождение мест [185].

 

Согласно принятой логики рассмотрения Хайдеггер определение собственного существа пространства из простора, который свободный от преград являет собой открытость для поселения и обитания человека. Пространство есть местность обитания человека. Места для того или иного обитания не даны изначально, они «высвобождаются» вместе и одновременно с «поселением» в них человека. И это высвобождение мест философ называет событие простора.

 

В просторе и дает о себе знать, и вместе таится событие. Эту черту пространства слишком часто просматривают. И когда ее удается разглядеть, она все равно остается еще трудноопределимой, особенно пока физически-техническое пространство считается тем единственным, к которому заранее должна ожидать привязки всякая пространственная характеристика.

Как происходит событие простора? Не есть ли оно вмещение, причем опять же в двояком смысле допущения и устроения?

Во-первых, простор уступает чему-то. Он дает править открытости, допускающей, среди прочего, явиться и присутствовать вещам, от которых оказывается зависимым человеческое обитание.

Во-вторых, простор приготовляет вещам возможность принадлежать каждая своему «для чего» и, исходя из этого, друг другу.

В двусложном простирании — допущении и приготовлении — происходит осуществление мест. Характер этого события есть такое осуществление. Но что есть место, если его собственное существо должно определяться по путеводной нити высвобождающего простора?

Место открывает всякий раз ту или иную область, собирая вещи для их взаимопринадлежности в ней.

В месте играет собирание вещей — в смысле высвобождающего укрывания — в их области [186].

 

Суть этого события состоит во вмещении сущего (человека или вещи) «в место» своего обитания. Поселяясь в пространстве простора человек (или вещь) вмещается в место своего обитания. Простор уступает сбывающееся место сущему для его обитания в нем. Во вмещении осуществляется место обитания сущего. Существо же самого места состоит в открытии области, в которой совершается «собирании вещей» в смысле вхождения сущего в открытость, которая позволяет ему открыться, то есть открыть истину своей сущности. Что собой представляет область как такая игра мест?

 

А область? Более старая форма этого слова звучит «волость». Это то же слово, что латинское valeo, «здравствовать». Оно именует собственное владение, свободная обширность которого впервые позволяет всякой владеющей им вещи открыться, покоясь в самой себе. Но одновременно им названо и сбережение, собирание вещей в их взаимопринадлежности.

Возникает вопрос: разве места — это всего лишь результат и следствие вместительности простора? Или простор получает собственное существо от собирающей действенности мест? Если второе верно, то нам следовало бы отыскивать собственное существо простора в местности как его основании, следовало бы подумать о местности как взаимной игре мест.

Нам следовало бы обратить внимание на то, что — и как — область своей свободной широтой делает эту игру зависимой от взаимопринадлежности вещей.

Нам следовало бы научиться понимать, что вещи сами суть места, а не просто принадлежат определенному месту.

В таком случае мы были бы вынуждены допустить на длительное время странное положение вещей:

Место не располагается в заранее данном пространстве типа физически-технического пространства. Это последнее впервые только и развертывается

под влиянием мест определенной области [187].

 

Таким образом, пространство в смысле открытости высвобожденных мест для поселения и обитания сущего не является трехмерным пространством классической науки («физико-техническим пространством»). Поэтому пространственность как конститутив основоструктуры бытия-в-мире не определяется вопросом где? «Место и множественность мест нельзя истолковывать как г д е произвольного наличия вещей»[188], – пишет Хайдеггер в Бытии и времени. Его адекватное истолкование должно исходить из вопроса для чего?, так как это пространство экзистирования, пространство обитания человека.

 

Рассмотренный в данном разделе материал позволяет говорить о том, что и современная наука и философия рассматриваю пространство и время как феномены укорененные в человеческом существовании. Более того пространство и время являются необходимыми феноменами самого человеческого существования, выступая условиями осуществление экзистенции в качестве существования способом понимания. В каком-то смысле осуществление пространства и времени как необходимых структур экзистенции из допространственно-довременной сингулярности есть структурный элемент экзистирования. Распаковывание этой сингулярности, высвобождающей пространство и время в их собственное существо, французский философ Жан-Люк Нанси означает термином l¢espacement, который можно перевести как опространствливание.

 

Это опространствливание (являющееся, как таковое, темпоральной операцией: пространство и время здесь неразделимы и отныне их нельзя рассматривать в соответствии с какой бы то ни было традиционной философской моделью) распространяет само время, рас-пространяя его из его непрерывного настоящего. Это означает, что нечто происходит[189].

 

Эту допространственно-довременную сингулярность, в которой упакованы пространство и время, можно обозначить как топохрон. Термин топохрон образовании из двух греческих терминов: топос (τοπος), означающего «место», «страна», «местность», и хронос (χρονος), означающего «время». Топохрон можно определять двумя равнозначными способами: как место времени, то есть место, начинающегося времени, и как время места, то есть время, открывающегося места. И место времени и время места называют одно и тоже, а именно некую сингулярность, в которой свернуты пространство и время, и распаковывание которой высвобождает область открытости. В этой области открытости (Хайдеггер называет ее «простор простирания») пространство и время становятся феноменами экзистенции. Топохрон означает место для существования пониманием.

 

Глава 7. Рефлексия

 

В предыдущем разделе было показана роль пространства и времени в качестве необходимых условий осуществления экзистенции. Эти феномены открывают возможность осуществления существования пониманием, отвечая на вопрос где оно возможно. Рассмотрение рефлексии как еще одного условия существования пониманием позволяет прояснить вопрос как оно возможно. Поиск ответа на этот вопрос будет идти по пути выяснения связи рефлексии с экзистенцией как существованием способом понимания, точнее, по пути раскрытия связь рефлексии с пониманием.